В парикмахерской.
Субботний осенний день выдался морозным. Мысли лениво ворочались на холоде, и от этого недуманья становилось только легче. Все, с чем не могло справиться сознание, вязло в этом тягучем неповоротливом потоке.
До двери в парикмахерскую оставалось метров двести, когда из глубины этого монотонного зимнего спокойствия на поверхность начало прорываться легкое волнение. Так было каждый раз, когда он приходил сюда.
Виктор подошел к зданию, в котором располагалась парикмахерская, проверил, есть ли наличные деньги, и потянул на себя дверь. Дверь не поддалась, и он вспомнил, что она открывается вовнутрь. «Странные люди», – подумал он, и в очередной раз позавидовал тому пожарному инспектору, который ходит сюда за зарплатой. Зайдя в вестибюль, он постоял минут пять перед тем, как подняться на второй этаж, где располагалась парикмахерская. Когда он заходил в теплое помещение с мороза, его кожа на какой-то период времени всегда приобретала странный свекольный оттенок. Он обычно предпочитал переждать этот отрезок времени в относительном одиночестве. Так было и в этот раз.
Поднявшись по лестнице, он постарался успокоить дыхание, чтоб не выглядеть потерявшим форму.
–Здравствуйте, – сказала мастер, сразу его увидев. Наверное, она могла бы добавить что-то еще, но, так до сих пор не зная его имени, больше ничего не добавила.
–Здравствуйте, ответил он. И привычно качнулся в своем настроении. Вот уже почти полгода он приходил сюда чаще, чем того требовала длина волос. Приходил, потому, что ему нравилось ощущать присутствие этой девушки в своей жизни. Нравилось, как она легко и быстро прикасается своими пальцами к его волосам, нравилось, как она иногда приближается настолько близко, что можно ощутить плечами тяжесть ее груди, и почувствовать ее дыхание на своей коже. Потом он уходил на пару недель, и она опять отдалялась на второй план, обезвреженная мыслями о работе, бурбоном и кольцом на безымянном пальце правой руки, которое помогало ему находить силы держать дистанцию.
И все-таки она его притягивала сильнее, чем отталкивала. Каждый раз, при встрече, подняв на него глаза, она поворачивала в нем верньер какого-то противоестественного чувства притяжения ровно настолько, насколько ей в этот день хотелось. И он ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел.
Форточка была приоткрыта. Воздух в помещении был наполнен той же самой морозной оцепенелостью, что давала ему облегчение на улице. Кресло перед ней было свободно, и она жестом пригласила его занять пустующее место.
Его всегда занимал вопрос, почему это так чувствуется, когда люди ловят взгляд друг друга. Даже через зеркало. Объяснять, как его нужно подстричь уже давно не было необходимости, поэтому он просто сел и закрыл глаза.
Через какое-то время он почувствовал в ее дыхании нотки вчерашнего алкоголя, который еще раз напомнил ему, что где-то там у нее есть другая жизнь, более важная, чем та, в которой они изредка встречались. Этот запах, каким- то естественным образом, смешивался с ароматом мятной зубной пасты, и он сразу вспомнил, как такое студенческое дыхание носилось по всем коридорам и аудиториям его alma mater. Подобравшись в кресле, он слегка потянул носом, пытаясь отыскать в этом странном букете еще и аромат ее духов, но не смог. Обычно он не любил, когда от людей исходит запах обломков полураспада вчерашнего веселья, но с ней все было по-другому. Все, что он узнавал о ней делало ее еще более реальной, что бы там ни было за пределами этой комнаты.
–Ольга, закрой, пожалуйста, окно, – услышал он голос блондинки справа, собирающейся, судя по всему, мыть голову парню, который с ней уже две минуты что-то обсуждал. Ольга, отошла от него и, положив расческу на стол, привычным жестом захлопнула створку, повернув ручку против часовой стрелки.
Вернувшись, она снова запустила ладонь в его волосы. Была какая-то странная неестественность в том, что ему было положено смотреть на свое отражение, якобы изучая появляющиеся изменения. Поэтому обычно он смотрел на нее, изо всех сил изображая равнодушие на своем лице. Чем сильнее он старался дышать ровно, тем хуже у него это получалось и, в конце концов, он в очередной раз успокаивал себя давно найденной мыслью о том, что все, что между ними происходит – это всего лишь игра его воображения.
Ему никогда не нравились рыжие. Блондинки – да. Брюнетки – иногда. Шатенки – тоже иногда бывало. Один раз он даже влюбился в дурочку с зелеными волосами. У Ольги были рыжие волосы. Раньше он видел ее только с распущенными волосами, сегодня он увидел, что она собрала их в пучок. Ему понравилось, и, видимо, это отразилось в его глазах. Ольга посмотрела на него мельком, но ничего не сказала и не остановилась.
Это тоже всегда вызывало у него удивление: как женщины успевают понять, что тебе не нравится их помада, их прическа, их одежда или что-то другое еще до того, как ты сам начинаешь это понимать. Однажды он пришел в ресторан со своей бывшей девушкой, они встречались с другой парой. Ему нравились эти ребята: Олеся и Алексей. В этот вечер Олеся выбрала странную помаду и ему показалось, что эта помада делает ее рот похожим на рот Майкла Джексона (огромный, неестественный и какой-то не живой). Через две минуты Олеся извинилась и ушла в дамскую комнату, и только в конце вечера он понял, что помады больше нет на ее губах.
Ольга продолжала работать молча и быстро. Он еще раз посмотрел на нее в зеркало. От 28 до 30. Ее бедра и грудь говорили ему о том, что детей у нее, скорее всего, нет. Запах никотина, еще не успевшего сделать черты ее лица деревянными и резкими, как у многих курильщиков, неотрывно следовал за движениями ее пальцев. Он любил этот запах, когда тот исходил от его собственных рук, но прошло уже больше двух лет, как привычка курить была надежно зачехлена до лучших времен. Теперь же, вместе с ее руками, к нему вновь пришло желание затянуться. У нее было стройное тело, может быть, только чуть тяжеловатые линии ног выдавали в ней человека, далекого от спорта и вообще спортивного образа жизни. Почему-то чувствовалось, что в ее руках совсем нет силы.
–Я хочу немного изменить Вам форму челки сегодня, – сказала она, – Мне пришла в голову идея, и мне не на ком ее попробовать, Вы ведь не будете возражать, если я проверю ее на Вас? – спросила она, и взгляд ее на секунду остановился на нем, в ожидании ответа.
От неожиданности он выдавил что-то невразумительное, при этом по-гусарски махнув рукой, что хоть как-то скрасило его короткое и невнятное мычание. Она уже стригла.
«Интересно, заметила ли она, что я вдыхаю ее запах?» – подумал он, сам не зная, какой ответ его устроил бы больше.
–Я закончила, – сказала она неожиданно быстро и улыбаясь, глядя ему прямо в глаза. Он вспомнил, как во время их первой встречи этот взгляд впервые нашел его, и застал врасплох. Он любил играть в «кто кого пересмотрит» и часто делал так в метро, он даже считал, что он в этом хорош. Но в тот раз ему пришлось отвести глаза. Не поверил в то, что эта дерзость и эта смелость, что это все для него.
Он вообще любил играть. Особенно он любил играть в долгую и не важно, в чем заключалась суть игры, обычно ему требовалось время, чтобы игра его затянула. И, наверное, в тот день Ольга ждала от него большего.
«Просто ты еще не встречала парней, которые профессионально играют вторым номером», – в который раз весело подумал он.
Он поднялся, и в этом момент у нее зазвонил телефон. По разговору ему показалось, что это звонил ее муж, и судя по всему у них была самая обычная здоровая семья. За все это время, что он приходил к ней подстригаться, это был первый раз, когда Ольга с кем-то разговаривала по телефону.
Закончив разговор, она положила трубку на стол, и посмотрела на него, словно еще оставаясь мыслями в только что закончившейся беседе.
–C Вас 1200 рублей, – он замялся в поисках денег, чувствуя, как от нее все еще как будто бы отражается энергия того, другого человека, с которым она только что разговаривала по телефону. «Как обычно все закончилось ничем», – подумал он, понимая, что возможно пора бы уже сделать первый шаг, но ничего не предпринял. Попрощавшись вежливо, он вышел и спустился по лестнице. «Гордо поджав хвост», – подумал он, вдохнув и выдохнув.
Для таких случаев дома всегда имелось сухое красное, ибо все, что невозможно понять, всегда возможно залить.
The world was on fire and no one could save me but you.
В доме у подполковника.
На воскресенье была намечена большая пьянка. Хотя, может быть, это и слишком грубое слово для такого события, «Ну а вообще, как пойдет», – подумал он. Иногда шло очень даже ничего. Ехать нужно было в охраняемый пригородный коттеджный поселок, там у его приятеля, бывшего подполковника ФСБ, был огромный трехэтажный дом, в котором они периодически дегустировали крепкое и обменивались текущими впечатлениями от жизни.
Виктор вышел из дома и пошел через детскую площадку, чтобы немного срезать путь. Площадка была относительно ухоженная и чистая, но Виктор, задумавшись о будущем мероприятии, споткнулся и угодил ногой в газон. Правая нога оказалась испачкана. Он зло чертыхнулся на людей, упорно не желающих подбирать фекалии за своими четвероногими друзьями.
Дорога заняла чуть больше часа. Он вышел на конечной остановке автобуса и прыгнул в машину к Иванычу. Иваныч развернулся, проехал через КПП и, не спеша, потянул в направлении своего дома. Дорога заняла минут десять, оба сидели молча. Проехав через автоматические ворота, они вышли, Иваныч забрал сумки с едой и зашел в дом первым. Виктор постоял пару минут на крыльце, привыкая к тишине и тоже зашел в дом.
Они прошли на кухню, уселись на стулья и стали нарезать закуску и раскладывать ее по тарелкам: хлеб, мясо, соленые огурцы, сало-все было по-простому.
–Руки помыть не хочешь? – спросил Иваныч
–Нее, – лениво отмахнулся Виктор, – Ты знаешь, не могу отделаться от мысли, что мне пришла в голову самая гениальная идея со времен изобретения унитаза. Я придумал, как навести здесь порядок.
Они всегда начинали свой разговор без раскачки, как будто уже выпили и не по одной.
–Нам нужно создать министерство дуэлей, – сказал Виктор, разбавляя виски Кока-колой, и внимательно глядя Иваныча. Иваныч изображал сфинкса. Он был опытным и знал, что с разговора о великом можно соскочить, если только вообще никак не отреагировать на заброшенную наживку.
–Я серьезно, – продолжил Виктор. – У каждого человека хотя бы раз в год должно быть право вызвать на дуэль кого угодно. Ну кроме женщин, детей и физически беспомощных, ну и или типа того.
–И на хрен тебе это право, пойдешь стрелять? – равнодушно ответил Иваныч, все еще привычно надеясь съехать на разговор о бабах или, в крайнем случае, о футболе.
–Думаю да, – задумчиво ответил Виктор, – просто иногда мне хочется, чтоб такое право у меня было.
–На хрен тебе это? – повторил Иваныч свой вопрос.
–Ну, понимаешь, иногда с тобой происходят такие вещи, которые с точки зрения государства тянут на 15 суток в лучшем случае, а ты потом с этим жить не хочешь.
–Например?
–Ну, например, кто-нибудь в твоем присутствии двусмысленно пошутил о твоей жене, или сестре. С точки зрения государства – это ничто, но вот если ты дашь ему за это в морду, то это Статья 115. УК РФ "Умышленное причинение легкого вреда здоровью", до двух лет. Двусмысленно шутят о женщинах обычно всякие твари, они и заявления пишут с такой же легкостью. Что будешь делать в такой ситуации?
–Все равно дам в морду.
–Сядешь.
–Да плевать.
–Это разве справедливость?
–Ну, хорошо, допустим, он извиниться готов.
–Отлично, для таких должен быть отдельный телеканал. Я его вызвал, он хочет откосить, приходит на канал и в заранее оговоренное время на весь город прощения просит. А все, кого он зацепил, сидят и смотрят. Если они, конечно, его извинения готовы принять.
–Ну, ладно, – начал потихоньку втягиваться Иваныч, – а как ты его найдешь, если это, скажем, ночью в подворотне? Как ты его заставишь вообще куда-то идти?
–Не знаю, браслеты какие-нибудь придумать, чтоб отслеживали всех. Ты же знаешь, когда и где с тобой что-то произошло. Обратился в министерство, координаты и время дал. Ему уведомление пришло. Отказался прийти – последствия от государства замучают.
–Ну да, вот ты президент, у тебя врагов немеряно в любом раскладе. Всех на дуэль? Там, поди, очередь выстроится.
–Неее. Во-первых, ты сам из-за пустяка не полезешь. А, во-вторых, я бы для таких должностей оттяжку по времени придумал. Скажем, для губернатора -15 лет. Если он такого натворил, что его и через 15 лет простить не могут люди – значит, зря ты в губернаторы пошел, учись стрелять.
–И где бы они у тебя стрелялись? – спросил Иваныч, все-таки, втянувшись.
–Ну, я бы им ангар какой-нибудь специальный построил, правила дуэльные придумал, оружие бы выдавал, первую медицинскую помощь оказывал.
Иваныч на какое-то время замолчал, а потом протянул задумчиво: «Я как-то об этом раньше не думал особо, но если так прикинуть, то может быть несправедливость от цивилизованного общества будет справедливее, чем справедливость от одного отдельно взятого кретина».
–Это как посмотреть, – ответил Виктор, – с одной стороны бюрократия засушила не одну месть, – а с другой стороны, иногда и не знаешь, как жить со всем этим дерьмом.
–Ты же вроде верующий? – уточнил Иваныч.
–Да, – ответил Виктор, – и тоже в свою очередь ненадолго задумался, – И что? – спросил он после паузы.
–Ну, Бог же прощать велел тебе твоих врагов? Или я что-то пропустил.
–Знаешь, своих врагов я прощать научился, а есть такие, что, кажется, не только и мои. Общие, что ли, которых ни один нормальный никогда не поймет.
–И кто решает?
–Да каждый сам и решает. Вот, например, я байкеров ненавижу. Представь, едет такой мутант посреди ночи со своими прямотоками, мститель хренов, а за ним пять кварталов разбуженных детей, родителей этих детей, стариков, которые только-только уснуть смогли, и вообще людей, которым в шесть вставать. Каждый раз хочется купить ружье и поудобнее на балконе устроиться. Но, умом-то я понимаю, что не куплю, хотя достали. Это мое решение. Я так решил. А кто-то может купить и хочет. Так вот, я считаю, что каждый такой человек, когда он едет на своем стальном коне, испражняется в парадной или рисует каракули на мраморной стене метро, должен знать, что может быть (хотя понятно, что всем на все плевать), перед кем-то за это придется реально отвечать.
–Я вчера в метро ехал, машину бросил у работы, нужно было станцию одну проехать, а мы на работе поздравлялись, ну и такси ради одной станции вызывать –ждать больше будешь, – сказал Иваныч, выпив и не закусив. Представь, полный вагон, час пик. На лавке в кроссовках лежит молодой самец, видно, что плохо ему, видать пил вчера. Глаза открывает иногда, и видно по роже, что радуется, хрена ли мне все сделаете. А мы стоим. Театралки, маму их через Дарданеллы туда и обратно и по два раза, о чем-то хихикают, перешептываясь, а что им делать остается, как-то надо это пережить без потери самоуважения. Все смотрят в сторону. Девчонки молодые подальше все отошли на всякий случай. Они-то хоть бабы. А мы мужики стоим все порознь, не лезем, бык он здоровый, да и мараться как-то неохота, а так вроде все в демократию играют, в понимание проблем молодежи. Что с ним делать? А ему на нас насрать. Я вот сейчас думаю, я б его вызвал, наверное. Может не сразу, сразу то и не разберешься в себе, что тебе в душу нагадили.
–Я б еще ОМСа лишал всех, кто в аптеке или в поликлинике лезет «просто спросить», – улыбнулся Виктор, постаравшись немного сбавить неожиданно появившееся напряжение.
–А я бы штрафовал на половину годового дохода тех, кто дерьмо за своими собаками не убирает. Не работают штрафы с фиксированными суммами. А так нормально – хочешь, чтоб твоя собачка гадила в парке-плати пол годового дохода и пусть гадит.
–Ну да, я бы еще разрешил выступать в защиту диких собак только тем, кто за год набирает и сдает государству в парках 200 килограмм собачьего дерьма. Сдал дерьмо, можешь открыть рот. Ну и чтоб они платили из своих пострадавшим на лечение, – добавил Виктор.