– А не пора ли выпить?
И мы выпили. Потом еще раз. И еще. Потом Сева блевал в коридоре. Я лежал на диване, закинув ноги на спинку, смотрел, как на потолке кружился узор из зеленых бабочек и думал, что жизнь прекрасна, пока бутылка не опустела. Вернулись злые Тарас с Авдеем, выпили абсента, я – с ними, потом они опять ушли звонить знакомым девушкам, бывшим и нынешним, настоящим и вымышленным, а я снова смотрел на зеленые узоры на потолке и думал, как из мерзкой гусеницы получается прекрасная бабочка, потом я залипал на фотографии Саши в Инстаграме, хотел написать ей в Вотсапе, криво набрал «Пивет. Как дела?», стер «Как дела?», удалил все сообщение и, выключив телефон, снова залип на потолок. Меня окончательно накрыло: чудилось, будто я герой чьей-то книги, чьей-то нелепо написанной истории, плохо продуманной и сочиненной наспех, и этот кто-то заставлял меня думать, что я мудрец, которому снится, что он бабочка, которой снится, что она мудрец…
Когда закончилось время, нас выгнали из сауны. Игорь тащил Севу на руках. Меня шатало. Авдей с Тарасом судорожно допивали остатки.
Было поздно. На улице стемнело, и мороз, больше не сдерживаемый слабым зимним солнцем, с остервенением накидывался на прохожих. Последние деньги я отдал в такси. Тепло салона после уличного дубака растопило коварно скопленный в крови алкоголь. Я чудом выбрался из машины, поднялся на третий этаж и с пятого раза открыл дверь – спасибо, что не заперлись на внутренний замок. Мама с отчимом уже лежали в кровати, поэтому я, собрав всю волю в кулак, крикнул насколько мог ровным голосом, что вернулся и, не дожидаясь ответа, прямо в верхней одежде завалился к себе в комнату.
Повезло – мать с отчимом ничего не заметили.
9 декабря 2019. Понедельник
Понедельник – день говно. Почему именно с него начинается неделя? Каждый раз, снова и снова, семидневный забег начинается именно с понедельника. Встаешь ни свет ни заря. За окном темно. Подушка тянет обратно в сладкую дрему. Потом, проклиная всех и вся, по холоду плетешься до автобусной остановки, чтобы затем весь день протупить за школьной партой, к вечеру вернуться домой и, сделав домашку, завалиться спать. Так каждый день – одиннадцать лет подряд, черт побери! Поскорее бы кончилась эта сраная школа…
Другое дело, когда неделя начинается, например, с воскресенья. Проснулся не в шесть утра, а в десять или вообще в одиннадцать, провалялся часок, залипая на видюшки из Ютуба, и в хорошем расположении духа вступил в новую неделю. Поскорей бы выходные…
Из-за того, что вчера весь день отходил от субботней тусовки – не то чтобы было очень хреново, скорее какое-то амебное состояние – теперь накатило похмелье в виде плохого настроения: раздражение на весь окружающий мир буквально сжигало меня изнутри. Его я принес с собой в школу.
Дима сегодня не пришел – видимо, заболел, и я просидел все уроки один. Даже поймал себя на мысли, что ужасно не хватает его полубезумного бормотания во время решения задачек по математике. От скуки я полез серфить по интернету и случайно наткнулся на статью про семнадцатилетнюю школьницу из Луизианы, которая проходит подготовку в НАСА для полета на Марс в 2033. Сначала я не поверил – ее Инстаграм меня убедил. Тогда я грустно поднял голову, печально заглянул в окно на кучу щебня возле дороги напротив школы, бессмысленно лежавшего там уже полгода, потом снова опустил взгляд на экран телефона, увидел рекламу ее книги, продающуюся на Амазоне, и настроение окончательно скисло.
Перед самым окончанием занятий – шел урок обществознания – Наталья Алексеевна сказала, чтобы я достал эссе, которое должен был сделать еще к прошлому уроку. Я ответил, что у меня его нет и не будет. От столь дерзкого ответа ее брови поползли вверх, на несколько секунд задержались над очками и бухнулись обратно. Она тут же раскрыла журнал и без слов нарисовала напротив моей фамилии двойку.
До конца урока я прикидывал в уме, насколько плохи мои дела. Одна двойка по обществу меня не пугала – остальные оценки в порядке, так что средний балл точно превысит тройку. Но вот физика и математика – в них я уверен не был. Мне нужно получить четверки хотя бы по половине предметов, тогда завуч скажет матери: «Вследствие позитивной динамики мы даем вашему сыну еще один шанс». А если человеческим языком, то меня не попрут из школы. Времени осталось мало. Видимо, придется поднажать…
Сегодня Корнилова окончательно выбесила меня перед дополнительными занятиями по истории после уроков. Я сидел за ней. Она очень громко и чересчур напыщенно – впрочем, как и всегда – рассказывала Арине, как здорово она провела выходные: в субботу днем ходила в кино, вечером ужинала в ресторане, а воскресенье посвятила шопингу в торговом центре.
– В кино сейчас ничего не диет. Ну совершенно смотреть нечего. Пришлось идти на «Рождество на двоих». Фильм, конечно, так себе, но зато там играет Эмилия Кларк. Она просто прелесть. Попкорн, правда, был пересоленным. Пришлось выкинуть, – щебетала она.
В эту минуту меня прямо разрывало изнутри, высказать все, что я о ней думаю. Я с трудом сдерживался, чтобы не заорать: «Да всем пофиг на твои выходные». Арина поддакивала и кивала. Корнилова закончила вещать о своих выходных и перешла к новой теме:
– Мы с родителями проанализировали все возможности и решили, что мне надо сдавать историю. Мы колебались между историей и литературой. Потому что, например, на журналистику или филологию нужна литература. На лингвистику по-разному, но чаще история. Но вообще мои родители говорят, что надо идти на международные отношения. В принципе, я с ними согласна…
Тут я не удержался – из моей глотки вырвалось что-то среднее между смешком и звуком, с каким выходит отрыжка. Корнилова с Ариной обернулись.
– Можете обсуждать свои проблемы за дверью? – попросил я. – И отвернись, пожалуйста, ты мне мешаешь, – сказал я Корниловой.
Та сперва ничего не ответила – не могла: ее и без того большие глаза выпучились, она, как рыба, несколько раз открыла и закрыла рот, будто ей нечем дышать, – а потом на меня грязным зловонным потоком полились такие слова, о значении которых я мог только догадываться, будто она говорила на древнерусском вперемежку с французским.
На всякий случай я отодвинулся подальше – казалось, она сейчас, как гарпия, расправит крылья и своими ядовитыми накрашенными когтями вцепится мне в глотку. Тут в класс вошла учительница и волевым окриком остановила смертоубийство.
Что нашло на Корнилову? Я вроде ничего особо грубого не сказал – может, «женские дни». Я, правда, не знаю, что это такое, но, говорят, из-за них девушки звереют раз в месяц.
Вся эта абсурдная ситуация даже немного подняла мне настроение, так что, выходя из школы, я уже не чувствовал себя пропущенным через мясорубку унылым говном, хотя осадок все же остался.
Через три недели закончится вторая четверть. Половина учебного года… Черт… Три недели – так мало! Надо не нахватать двоек и изо всех сил постараться выровнять математику и физику.
14 декабря 2019. Суббота
Из-за бесснежного мороза улицы выглядят так, будто их сковало невидимое проклятие – ветки деревьев скрючились, кора покрылась тонким налетом инея, лужи стянуло хрупким стеклом. Все вокруг словно застыло: автомобили, будто впавшие в анабиоз, заторможено катились по дорогам, люди старались без лишней надобности не выходить на улицу, а те, что оказались снаружи теплых комнат, кутались в трехслойные шубы, в меховые сапоги, скрывали руки перчатками и, внутренне сжавшись, медленно ползли по тротуарам.
Идти сегодня гулять совершенно не хотелось. Утром я выглянул с балкона на улицу. Там вокруг печальной голой ивы гуляла женщина с коляской. Глядя, как она переступает с ноги на ногу, как ежесекундно поправляет маленькое одеяло в коляске, я понял, что никуда не пойду. На удивление даже Авдей, пытавшийся улизнуть из дома при любом удобном случае, ничего не написал. Я перебросился несколькими вялыми сообщениями с Севой, типа «Привет», «Как дела?», «Выйдешь сегодня?» Он обыденно отвечал: «Не знаю. А ты?» Он не горел желанием покидать нагретую дарами природы квартиру. А я не имел ни малейшего намерения его убеждать в обратном. Оставалось придумать, чем занять день.
На компьютерном столе и на полках рядом с кроватью возвышалось несколько неустойчивых башен из учебников. Они угрожающе шатались, когда я проходил мимо, но я изо всех сил старался не замечать их молчаливых угроз. Я знал, что мне нужно сделать кучу домашки на понедельник, еще больше на вторник и что-то совсем невразумительное на среду: по литературе я задолжал несколько стихотворений наизусть, по русскому – два теста, еще с десяток примеров по математике и геометрии и анализ нескольких исторических событий из типовых задачников к ЕГЭ. Немного поразмыслив, я решил отложить это до завтра. Отдыхать ведь тоже надо, разве нет?
После завтрака я умостил свое тело в кресло возле окна, накрылся шерстяным, вязанным еще бабушкой, пледом, достал «Дом, в котором…» и принялся читать. Эту книгу вместе с вложенными тремя тысячами мама подарила мне на день рождения. Деньги я потратил на отмечание в прошлую субботу, а книгу открыл в начале этой недели. Открыл и сразу провалился в нее с головой. Она всерьез угрожала сорвать мне учебу – по вечерам я стремился как можно быстрее сделать ДЗ, иногда как попало, иногда не до конца, чтобы осталось время на книгу, и потом, в течение пары часов, до тех пор, пока набухшие от усталости веки не прятали от меня строчки текста, я проживал вместе с героями их удивительные жизни.
К обеду за окном разбушевался ветер. Он то яростно набрасывался на обнаженные деревья, заставляя далекие тополи у канала – я видел их в окно – трясти своими вытянутыми к небесам макушками, то затихал, вслушиваясь в собственное эхо, и, не дождавшись ответа, вновь неистово ревел от одиночества. Его заглушенный пластиковыми окнами голос усыпил меня с книгой в руках, как какого-нибудь уставшего от жизни старика…
Когда я проснулся, читать уже не хотелось. Я отложил книгу в сторону, бесцельно побродил по квартире, посидел возле телевизора, глядя, как отчим искал в шкафу рубашку. Они с мамой собирались в гости к его дальним родственникам – у кого-то случился юбилей – кому-то, по всей видимости, удалось дожить до пенсии. Они звали и меня, но я благоразумно отказался. В комнату вошла мама в длинном красном платье до пола. Она покрутилась на месте, поинтересовалась, идет ли ей.
– Выглядишь замечательно, – сказал отчим.
Мама засмущалась, а я вдруг подумал, что не могу вспомнить, когда в последний раз видел ее в платье. Кажется, лет пять назад, когда она водила меня на новогоднюю елку, устроенную от больницы, где она работает. Я тогда закатил истерику, типа уже не маленький и заниматься такой херней, как водить хороводы вокруг дерева, я не намерен. До елки мы не добрались – посидели в кафе возле ДК Химиков, поели пирожных и поехали домой.
Мама с отчимом ушли, а щемящее чувство ожидания чего-то неопределенного осталось витать в воздухе. Чтобы заглушить его, я включил стендап Поперечного, потом пересмотрел старые ролики Бэдкомедиана, Сатира, дальше просто не отказывался от того, что подсовывал Ютуб. Незаметно подступил вечер. После клипа с танцующими полуголыми девушками стало жарко. Я немного помялся, потом в поисковой строке Гугла набрал наизусть выученный URL всем известного порносайта – понятно для чего – по привычке выкрутил звук на ноль, но, вспомнив, что кроме меня в квартире никого, вернул громкость обратно. Через пять минут, вымыв руки с мылом, я отправился на кухню съесть пару бутербродов.
Вскоре вернулись мама с отчимом. Они из прихожей плавно перекочевали на кухню, сбежать откуда я еще не успел. Отчим был навеселе. Он достал из своего тайника бутылку вина, разлил два бокала, на мгновение замешкал над третьим.
– Хочешь? – спросил он у меня.
Я хотел. Слюна так и текла, как у собаки Павлова, пока красная жидкость, переливаясь, играя в свете тусклой кухонной лампочки, струилась в бокал. Я отказался. Пальцы вцепились в кружку с чаем.
– Владимир, ты в своем уме? – возмутилась мама. – Он же еще ребенок!
Отчим пожал плечами и убрал бутылку под стол. Я попытался выскользнуть, но был пойман у самого выхода. Они стали пытать меня вопросами, типа «как дела в школе», «что новенького», «чем сегодня занимался» и так далее. Я отвечал с неохотой, односложно.
– Ну а что, девушка-то есть у тебя? – спросил отчим.
Я ответил, что нет, а если бы и была, то он бы об этом не узнал. Он задавал еще какие-то дурацкие вопросы. Я огрызался. Потом он снова завел свою галиматью о том, как важно в этом мире быть хорошим человеком, держаться правды, любить родину и все такое. Это продолжалось до тех пор, пока мама не сказала:
– Володь, иди спать.
Он еще немного побубнил для самоутверждения, потом тяжело, с отдышкой, поднялся и побрел в спальню. Через секунду оттуда донеслось бормотание телевизора.
– Ну я тогда тоже пошел, – сказал я и встал из-за стола.
– Ох, Кирилл, почему ты все время от меня бежишь?
Я сел обратно. Мы какое-то время молчали. Тускло светила лампочка. Громко тикали настенные часы. Из-за приоткрытой в ванную двери слышались редкие звуки разбивающихся об умывальник капель. Равномерно урчал холодильник. Я спросил, как дела на работе. Мама ответила, что все по-старому.
Она всю жизнь проработала медсестрой в хирургическом отделении Центральной Городской больницы, а около года назад устроилась еще няней в роддом. В детстве она часто рассказывала мне, что после школы пошла учиться в политехнический техникум, но, проучившись всего год, поняла – не ее, и стала медсестрой. На это вдохновила ее бабушка – моя прабабушка, которая с родителями в 30-е годы бежала из-под Тамбова от раскулачивания на юг, во время войны еще девочкой пошла медсестрой на фронт, где встретила своего будущего мужа. У них родился сын – мой дедушка. Он в двадцать четыре года женился на моей бабушке. Он буквально забрал ее из детского дома, когда ей исполнилось восемнадцать. У них родилась дочь, а через тридцать один год, скорее всего по залету, на свет появился я. Вот такая нить тянется из прошлого в настоящее и дальше, надеюсь, в далекое будущее.
У мамы с бабушкой были странные отношения, как в таких случаях говорят, неоднозначные. Мама больше любила дедушку – я ни разу не встречал более доброго человека, чем он. С бабушкой временами было сложно. Ее тяжелый характер мог дать о себе знать в любое время по любому пустяку. Она стала особенно ворчливой, когда заболела и слегла. Дедушка ухаживал за ней как мог – отдавал ей все, что от него осталось, и еще умудрялся сохранить немного своей доброты для меня. Когда ее не стало, он угас быстро – продержался еще три года на остатках былой воли – и ушел следом. Дом, который он некогда построил собственными руками, мы продали, чтобы расплатиться с ипотекой за квартиру. Тогда-то в нашей жизни и появился тот риелтор, который как-то слишком быстро стал моим отчимом…
Смерть деда стала одним из первых звеньев в цепочке событий, которые в четырнадцать лет, в мои «средние века», заставили меня сделаться из улыбчивого жизнерадостного ребенка хмурым замкнутым в себе интровертом. Мама иногда говорит: «Кирилл, где твоя улыбка? Ты раньше был таким веселым, а теперь из тебя смех клещами не вытащишь». На этом моменте она обычно замолкает, я вымученно улыбаюсь в ответ: мы оба знаем причину, и оба об этом не говорим.
Я допили чай. Бокал перед мамой тоже опустел. Она молча сидела за столом, пока я мыл посуду – наверное, со спины смотрела, как я неумело, нелепо натираю бокал моющим средством. Потом мы разошлись по разным комнатам.
Я не мог уснуть, поэтому сел писать этот текст. Я подумал – может, через пару лет, когда я буду жить совсем другой жизнью, будет интересно вспомнить, как проходил мой обычный, ничем не примечательный, скучный выходной день.
17 декабря 2019. Вторник
Пошла неделя итоговых контрольных работ. От некоторых из них зависит, останусь ли я в этой школе после новогодних каникул или меня попрут отсюда куда подальше, типа попробовал – не получилось, вот и вали обратно в свою вонючую дыру, откуда ты так смело высунул нос.