Дядя Саша с малых лет приучился к тяжёлому физическому труду. Никаким не гнушался. Наоборот, даже находил нечто приятное в том, что может работать там, где другие отказываются. Всё самое грязное и неблагодарное - это его, дяди Сашино, дело. На подобных безответных мужиках держится земля, и вращается без скрипа вокруг своей оси, и никто не понимает, отчего так происходит. Будто само собой.
Со времён ссылочных минуло много времени, но к дяде Саше клеймо бывшего заключённого прицепилось и никак отпускать не хотело. Учиться ему не приходило в голову, поскольку, сами посудите, парню уже под двадцать, а он читает практически по складам. Стыдно в вечернюю школу с таким-то багажом и ярлыком "сын врагов народа". Получить профессию в результате этого дяде Саше не давали, кивая на низкий образовательный уровень и тёмное прошлое. О каком ПТУ речь, если парень подписываться с трудом научился. А что руки у него золотые, так ведь не бриллиантовые!
Вот и сделался Александр Ефимович вечным слесарем-сантехником на подхвате, для выполнения, так сказать, экстренных (и самых грязных) работ с вечным третьим разрядом, размазанным по безразмерному стажу, который, впрочем, документально подтверждён был на весьма незначительную свою часть.
Семьи у дяди Саши не имелось, не удалось завести. Я даже подозреваю, что за всю свою жизнь Ефимыч, как называли его некоторые комбинатовские, так и не познал любви женщины.
На ДСК дядя Саша работал уже лет с десяток до моего туда прихода. За это время он сделался неотъемлемой частью комбината, его визитной карточкой. Начнём с того, что сначала Александра Ефимовича поселили в общежитии. Но он оттуда сбежал, не прожив там и месяца. Чувствуя беззащитность этого большого, наивного, как ребёнок, своего рода романтика, его принялись третировать местные "чуваки по понятиям". Дядя Саша в одночасье лишился своей первой заработной платы, обзавёлся огромным фингалом под левым глазом и сделал выводы. Сделал и приступил к строительству собственного жилья.
Он выкопал землянку, примерно такую же, в которой жил на поселении с родителями. Производил свои работы Ефимыч очень долгими летними ночами, которые "люди с материка" привыкли называть полярными, в отличие от "белых" с грязно-серым отливом ночей Питерских. А трудился дядя Саша ночью, чтобы никому из начальства на глаза не попадаться. Спал же он до завершения строительства в кандейке, где уборщицы хранили свои вёдра и тряпки, примостившись на деревянной лавочке, со старыми ватными штанами под головой. Работяги, несомненно, знали о проводящихся на комбинате несанкционированных работах, но директору никто из них доложить не решился. Жалели Ефимыча.
Место для землянки дядя Саша выбрал замечательное, рядом с теплотрассой. Если зима не очень суровая, то вполне можно было обойтись без дополнительного печного отопления. К строительству землянки дядя Саша относился со всей серьёзностью, с каковой и полагается возводить фортификационные сооружения. Не зря же говорят в британской глубинке: "Мой дом - моя крепость!"
И вот, когда уже новоселье стало невероятно близким, директор обнаружил непорядок на вверенной ему, практически ещё не акционированной территории. Проект дяди Саши оказался под угрозой. Великая сила в лице ретивой административной тройки нависла над согбенной спиной Александра Ефимовича, не успевшего замаскировать одну из стен землянки аккуратно нарубленным дёрном из окрестностей комбината. Директор сощурил коварный глаз опытного аппаратного игрока и осведомился, чего, дескать, слесарь дядя Саша тут развёл земляные работы, вроде крота, если у него на руках ордер на право жительства в трёхместной комнате общежития.
Ефимович выдохнул обеднённый кислородом северный воздух, словно собирался выпить что-то очень крепкое и противное, и начал:
- Так ведь, Митрич... Мы это, не в курсе дела... В общежитии совсем немочно жить... Грабят старика... А тут... Такая штука, оно полезно... Опять же, ежели авария, какая случится... Я рядом окажусь. Мы же не в курсе дела...
Вся административная решимость управленцев осыпалась, натолкнувшись на нехитрое и, в общем-то, далеко не красноречивое объяснение. Так дядя Саша стал землянковладельцем, незаконно арендуя у государства с десяток квадратных метров суглинистой почвы методом самозахвата.
Директор закрывал на это вопиющее безобразие глаза, а совет акционеров, который появился несколько позже, шёл у него на поводу. Хотя, как мне кажется, порядок следования на поводу разумнее было бы сменить, ведь всегда же легче вести за собой одного человека, чем целый совет. Мне, конечно, могут возразить, что, мол, смотря - какой совет, смотря - какой директор... Однако же, этак мы сейчас углубимся в дебри софизмов, так и не дослушав историю дяди Саши. Не хочу уходить от основной темы.
Короче говоря, Александр Ефимович зажил почти настоящей человеческой жизнью. У него появилось собственное жильё, о котором ему грезилось более полувека. И даже то обстоятельство, что общежитие комбината было передано на баланс коммунальных служб города, и дядю Сашу оттуда выписали, как "фактически не проживающего", не могло огорчить свеженького нувориша по части недвижимости. И действительно, попробуй эту землянку сдвинуть без помощи специальной техники. Запакаешься! Дядя Саша строил на века, фундаментально возводил, не так, как гастарбайтеры, согнанные для сооружения Вавилонской башни.
Я бывал в землянке у Ефимыча не раз. Удостоился. Не всякого дядя Саша допускал в святая святых. А мне вот открыл тайну "пещеры Али-Бабы". Не знаю, что тому послужило причиной. Не знаю. Но хотелось бы верить, что он не ошибся в выборе человека, с которым можно разделить радость счастливого владельца недвижимости. Почему назвал я скромное жилище слесаря-сантехника на самых грязных работах пещерой Али-Бабы? Да, оттого, наверное, что там были такие сокровища, которых нельзя обнаружить больше нигде в наше время. Посудой дяде Саше служил старый армейский котелок со следом от пули и металлической клёпаной латкой на этом месте, две тарелки, изготовленные из банки, в которой некогда квартировала прессованная китайская свинина "Великая стена", оловянная ложка времён царя Гороха, самодельный нож с зековской наборной ручкой и маленькое ситечко для заварки чая с присадками благородства на потемневших от времени аргентумных боках.
Спал дядя Саша на где-то найденной панцирной сетке, установленной на деревянные колоды из четвертованного деревянного кругляка, дождавшегося встречи с топором. На сетке лежал вполне сносного вида матрас, укрытый застиранным солдатским одеялом и двумя половинками фуфайки. Сшитые вместе рукава заменяли подушку, а фуфаечной спиной дядя Саша, по-видимому, закрывал ноги холодными ночами.
Что ещё было в этом жилище? Попробую вспомнить. Так... Две табуретки, самодельный столик из многослойной фанеры. На столе стояла керосиновая лампа и лежала пачка газет не первой свежести. Наверное, дядя Саша забирал их, когда уборщица выкидывала старую прессу в мешок для мусора. О том, чтоб Александр Ефимович договорился с директорским секретарём по поводу газет, я даже не упоминаю. Вряд ли бы он осмелился. Итак, керосиновая лампа и газеты... Здесь-то, наверное, дядя Саша и посадил своё зрение, тренируясь в чтении на лексике постперестроечных лозунгов и беспринципного "либерального" вранья.
На земляной стене висел изрядный осколок когда-то большого зеркала. Вернее, не висел, а был попросту вмурован в земляную плоть стены. Что ещё? Что-то же было ещё... Ах, вот. Как я мог забыть... На столе в скромной самодельной рамочке стояла довоенная фотография с обскубанными пожелтевшими краями. Молодой человек в косоворотке, рядом женщина в нарядном платье и шляпке. На руках у неё сидит мальчик в матросском костюмчике, как было некогда модным... Эта фотография, скорее всего, являлась единственным звеном, которое связывало дядю Сашу с прошлым.
Был ли он счастлив тогда, в том, уже неблизком 93-ем году? Пожалуй, что да. Дядя Саша ощущал свою необходимость на комбинате. Кто, кроме него, полезет чистить канализацию по мизерным расценкам, кто безропотно поднимется в ночь-полночь для разгрузки цемента, не требуя оплаты сверхурочных?! Нет таких дураков. Дураков, дураков... Помилуйте, дядя Саша дураком себя не считал, да, собственно, и не был им. Он просто любил жизнь. Даже такую скудную, аскетичную, полную лишений и преодолений. Он наслаждался каждой секундой скромного своего бытия, которое приносило пользу, пусть абстрактному, но человеку с большой буквы "Ч". Дядя Саша, как мне кажется, верил в это, а иначе просто не мог. Пафосно звучит? Быть может, но в моих словах нет и намёка на попытку что-то приукрасить. Факты, одни только факты.
Александра Ефимовича на комбинате называли Ночным Директором. Заслуженно называли. Хотя в штате числился сторож и, как вы понимает, не один (чтобы круглосуточную вахту нести), но все они, эти осколки перестроечной вседозволенности и неверного понимания свободы (мне разрешено всё, остальных - на хрен!) не стоили ломаного гроша по сравнению с тем гражданином, каковым являлся недавний узник совести, а ныне - слесарь-сантехник с робкими проблесками домовладения в добрых выцветших глазах.
Дядя Саша был знаком не только с каждым работником комбината. Он на запах мог запросто определить всякую крысу, которой хоть единожды доводилось пробежать по тому или иному цеху основного производства. Шаркающие валенки на резиновом ходу наводили панику не только на грызунов. Тараканы мигом разлетались по углам, едва только дядя Саша начинал свой разгон из другого конца коридора. Заметьте, делал всё, что связано с охранными функциями, дядя Саша абсолютно бесплатно. Он просто так жил. Начал ощущать себя в зоне человеческого общения полноценной личностью, впитал нутром законы странного сообщества, переиначивал на свой лад и всю жизнь старался утвердить простые и доступные представлениями о чести и долге, которые были мало кому понятны.
Летом, большую часть осени и вторую половину весны дядя Саша привык жить под теплотрассой в своей замечательной землянке, которой он гордился, как ни один "оскароносец" не гордился премией Американской Киноакадемии со времён её образования.
Да, а зимой дядя Саша считался уже вполне полноценным Ночным Директором. Почему так? Просто Александр Ефимович временно на период больших морозов переселялся ночевать внутрь здания управления. Конечно же, ничего порочащего моральный облик почти советского человека в это неурочное время дядя Саша себе не позволял. Просто спал либо в архиве с бумажными артефактами полувековой давности, либо в раздевалке цеха железобетонных изделий. Первые люди на комбинате, появляющиеся раньше всех, уборщицы, как правило, всегда интересовались у него, что же нового случилось в час выхода из тени не только нечисти, но и вполне честных грызунов, негласно находящихся на иждивении у государства и его граждан. И всегда получали неизменный ответ, что-то вроде: "Тут они эт-та... воопче-то, не в курсах, что по коридору нельзя... пусть себе гуляют, не в лагере же".
_ _ _
Однажды, когда на улице стояли зимние холода, своею обыденной стылостью повседневно приводящие население в деловое состояние "измотанный полярной ночью северянин", не теряющий боевого духа дядя Саша отличился весьма знатно. В тот февральский (по другим данным - январский) вечер Александр Ефимович решил отметить очередной юбилей гранённости "стакана русского, самородного, парадного, государством не упразднённого". С этой целью он предложил сторожу Хабибуллину, с которым водил некое подобие общегражданской дружбы, присовокупить свои церберские усилия к потугам самого дяди Саши, и осуществить праздничное целование портрета Всенародно Избранного с обмусоливанием и надлежащим пиететом. Сторож Хабибуллин оказался человеком не только сговорчивым, но и до крайности безрассудным.
Так или иначе, следующее утро застало наших героев в кабинете директора комбината, почивающими на столе для проведения планёрок и заседаний совета учредителей акционерного общества ОАО ДСК "Леспром" в позе "козырный валет в телогрейке кроет пикового короля через мантию овчинного полушубка". При этом следует отметить, что, хотя генеральный директор и не стал первым в череде увидевших вопиющее безобразие у себя в кабинете, но его сей факт почему-то расстроил больше всех. То ли он был настоящим патриотом предприятия, то ли просто не выспался. Достоверно мы этого не сможем узнать никогда. Вот и не станем, пожалуй, умничать. Пусть всё случится, как положено в современной сказке, а не в хронике социалистической стабильности.
Дядя Саша был немедленно лишён месячной премии и 13-ой зарплаты авансом. Хабибуллина лишили всего вышеназванного ещё раньше, лишили за неумеренное употребление неуместных жидкостей, противоречащих званию сторожа и гражданина в одном коктейльном стакане. Причём - обычно производил сторож свои неадекватные возлияния прямо на рабочем месте. Так что после оглашения приговора Хабибулин чувствовал себя победителем. Ещё бы, как он красиво надругался над мебелью директора, прежде чем отбыть в славные ряды советских (ну, да, пока ещё советских) пенсионеров! А дядя Саша всё никак не мог понять, за что его наказывают... Он твердил свою неизменную молитву: "Мы же... это... не в курсах мы. А тут тепло было..."