Они принялись спорить, а я тем временем начала обводить глазами кухни. Ну и вид. Маленькие, тесные, заставленные — кардинал с быком на гербовом щите на парадных дверях, наверное, потратил целое состояние на этот роскошный, увешанный гобеленами вестибюль, который я мельком увидела из-за спин входящих в него гостей, но он не потратил ни дуката на свои кухни. Но ругаться меня заставили не дымящий очаг, не погнутый вертел и не неудобно расставленные столы на козлах. Я начала браниться при виде насаженных на вертела птиц, которых никто не поворачивал над огнём и не поливал жиром или подливой. Взглянув на чаны с мукой, которую никто не замешивал в сдобное тесто, и на яйца, которые никто не взбивал в во вкуснейшие воздушные десерты, я ещё больше разозлилась. То было зрелище полного беззакония и аморальности, возможно, зрелище конца света — кухня в беспорядке.
— Если мы пошлём гостям только жареного павлина, — начал было один из помощников повара, — как вы думаете, они заметят, что мы не приготовили телятину? — Но я его перебила:
— Сколько на свадьбу приглашено гостей?
Они пребывали в полном неведении. Нет, мне не придётся крошить их мозги, чтобы сварить из них похлёбку, — у них и так была промеж ушей одна бессмысленная каша.
— Какое у вас нынче меню? — рявкнула я. — А ну, говорите!
— Целый павлин в оперении...
— Телятина с соусом из вишни морель...
— Груши с бергамотом и гвоздикой...
Что входит в состав меню, я поняла из нестройного хора голосов. Меню было неплохим — Марко помешался на картах и костях, но этот отъявленный игрок учился у моего отца, и готовить он умел.
Так же, как и я. И все рецепты кушаний, составляющих нынешнее меню, я знала так же хорошо, как собственное имя.
— Кто-нибудь, дайте мне небольшой нож. — Оглядевшись, я нашла сброшенный кем-то передник и повязала его поверх своего убогого платья. — А где лук? Генуэзский лук, если он у вас есть.
На меня глазели кухонные мальчишки, потея от жара горящего ровным пламенем очага. Подмастерья в белых передниках стояли за разборными столами на козлах, в беспорядке уставленными мисками и котелками, опустив глаза в пол, судомойки у раковин с громоздящейся в них грязной посудой тихо перешёптывались, прикрывая рты руками. Наконец, один из подмастерьев грубо сказал:
— Ещё раз спрашиваю вас — кто вы такая? Мы не станем подчиняться вашим приказам.
Ага, дерзкий поварёнок! Давненько я не ставила таких молокососов на место. Даже более давно, чем в последний раз чуяла запах хорошего сыра.
— Я кузина маэстро Сантини. — Я благожелательно улыбнулась, найдя, наконец, небольшой нож и начав блуждать по кухне в поисках генуэзского лука. — Кстати, а ты кто такой?
— Я Пьеро. И не думайте, что если вы сказали, будто вы его кузина...
— Гости, приглашённые на свадьбу, уже на подходе, Пьеро, — перебила его я, убрав из голоса всё добродушие и понизив его до ядовитого шёпота — такого же ядовитого, как у моего отца, который мог заставить всех кухонных обитателей тут же испуганно съёжиться. — Скоро явится невеста, а павлина ещё даже не сняли с вертела. И сдобное тесто ещё даже не раскатано. Единственное кушанье, положенное на тарелку, — это весьма аппетитная на вид алоза[9]. И сейчас её поедает кот.
Служанки и поварята переглянулись и что-то неразборчиво забормотали. Кот злобно зашипел на меня — огромный котяра с рваным ухом, который только что наклонил голову, чтобы, не спеша, с наслаждением лизнуть рыбину. Превосходная алоза, обжаренная и тушенная в том самом соусе, в состав которого, как я подозревала, входили корица и гвоздика и который был детально описан моим отцом в пачке рецептов в моём кошеле (страница 18, параграф «Соусы»), Правда, когда этот соус готовила я, мне нравилось добавлять в него чуточку соли и уксуса для остроты и немного шафрана для улучшения цвета...
— Брысь! — Я согнала кота на пол и пинками погнала его в сторону двери. — Брысь отсюда, если не хочешь окончить жизнь на вертеле! А теперь вы, сборище идиотов, скажите мне...
— Маэстро Сантини? — послышался сзади женский голос. Я тотчас повернулась и, поспешно следуя примеру служанок, присела в реверансе перед полной седовласой дамой в искусно изукрашенном головном уборе. — Маэстро Сантини, где... — Она опасливо обвела взглядом кухни, словно боялась, что что-нибудь вдруг взорвётся и испачкает её тёмно-бордовые юбки.
— Мадонна Адриана, — сказал недовольный моим появлением подмастерье Пьеро, после чего его вдохновение иссякло. Его взгляд отчаянно заметался среди стоящих в беспорядке котлов и сковородок, громоздящимся там и сям грудам муки и сгоревшим до черноты пирогом.
— Мадонна Адриана да Мила, не так ли? — Я решительно выступила вперёд, надеясь, что под передником она не заметит моего покрытого пятнами платья. — Маэстро Сантини часто говорил мне о том, какая великая честь для него служить в вашем доме. — На самом деле никто ничего мне о ней не рассказывал — было упомянуто только её имя, имя дамы, живущей в Риме, которая оказалась настолько глупа, что наняла к себе Марко поваром. Отец как-то случайно назвал его, но я помнила это имя на протяжении всего моего пути от Венеции до Рима. — Я его кузина Кармелина Мангано, только что прибывшая из Венеции. Естественно, я согласилась помочь моему кузену приготовить обед для такого знаменательного события, как свадьба вашего сына.
Она надменно выпрямилась.
— Я согласилась заплатить за три дополнительных пары рук, а не за четыре.
— Я работаю бесплатно, мадонна. — Я осенила себя крестным знамением. — Ибо именно таков священный долг девицы.
Лицо мадонны Адрианы просияло — ага, стало быть, она одна из тех разодетых в шелка знатных дам, у которых глаза загораются не из-за сластей или драгоценностей или комплиментов, а от мысли о том, что им что-то досталось по дешёвке. А ещё лучше — бесплатно.
— Так ваш сын женится? — продолжала я самым медовым тоном. Это целое искусство — умасливать клиентов — у моего отца не было ни одного нежного слова для своей семьи, но умасливать клиентов он был мастак. Он мог с лёгкостью обволакивать таких скаредных старых стерв, как эта, сладким мёдом, посыпать пряностями и насаживать на вертел так, что они даже не догадывались, что уже жарятся. — Счастливое событие. А здесь всё в порядке, уверяю вас.
— Я слышала, как здесь, э-э, кто-то кричал, — хозяйка моего кузена обшарила кухню своими острыми, похожими на горошинки чёрного перца глазами. — Вы уверены, что вскорости всё будет готово? Свадебная процессия уже заходит на площадь.
— А ваш сынок едва ли съест хоть кусочек из тех блюд, что мы наготовим, так сильно ему будет хотеться увидеть свою молодую жену! — Я заученно улыбнулась, придав своим губам форму связанных перед жаркой ножек каплуна и не смея дышать, покуда Адриана да Мила не закончила с сомнением на лице оглядывать кухни.
— И не тратьте зря сахара, — бросила она через плечо. — Он такой дорогой! — С этими словами она, благодарение Богу, вышла вон.
— Итак. — Я обернулась к устрашённым и притихшим подмастерьям повара и служанкам, похлопывая подошвой башмака по каменному полу. — Теперь вы знаете, кто я такая. Я — та, кто сможет материализовать этот свадебный пир из воздуха. — «А сможешь ли? — предательски прошептал мой внутренний голос. — Ведь ты по-настоящему не готовила уже два года». Но сейчас уже слишком поздно об этом думать. — Я — та, кто спасёт ваше положение в доме мадонны Адрианы, — продолжала я так уверенно, как только могла. И их положение и положение Марко. Будь всё как раньше, я бы пригрозила своему кузену отрезать ему уши и поджарить их вместе с базиликом и кедровыми орешками за то, что он бросил приготовление к праздничному застолью на полдороге, но сейчас я была готова его расцеловать. Я даже ещё не увиделась с Марко, а он уже в долгу передо мною за оказанную ему услугу. То есть будет в долгу, если я действительно умудрюсь благополучно и в срок приготовить все блюда к этому свадебному пиру.
Я просто обязана это сделать. Потому что услуга, которую я попрошу у него взамен, будет ох какой немалой.
Моё сердце снова учащённо забилось, и я вновь ощутила во рту кислый и вместе с тем отдающий прогоркшим жиром вкус страха, когда подумала, чем рискую. Но у меня не было времени предаваться страху, только не сейчас. Я — Кармелина Мангано, дочь великого венецианского повара и кузина ещё одного повара здесь, в Риме, даже если этот последний — помешавшийся на картах и костях дурак. Мне было двадцать лет, и хотя всё, что у меня есть, это мумифицированная кисть святой Угодницы и острый нюх, сейчас у меня на руках окажется дом, полный прибывших на свадьбу голодных гостей, и пускай святая Марфа сама поджарит меня и съест, если я их не накормлю.
— Слушайте все. — Я хлопнула в ладоши, и когда этого оказалось недостаточно, чтобы подмастерья перестали недовольно ворчать, вдобавок топнула ногой. — Если свадебная процессия уже свернула на площадь, нам нельзя больше терять времени. Пьеро, сними павлина с вертела, легко намажь ему грудку мёдом и обсыпь его всего засахаренными кедровыми орешками. Ты, как там тебя? Оттавиано? Оттавиано, очисти груши от кожуры в горячем вине, обваляй их в молотом сахаре и поджарь в духовке вместе с цельной гвоздикой. Теперь вы, девушки, вспомните о холодных закусках. Если столы будут ломиться от всяких вкусностей, которые можно пожевать и погрызть, гости не заметят, что горячие блюда запаздывают. Подайте сушёный инжир, оливки, каперсы, маленькие неаполитанские лаймы, вон те розовые яблоки, лигурийский сыр, если он у вас есть...
— Я не знаю, где...
— Так поди поищи.
Я подошла к котлу, в котором кто-то оставил томиться на медленном огне какое-то густое варево, и принюхалась. Мой пребывающий в экстазе нос тотчас подсказал мне: перец, кислый сок недозрелых фруктов, поджаренные в малом количестве жира трюфеля — ага, это будет устричное рагу — страница 84, параграф «Супы и рагу». Орудуя небольшим ножиком, я начала вынимать устрицы из раковин и бросать их одну за другой в булькающую смесь. В рагу полагалось положить маленьких, жаренных на вертеле цыплят, но поджарил ли хоть кто-нибудь этих самых цыплят? Единственное, что я видела, были нанизанные на вертел молодые откормленные голуби. Я отложила ножик и достала из своего кошеля (другого кошеля, не того, где хранилась рука святой Угодницы) книжицу рецептов моего отца и быстро перелистала её до страницы 84. «Вместо цыплят можно использовать молодых откормленных голубей» было написано убористым неразборчивым почерком отца. «Добавить кислого сока недозрелых фруктов, — говорилось далее, — и толчёного миланского миндаля, чтобы загустить бульон». Я впервые открыла книжку его рецептов, с тех пор как сунула её в свой кошель, покуда он стоял ко мне спиной. На мгновение я заморгала, вглядываясь в строчки убористого текста, написанного странным стенографическим шрифтом, который он использовал, чтобы утаить свои секреты от воров-конкурентов. Но я легко разбирала его шифр — я прочитала все его рецепты, и теперь эти написанные чёрными чернилами строчки — единственное, что мне от него досталось, и единственное, что когда-либо достанется.
Неважно. У нас с отцом всегда было мало общего, если не считать кулинарных рецептов. Если бы он меня сейчас увидел, то первым схватил бы за волосы и поволок обратно, чтобы отдать меня венецианскому правосудию.
— Синьорина, как насчёт холодных закусок? — Измученные беспокойством служанки столпились вокруг меня, то ли, в конце концов, смирившись, что главная здесь — я, то ли слишком отчаявшись, чтобы и дальше упрямо отказываться подчиняться моим приказам.
Достаньте из кладовой сыры — все сыры — и все виды готового холодного мяса. — Я закончила класть в рагу устрицы и начала осматривать содержимое буфетной. Нужны солёные закуски, чтобы гостям захотелось утолить жажду вином — после того, как в их желудках окажется достаточно вина, они ни за что не заметят, как запоздала подача жареного павлина.
— Так, подайте колбасу «мортаделлу», солёное сало со свиного брюха, солёные бычьи языки и вон ту острую копчёную ветчину — причём нарежьте её тонкими ломтиками, чтобы она была похожа на мрамор, — да очисти же ты эти груши от кожуры, олух царя небесного, прежде чем добавлять к ним толчёный сахар! — Тяжело ступая, мимо прошёл дворецкий, за которым шествовала вереница слуг с графинами вина. — Пусть это вино льётся рекой! — крикнула я им вслед.
Неужели это уже шумят наверху гости? Я вознесла ещё одну молитву и в то же время схватила ещё одну луковицу и начала её лихорадочно шинковать. «Помоги мне, святая Марфа! Уж кто-кто, а ты-то знаешь, каково это — готовить для важных персон». Ещё бы, ведь святая Марфа готовила для самого Господа нашего Иисуса Христа, правда, я подозревала, что Он был бы куда терпеливее, если бы она припозднилась с готовкой, чем будут нынче сынок Адрианы да Мила и его молодая жена.
А может быть, и нет. Голодные гости есть голодные гости, и мне что-то не верилось, что божественные гости лучше подсобили бы на кухне со стряпнёй, чем гости земные. Говорят, что Мария была умнее Марты, что она «избрала благую часть», сидя у ног Спасителя и слушая Его проповедь, но мне всегда больше была по душе Марфа. Ведь должен же был кто-то готовить еду и мыть посуду, покуда все остальные сидели у ног Христа и слушали душеспасительные речи. Наверняка Христос тоже так думал, раз Он сделал Марфу святой и к тому же святой покровительницей поваров по всей земле. Может, он был благодарен ей за то, что хоть кто-то приготовил ему вкусную сытную трапезу, вместо того чтобы опять надрываться самому, сотворяя множество рыб и хлебов, чтобы хватило на всю ораву[10].
Мы, святая Марфа и я, хорошо понимали друг друга уже задолго до того, как я начала носить в кошеле под юбкой её высохшую руку.
Несмотря на мои далёкие от нынешних трудов мысли, я не могла не улыбнуться, когда мои пальцы обмазали верх пирога смесью из молодого сыра, свежего оливкового масла и мелко нашинкованного генуэзского лука, чтобы образовалась вкусная румяная корочка. Все в маленьких, тесных, заставленных столами кухнях работали, как пчёлки в улье, подмастерья трудились как заведённые, и мне чудилось, будто я слышу гул голосов гостей наверху, шелест дорогих шелков, счастливый смех новобрачной. Звон дорогих бокалов, хруст солёных орешков и чавканье, когда настоянные в мёду финики и ломтики лигурийского сыра отправляются во рты кардиналов, и гостей на свадьбе и самого новобрачного. Охи и ахи, когда жареный павлин наконец вплыл в пиршественный зал, покачиваясь на плечах двух слуг, которые его несли, гордый, покрытый переливающимся оперением, приготовленный так, что пальчики оближешь, и отнюдь не похожий на кушанье, состряпанное и украшенное всего за четверть полагающегося времени (по крайней мере, если не приглядываться чересчур дотошно).
Моё сердце бухало в груди, как молот, курчавые волосы всё больше выбивались из-под полоски материи, которой была повязана моя голова. Прошлого у меня не было, будущее было неопределённо — его определят удача и мои подзабытые навыки. Но мой пирог с сыром и луком уже подрумянивался в духовке, покрываясь восхитительной золотой корочкой; в моих ноздрях опять стоял аромат корицы и оливкового масла, а мои руки, а также, должно быть, и лицо были покрыты мукой. Я не готовила целых два года, но мои старые навыки хотя чуть и подзабылись, но не исчезли. Я не утратила своей сноровки. И пока что этого мне было достаточно для счастья.
ЛЕОНЕЛЛО
Оказалось, что человек, сидящий на другой стороне стола, не умеет проигрывать с честью. Люди, играющие на деньги, вообще не любят проигрывать — и особенно, если у них выиграл карлик.
— Fluxus, — сказал я, кладя все четыре карты на липкий от вина стол. — Все червовой масти. Банк мой.
— Погоди, — запротестовал грузный малый, сидящий от меня слева. — Ты ещё не видел мои карты!