- Вовка, а почему два журавля летят отдельно от клина? Рядом, но отдельно?
- Ну, откуда я знаю, может какие-то смотрящие за строем.
- Скажешь тоже - смотрящие. А впереди, наверное, вожак летит. И летят они точно на юг. Я читала, что часто стаи ведут самки, у них интуиция лучше.
- Знаю, где ты это прочитала. В сказке про Нильса и Акку Кнебекайзе.
- Дурак. Это в "Комсомолке" была статья Василия Пескова про перелётных птиц. И вообще увидеть журавлиный клин это к счастью.
- Конечно к счастью. Ладно, пошли домой. - Муж крепко обнял меня, но мы не тронулись с места. Мы стояли на Дворцовой площади и провожали взглядом улетавших журавлей. А я почему-то была бессовестно счастлива, и смотрела вслед журавлям с восторженной улыбкой, словно знала, что счастья мне не избежать.
Молоденький курьер равнодушно вручил мне конверт и, процедив сквозь зубы - "До свидания", сбежал по лестнице через две ступеньки. Я почему-то долго смотрела ему вслед, хотя его след давно простыл, и даже хлопнула внизу входная дверь в подъезд.
"Московская городская нотариальная палата. Западный административный округ. Нотариальная контора..." - я очень удивилась, прочитав обратный адрес. Какие такие нотариальные дела могут быть у меня в Москве? А письмо было чисто формальным, мне предлагали подписать согласие на продажу квартиры по Кутузовскому проспекту, где я была временно прописана с 1983 по 1986 год. Эта моя подпись не играла никакой роли. Просто так было положено. Меня чисто уведомляли, что квартира продаётся. Правда, внизу мелким шрифтом было приписано, что если я имею какие-то права на продаваемую недвижимость, то могу заявить об этих правах в течение полугода, со дня получения данного письма.
"Да ни черта я там не имею, и никогда не имела!" Эта квартира родителей моего бывшего мужа. Он вступил в права наследства, и решил её продать. Это я узнала от него, когда он поздравлял меня с Новым годом. Родители всё оформили так, что Вовка был единственным наследником неделимой недвижимости. Он рассказывал, как окончательно рассорился со старшим братом. И, что его жена, которая ушла от него к молодому мужику, и официально с Вовкой развелась, тоже облизнулась. Хотя кинулась искать пути - отнять и поделить. Ну, прямо, как Булгаковский Шариков. Но Вовкин папА был очень хитрым и прозорливым. Старший сын был приёмным, а Вовка единственным родным ребёнком. И свою сноху он прекрасно знал. И вот, несколько раз расписавшись для тренировки, я ставлю свой автограф на гербовой бумаге, и вкладываю её в приложенный конверт с маркой.
Я стою в очереди на почте, и смотрю в панорамное окно. Но вижу не улицу с оживлённым движением, а дворцовую площадь в Питере, и себя на тридцать лет моложе, запрокинув голову, смотрящую вслед улетающей стае журавлей.
- Женщина, ваша очередь! - Кто-то грубо подталкивает меня к окошечку, и я протягиваю свой конверт.
- Заказное? - Спрашивает уставшая женщина - оператор. Я, молча, киваю, жду несколько минут, потом получаю квитанцию и ухожу.
Я с надеждой смотрю в небо. Но журавлиного клина там не может быть по определению - на дворе февраль.
Мои почти два года замужества показались мне вечностью. Только четыре дня, которые мы провели с мужем в Ленинграде, сразу после свадьбы, остались светлым воспоминанием на фоне бесконечной тягомотины, которая началась по приезду в Москву. Вовку не то чтобы, как подменили, он, словно успокоился, что я теперь никуда не денусь, и зажил своей жизнью на полную катушку. Отец мужа отдал нам свой кабинет - комнату в коммунальной квартире на четверых хозяев, полученную от Союза писателей. Как оказалось, Вовка об этом мечтал уже давно. Теперь ему не надо было каждый день возвращаться в дом родителей, и отчитываться перед отцом, ходил он на занятия в институт или не ходил. Чаще всего он не ходил, потому что в училище, где мы работали, монтировали компьютерный класс, и Вовка устанавливал программы на новенькие персональные компьютеры, которые привозили в училище по одному, на персоналке директора, прямо из Зеленограда. Он засиживался на работе чуть не до утра, и ему было не до занятий на вечернем отделении института. Но папА считал, что нет ничего важнее, чем доучиться до диплома. "Неоконченное высшее никого ни к чему не обязывает. Тебя могут не принять на хорошую работу, не смотря на весь твой опыт и золотые руки. Ты так и останешься оператором ЭВМ по единственному диплому техникума" - говорил он сыну, и, конечно же, был прав. Меня Вовка не слушал в принципе. Со мной он говорил только о соседях, семейном бюджете, и планах на отпуск.
А я моталась между работой, домом и его родителями. Мне приходилось часто вводить его папА в заблуждение, по поводу Вовкиной учёбы, от чего у меня на душе кошки скребли. Вовкину матушку его учёба не волновала, она меня допрашивала, про нашу жизнь с соседями, и всё время грозилась явиться лично и разобраться с теми, кто вытирался нашими полотенцами в ванной, или тырил из стола на кухне крупу. Но она так, ни разу не пришла. Она бы просто не смогла подняться на третий этаж без лифта, в доме сталинской постройки, где в квартирах были пятиметровые потолки, и лестница, даже мне давалась с трудом. У моей свекрови был артроз. Поэтому все свои проблемы с соседями я решила сама - я больше ничего не оставляла ни в ванной ни на кухне, ни в прихожей. Вовка быстро привык к тому, что прежде чем выйти из комнаты по какой-нибудь надобности, нужно взять с собой все нужные аксессуары, а меня это сильно тяготило. Но зато была цела наша зубная паста, и щётки утром не оказывались мокрыми.
Забравшись вечером под одеяло, я засчитывала себе прожитый день за три. Родом из маленького города, где было всего три автобусных маршрута, я моталась по Москве на метро, троллейбусах, трамваях и автобусах, и иногда мне хотелось взвыть, когда перед моим носом закрывалась дверь вагона метро. А мой муж разъезжал на такси. Ему так было удобно. Он сам себе зарабатывал деньги на легковой транспорт, и почти каждый день возвращался домой за полночь, когда метро уже не работало. У его отца была машина, старенькая "Волга", но она давно стояла в гараже - ракушке, папА уже боялся садиться за руль. А Вовка не хотел ни отцову, ни свою машину. У него не было на неё времени. Наступили новогодние каникулы у наших учеников, и я смогла себе позволить неделю в счёт отпуска, чтобы элементарно отоспаться. Ни мужу, ни его родителям я об этом не сказала, просто забыла. Потому что директор училища отпустил меня в последний момент перед Новым годом, и за праздничными хлопотами это вылетело у меня из головы. И именно в те первые январские дни я поняла, что ничего на свете не происходит зря. Если бы я как обычно ездила на работу, или моя семья была в курсе моего отпуска, я бы не узнала то, что скрывали от меня муж и его родители.
ПапА затемпературил и попросил меня перед работой зайти в аптеку за лекарствами. Да, конечно, всего-то одна остановка по кольцевой от Парка культуры до Киевской, а потом добираться на работу, снова по кольцевой до Добрынинской, и на трамвае до Варшавского шоссе. Но кроме меня сходить старику в аптеку было некому. И я, кряхтя начала собираться. И вдруг меня осенило - я же в отпуске. Поэтому настроение улучшилось, и я начала планировать, куда можно зайти по пути домой от родителей, если идти пешком. Метро в тот день не показалось мне серым и грязным, а в подземном переходе, в аптечном киоске, я купила всё, что просил отец. Я всегда заглядывала в почтовый ящик, потому что на этот адрес приходили письма и для меня. Но он постоянно оказывался пуст, папА всегда опережал меня, забирая почту рано утром. На этот раз папА заболел, и из ящика сиротливо торчали его газеты. Как выяснилось ещё со вчерашнего вечера, потому что вместе с "Комсомольской правдой" и "Литературной газетой" лежала "Вечерняя Москва". Я достала почту, и уже нажала на кнопку вызова лифта, когда к моим ногам упала какая-то бумажка - невзрачный листок, но с круглой печатью. Я подняла его и увидела, что это повестка в суд для моего Вовки.
"Предлагаем вам явиться туда-то, тогда-то на заседание суда по гражданскому иску гражданки такой-то на удержание алиментов..." Дальше я читать не стала, приехал лифт, и я вошла в кабину. Я прислонилась в стенке лифта и пыталась осмыслить, что же за новость я держу в своей руке. Лифт остановился на пятом этаже, разошлись его двери, а я всё стояла и не выходила. Щелкнул чей-то замок, и я поняла, что это любопытные соседи хотят проверить, почему из лифта никто не выходит. Я бросила газеты на пол и сделала вид, что уронила их и собираю. "А, Оленька! Газетки уронила?" - прошелестела соседка и, не дожидаясь ответа, скрылась за своей дверью. "Не нашла никакого криминала, вот досада" - подумала я, достала ключи и открыла дверь квартиры свёкра и свекрови. ¡
Когда матушка убедилась, что я купила всё, что надо и ушла к себе, предоставив мне поухаживать за папА, я, молча, помахала перед его носом повесткой.
- А... Ты об этом. - Сказал свекор, хотя я не произнесла ни слова. - Мы не хотели тебе говорить, думали, что ты тогда не выйдешь за Вовку.
- Он был женат?
- Дважды. Но ребёнок только один. - Свёкор словно спохватился, говоря о ребёнке.
Я молчала. Мне почему-то было без разницы, сколько раз Вовка был женат до меня, и сколько у него детей. Я сидела и раздумывала, как я буду возвращаться в свою общагу, что оставлю мужу, что заберу себе. "Хотя зачем мне вся эта мелочёвка и бестолковые свадебные подарки?" - подумала я, и посмотрела на свёкра.
- И когда вы собирались мне сообщить, что я далеко не первая ваша сноха?
- Володя хотел сам с тобой поговорить. Ты девочка умная, и за время, что вы прожили вместе, показала себя, как добрый, честный человек. Я в тебе не ошибся. Вовка с тобой не пропадёт. - Свёкор почти шептал. Но я не думала, что у него перехватило дыхание от напряжённого разговора, у него просто болело горло.
- Сомнительный комплимент. - Отозвалась я. - А как насчёт меня? Я с вашим Вовкой не пропаду?
Свекор, наверное, подумал, что я в курсе второй их семейной тайны, сокрытой от меня, поэтому выдал без предисловий:
- Но, после армии у него больше приступов не было. Если он не будет пить, всё будет хорошо. - Снова прошептал он.
Я взяла себя в руки и почти ледяным тоном сказала:
- Уточните, пожалуйста, его диагноз, а то у него семь пятниц на неделе.
- Симптоматическая затылочная эпилепсия, следствие черепно-мозговой травмы.
Я понятия не имела что это такое, но спросила:
- Когда он эту травму получил?
- В армии.
Вовка служил в Москве во внутренних войсках, и рассказывал, как сразу после присяги их выставили в оцепление на каком-то футбольном матче, и он участвовал в разгоне фанатов, которые пошли стенка на стенку. Было темно, и кто-то из своих ударил его дубинкой. Но Вовка сказал, что ему попали по плечу, у него даже сохранился след от удара в виде коричневого пятна. Больше я ничего спрашивать у свёкра не стала. Я ушла, но прежде мы со свёкром договорились, что не расскажем Вовке о нашем разговоре. Хотя, как ни мало я знала папА, ещё до свадьбы поняла, что он болтлив как баба, ни разу тёплая вода у него в заднице не задержалась.
Я поехала в свою общагу в Чертаново, где в моём распоряжении была целая однокомнатная квартира. Мои соседки просто не жили там. По дороге я купила себе вкусняшек, приготовила шикарный обед, наелась, потом легла и уснула. Проснулась я от того, что в окно ударил свет от проезжавшего мимо автомобиля. На часах было всего половина шестого вечера, и я подумала, что неохота добираться в центр по темноте. И я осталась в Чертаново. Утром не торопясь собралась, и поехала домой. "Только где мой дом?" - думала я, подходя к квартире, где мы жили с Вовкой. Когда я включила свет в прихожей, глуховатая старушка - соседка, отпрянула от двери нашей комнаты. Она закрыла лицо руками и прошмыгнула на кухню. Видимо ей хотелось знать, что у нас происходит, раз я не ночевала дома. А то, что я дома не ночевала, она наверняка поняла из телефонного разговора Вовки со своим отцом. Вова орал во всю силу своего тенора, который мне почему-то показался писклявым: "Ты рехнулся, папА, она ничего не знала вообще, ни про Даника, ни про болячку. Вот где она может быть? Я ездил в общагу, она туда не приезжала". Я усмехнулась. Скорее всего, Вовка приезжал в Чертаново после восьми вечера, когда сменилась вахтёр, и она не знала, что я в общаге. Последовала пауза, видимо Вовка слушал, что говорит отец, потом опять заорал: "Ты забыл, что меня сняли с учёта ещё в Бурденко? Это были посттравматические судороги, эпилепсию мне не поставили. И тебе не кажется странным, что меня не комиссовали? Просто перевели служить в отделение милиции в дежурку, и я жил дома?". Пауза и снова крик: "Ну и что, что прошло два года после армии, пока у меня стоял этот диагноз. ПапА, ты мудак!". Я услышала, что Вовка бросил трубку, и открыла дверь в комнату, а мой муженек остолбенел. Видимо соседку постигло жестокое разочарование, потому что Вовка бросился мне на шею и зарыдал, а я тихонько прикрыла дверь.
Мы не выходили из дома два дня. Всё, что могли слышать наши соседи, это музыку, которую мы включали погромче, когда занимались сексом. Мы оба как с цепи сорвались, наслаждаясь друг другом. А разговаривали мы шепотом. Много времени спустя, я где-то прочитала, что когда случаются вот такие спонтанные бурные примирения в постели после супружеских размолвок, брак обречён. Но тогда я этого не знала, и мне, в общем, было всё равно. Шок, который я пережила от нежданных новостей, нужно было выпустить наружу. И вот Вовке звонят с работы, и он уезжает в училище. А я собираюсь, и еду на улицу Горького, где по любимой привычке выходного дня хожу по магазинам, но сегодня ничего не покупаю. Я думаю.