Ну, я пообещал из интереса. И тут мне Енот снова на ухо шепчет, что есть одна странная девчонка, её прооперировали… У неё травма ноги, что ли. И похоже, вставили титановую пластину, штырь такой… А потом Енот сам видел, как она втихую вытащила эту пластину прямо из ноги, как-то её там повертела и обратно вставила.
Я Еноту отвечаю:
«Угу!»
Он отстранился – смотрит мне в глаза. Видит: не верю. А я не то чтобы не верил конкретно, я ещё как-то не врубился. Енот мне:
«Ты не поверил…»
Я ему:
«Я ж пообещал… И где ты это видел?»
Тут мне Енот:
«Я подсмотрел… Я за ней следил… Вон Северную палату видишь закрытую?»
Андрюх, Северная палата – это напротив остальных. Запасная. Она раза в четыре меньше остальных. Туда никого обычно не кладут. При мне не клали. Говорят, её держат как запасной изолятор… И ещё слышал, если стихийное бедствие какое случится… типа землетрясения… она тогда пригодится для детей с травмами… Ну, может, и легенда это, не знаю. Неважно. Короче, палата эта закрыта, стёкла в дверях замазаны. И в ней обычно всякие кровати запасные, сломанные, всякая ерунда ещё, мебель. И вот мне такую страшилку Енот рассказывает… А началось с того, что он сам страшилку выдумал. Как-то малышня шумела в коридоре, а его это достало, и он им:
«Хватит галдеть! Чёрную Медузу разбудите!»
Они притихли:
«Что за Медуза?»
И вот Енот… он же художник, у него воображение богатое… он малым с ходу травит, лапшу на уши вешает: в Северной, мол, Чёрная Медуза живёт. Когда то давно был шторм-ураган, и её туда с моря ветром занесло… Огромная такая, древняя медуза… её почти не видно. Днём она вся по палате, как плёнка растекается, а ночью собирается и в воздухе летает. Настолько тонкая, что её никак не выгонишь. Мухами питается. Но – опасная. Поэтому в ту палату никого не селят, не кладут, и она всегда закрыта… Так вот: если днём эту Медузу случайно разбудить, она может прямо сквозь двери такими тонкими щупальцами, как нитки, ожечь. А сразу не заметишь. Потом онемеешь, и руки-ноги отнимутся…
Страшилка детская, но я сам готов был Еноту поверить – так он мне классно это рассказал! Ну, вот… Дальше – больше! Енот раздухарился – и нарисовал малышне эту Чёрную Медузу. А он умеет! И отдал листок. А потом через несколько дней воспиталка мелких – Еноту по башке!
«Ты чего, – говорит, – детей запугал! Они ночью в туалет боятся ходить… уже простыни приходилось менять! Иди, скажи им, что сказки всё это, а то вообще из Санатория выгоним!»
«И вот, Серёга, – это мне уже сам Димка-Енот рассказывает, – с малышнёй я работу провёл, успокоил, посмеялись вместе… А потом как-то ночью я в туалет пошёл и по дороге представил себе эту Чёрную Медузу… и как её щупальца в щели дверные лезут в коридор прямо на меня! И ты знаешь, так вдруг испугался сам… Ты ж знаешь, у меня воображение – о-го-го! Ну, в общем, пересилил себя как-то… А ещё ночи через две вдруг просыпаюсь резко, как будто кто-то подушкой шарахнул. Лежу… В туалет вроде не хочется, но раз проснулся, то что ещё делать? Встал… Выхожу из палаты. И вдруг вижу, что-то как будто сверкает в Северной за дверью… Думаю, может, это не в палате, а на улице… Но не похоже. Меня так и скрючило всего – Медузу вспомнил! Но ведь не может быть никакой Медузы! Думаю: это если ты, чувак, совсем разболтался, так и в психи пойдёшь, простыни и у тебя менять начнут! Э, нет, надо собой управлять. Подышал глубоко, взял волевика. Подхожу тихо-тихо к Северной. Ещё же страшно, что дежурная медсестра засечёт. Мимо же идти. Накроет: „Ты куда это?“ А сортир-то в другой стороне. Я придумал уже на ходу: „О, простите, я сегодня лунатик! Перепутал… А как пройти в библиотеку?“ Но дверь у медсестры закрыта… Всё тихо. И опять что-то в Северной светится – это в царапине на стекле видно… да и вообще, видно же вспышки какие-то. В царапину ту смотрю… И вот тут, Серёга, я увидел это… ну, как она вынимает… я там чуть не упал! Сидит там эта девчонка на кровати… ну, на сетке… штанина у неё одна закатана выше колена… а в руках она такую пластину держит и осматривает её… а видно всё, потому что светится пластина… вот как горячая железка… ну, очень горячая… и даже сверкает, искры с неё сыплются… как при сварке… только поменьше… Я не дышу, смотрю. И тут она берёт и прямо сверху в колено втыкает и это… вталкивает в ногу… ну, в нижнюю часть ноги… как это… в голень, значит. Эта железка вошла, как сабля в ножны, в её ногу. И всё! Темнота! Только чувствую, она там встаёт с этой кровати, свою „канадку“ берёт… Ясное дело – хочет выйти… Я чую: ни до палаты своей, ни до сортира не добегу. Не успею! Только налево, а потом направо за угол – к кинозалу! Забился я там на диванчик, шлангом на нём прикинулся. Слышу: и правда, идёт от Северной в свою палату… И как будто дверь Северной даже не открывалась! Как будто она сквозь неё прошла! Только звякнуло что-то!»
«Так вот, Серёга, – это, значит, Енот продолжает мне травить, – я там, у кинозала, наверно, ещё минут десять не дышал… В себя приходил… соображал… Ну, и пережидал: вдруг дежурная услышала – сейчас выйдет. Но, думаю, она дежурную как-то усыпила. Телепатический наркоз – во! Она, точно, может! Ну, ты понял: я это всё своими глазами видел. Хочешь – верь, не хочешь – не верь! И я ни фига не понимаю, что это может быть, Серёга! Может, вместе выясним… Если…
Енот замолчал и смотрит на меня.
– Что „если“?» – спрашиваю я Енота.
«Если ты запомнишь то, что я тебе только что рассказал, – отвечает он. – А ты сейчас помнишь?»
Тут мне слегка поплохело, Андрюха. Подумал: а может, Енот и вправду уже свихнулся… Он сразу просёк:
«Понятно, – говорит. – Так я и думал… А если я тебе всё это покажу? Она в Северную иногда заходит. Я замечал… причём опять бодяга такая: в тот момент, когда она заходит… правда, как она дверь открывает, я видел – не насквозь идёт… Так вот, никто этого, как она туда заходит, вокруг не видит. Кроме меня! Я даже спрашивал тех, кто мимо проходил. Э, нет, все стерильные, никто не видит!»
– А ты, значит, видишь. Один, – говорю Еноту. – И часто?
Ну, думаю: если Енот скажет, что «да, каждый день!» – всё, с головой он дружить перестал, галлюцинации у него.
– Э, нет, – говорит он. – Только один раз ещё было. Днём. Я чую, она почему-то сама не замечает, что я всё вижу… Вот ещё одна загадка! Давай попробуем подловить! Может, и ты увидишь!
– Давай, – говорю. – Кроме шуток. Ты ж друг. Я тебе обещал поверить, а ты обещал проверить.
А он опять про то же:
«Сначала надо проверить, запомнишь ли ты мой рассказ. Через часок-другой… И, вообще, у неё, похоже, вместо ног штыри».
Тут я решил его успокоить: мало ли что с тихушником случиться может:
«Ну, штыри вместо ног – тут у нас не прикол и не загадка, – говорю ему. – Ты ж сам понимаешь, какой мы тут контингент».
Он мне на это:
«Э, нет. Я-то понимаю, какой контингент, но что-то здесь не то. К тому же иногда эти штыри кажутся совершенно нормальными ногами. На пляже, например… И вообще, я не собираюсь тебе ничего доказывать, – говорит он мне с абсолютным спокойствием и даже так… вычурно, красиво, как помещик из книги: – Ибо понимаю, что чем больше буду доказывать, тем более глупо буду выглядеть в твоих глазах. Потому – увидишь всё сам. Увидишь и сделаешь выводы. Если тебе память не сотрут…»
Тут я встрял, Андрюха, перебил его нарочно. Думаю, надо отвлечь. А сам по ходу соображаю: Енот так классно всё описал, что невольно поверишь… А как в такое поверить? В общем, говорю Еноту:
«Прости, что перебиваю, но ты ж помнишь, как в прошлом году некоторые из наших откручивали у себя на ногах гайки на аппарате Илизарова? Просто так, от нечего делать! Гайки крутятся – весело же! Потом за такие вещи получали по рукам и „по мозгам“ от заведующего отделения. Только вот мистики я во всём этом не вижу».
Енот, однако, услышал в моём разоблачении своё:
«Ты хочешь сказать, что я не понимаю разницы между открученной гайкой на внешнем аппарате и вытянутой из ноги пластиной во-от такой длины?»
Тут я скис, честно – сам дураком показаться не хотел… дай Енота злить…
«Извини, – говорю, – просто подумал…»
Тут мой друг Серёга Лучин замолчал и стал двигать очередную шашку-камикадзе.
Я сделал вид, что буду размышлять над ходом долго.
Казалось Серёга вообще не думает об игре – сплошные поддавки. Он как будто услышал мою мысль:
– Ну, я решил играть с Енотом в поддавки: «в общем, Димыч, верю тебе, готов вместе с тобой в эту игру играть, за девочкой следить, которая тебе так понравилась». Напрягало только одно в тот день: он каждые десять минут, пока мы были вместе, спрашивал, помню ли я о том, что он мне рассказал… И я спросил его напрямую:
«Димыч, ты чего мне амнезию прописываешь в медицинскую карту?»
Тут он мне и колется, что с соседом по койке решил поговорить о той девчонке и даже рассказал ему о том, какая пластина вставлена у неё… Но ещё не рассказывал, как она её вынимала… А тут их медсестра отвлекла – в палату с лекарствами перед отбоем вошла. А когда Енот продолжил, а по имени не назвал, сосед его глаза выпучил: «Чего-чего? Ты о ком? Какая пластина?» Тут-то до Енота дошло… Он говорит: «Я аж замёрз от догадок всяких! Такой озноб меня стал бить тогда! Только когда тебя, Серёга, увидел, решил снова это… ва-банк идти… Рассказать кому-то… Только своему в доску! А тут ты! Но вроде ты помнишь. А почему – опять загадка. Как бы нам теперь обоим не свихнуться…»
А я ему:
«Вдвоём, за компанию, и свихнуться не страшно!»
Вечером на ужин меня в центральную столовую почему-то не взяли. И потом ещё несколько дней не могли решить, ходить мне туда со своим «экзоскелетом» или лучше питаться в отделении. Енот же в централку ходил. И вот после возвращения Енота я вдруг говорю ему:
«Слушай, когда же ты мне нашу интересную девочку покажешь? И зовут её как, кстати?»
«Таки ж не забыл ещё о нашем разговоре? – вновь стал прикапываться ко мне Димыч».
Я ему:
«Ща! Как же! Ленту назад отмотаю, повтор пущу – послушаем вместе, помню или нет».
«Да ладно, не обижайся… – Енот говорит. – Это Анька Крылова. Из старшей группы. Учится в младшем на год классе».
Тут я Еноту втюхиваю встречный план… подкалываю его, конечно:
«Так. Ориентировка есть. А давай я сам с ней познакомлюсь – и чтоб тебя рядом не было. Ну, чтоб тебя не подставлять. На всякий случай. Я ж умею. А потом проверим, запомню я это историческое событие или нет».
Енот и бровью не повёл. Ну, и мне легче стало: не слишком он в неё ещё втюрился – ревности не вижу.
«Насчет знакомства – губу не сильно раскатывай, – говорит он мне серьёзно, с полным спокойствием. – Она к себе особо никого не подпускает».
Во! В этот момент, как мне показалось, я всё понял. Всё куда более чем просто: Димыч положил глаз на девчонку, причём конкретно… и придумал для меня всю эту бредовую историю для того, чтобы я к ней не приближался.
«Вот и проверим, – говорю Еноту. – Устроим опасный эксперимент».
– Ну, в себе-то я уверен, Андрюха, – сказал мне Сергей. – Я ж красавец, Андрюх! Верно!
– Да уж, – признал я. – Прямо Жан Марэ в юности.
Серёга сразу решил уточнить, прислушавшись к моей шутке:
– Андрюх, меня не интересовала никакая Анька – у меня Верка есть – ты же знаешь, но коль пошло такое дело, я решил ответить другу тем же и прикольнуться уже над ним! Не подавая вида, что я его раскусил. Ну, отвечаю ему:
«Пусть не подпускает. Посмотрим. Ты же меня знаешь: если я захочу – она будет моей!»
И паузу взял, как надо, чтобы Енота ещё раз на вшивость проверить. Он – молоток! Как партизан на допросе. Стоит как камень. Тут я ему:
«Я имею в виду „подругой“. Не надо так на меня смотреть. Я ничего такого не думаю. Расслабься, кореш!»
А он мне на это, знаешь, без всякой злости, чисто дружески так:
«Ладно, попробуй, рискни здоровьем… Но я за тебя не отвечаю».
– … Вот, Андрюха, это, скажем так, предисловие. А дальше – я с ней встретился на следующий день в коридоре. Меня вызвал на осмотр заведующий отделением. У нас обычно сначала смотрит лечащий врач, а потом уже заведующий – хирург, кстати. Бывает, что смотрят сразу вместе. А тогда лечащий как раз в отпуске был. В общем, пришла медсестра и сказала идти в кабинет. Ну, иду. Где кабинет – помню. Недалеко от Северной, кстати. Иду, ржу в душе, вспоминаю рассказ Енота про Чёрную Медузу. Двигаюсь по направлению к Северной.
И тут из палаты старших девчонок выходит она… Я ещё не был уверен, что это она, но каким-то шестым или седьмым чувством это ощутил. Её пронизывающий взгляд невозможно сравнить ни с чем. Ты вот сходу втрескался в неё – поздравляю, тебе повезло! А меня она при первой встрече пронзила таким взглядом, будто пыталась определить, сможет ли при необходимости стереть мою память или ей это не под силу.
… Слушая Сергея, я в этот момент вспомнил, что лишь одного не рассказал другу из произошедшего накануне: как она смотрела на меня в палате и в её глазах читался вопрос: «Ты догадался, да? Ты же догадался обо всём?!» То есть получалось, что у меня она и не пыталась «стереть» или «выключить» память, изначально зная, что это невозможно (или же просто не захотела, польстил я себе). А вот «пронзительный» взгляд на «новенького» в Двойке – Серёгу, похоже, означал, что она могла увидеть в нём какую-то опасность. Я даже предположил какую: напорист Серёга, чуть что – дров может о-го-го каких наломать. Но при этом почему-то её чары против него не сработали…
Тем временем Серёга продолжал:
– Знаешь, вот никогда не думал, что когда-нибудь так струхну, что спрятаться от девчонки захочется… Знаю, у других пацанов такое бывает. Но – не у меня! А тут я прямо рванул в кабинет зава! Типа, прячься хоть в берлоге у медведя, только прячься!.. Ну вот, здороваюсь с ним. Он, похоже, заметил, что я шарахнутый какой-то. А он меня помнил!
«Ты что, – говорит, – такой? Как новобранец перед военкомом… Ты ж не из пугливых, Лучин».
Тут я соврал, что вроде как слегка трушу – наверно ж, операцию пропишут. А так это всё надоело…
Но ты знаешь, Андрюха, пока я аппараты скидывал, пока зав меня на кушетке осматривал, у меня возникло дикое желание снова её увидеть – и уж тогда посмотреть ей прямо в глаза. Как смерти, ё-моё! Со всем партизанским бесстрашием!
Сразу тогда возникла мысль: поделиться ощущениями с Енотом. Но тут же появился стыд. Стыд за то, что трухнул! Ведь ещё вчера вечером не верил Еноту, считал его рассказ бредом, вымыслом ради любви, и вдруг…
Тут я, знаешь, про себя передразнил Енота: «Э, нет, – ничего я тебе не буду говорить! Какой страх? Просто показалось что-то. Ты уж достал всех своей Чёрной Медузой! Обычная девчонка… Но на фоне Медузы всякая фигня теперь мерещится». И уже про себя думаю: «Ты ж психолог, Серёга! Чего тут непонятного? Всё понятно!»
«Видел я её», – говорю потом Еноту, когда он вернулся с процедур, а у меня самого в тот день процедур ещё не было.
Говорю так, таким тоном – мол, ничего особенного… и покрасивее бывают.
А он мне с сомнением:
«А это точно была она? Откуда ты знаешь?»
«Да она, она. Я догадался, – и стал описывать девчонку. – Нормальная девчонка, кстати!»
Ну, про «нормальную» я ехидно так сказал…
«Ну, похоже на то, что она, – согласился Енот. – А вот насчёт „нормальная“ – ну-ну… посмотрим… То есть странного ты в ней не заметил ничего?»
– Абсолютно! – заверяю его, ну вот прямо честно-честно.
– Стали мы, в общем, наблюдать за этой Анькой вместе с Енотом… Я делал это, что называется, для прикола. Ну, как будто в игру с ним играли – в разведчиков, и типа я полностью верил во всё то, что он мне рассказывал – всё по правилам игры.
– Слушай, чё ты заладил: «Енот, Енот!» Ну, имя у парня есть? – перебил я Сергея.
– Енот – он и есть Енот, – отмахнулся Серёга. – А вообще – Димка он, я ж тебе уже сказал. Но он за «Енота» не обижается. И вообще – не перебивай. Так вот. О чём я говорил? Сбил ты меня с мысли, ёлы-палы, своими умными наставлениями.