А он и вправду управился. Выгреб с балкона мусор, пыль, прошлогодние газеты, выкинул коробки.
- Галина Николаевна, ощущение, словно балкон – не от вашей квартиры. Везде чистота, а тут хлама… как… как…
- Как у тебя? – с усмешкой пробормотала она, не поднимая головы.
- Хуже, – буркнул он в ответ, отжимая огромную тяжёлую тряпку.
В конце концов он привёл лоджию в божеский вид. А после ужина она выдала ему старое одеяло и пару матрасов, и он устроил настоящее лежбище с кружкой кофе и пакетиком мармелада.
Провалявшись минут пятнадцать, замаялся: пальцы требовали клавиш. Полковник, тут как тут, выглянула на балкон, совершенно не по-рогозински присвистнула, оглядывая чистоту, и протянула ему своё сокровище.
- Галина Николаевна… Это ведь ваш… личный… наверное…
- И что же? Ты думаешь, там государственные секреты?
- А вдруг…
- И конечно же, я сумею их от тебя защитить, – если вдруг ты захочешь взглянуть.
Она расхохоталась, глядя на его лицо, и он рассмеялся вслед за ней. Действительно. Он же лучший хакер лучшей Службы.
- А… пароль? – всё-таки неуверенно, со смешком, спросил он, раскрывая ноутбук.
- Общий служебный.
- Но так ведь…
- Что так ведь? Хочешь сказать, его знаю только я? Иван, напрашиваешься на комплименты?
- Ладно, – проворчал он, внимательно отщёлкивая по клавишам адскую последовательность разных регистров и кодировок. – Но могли бы сделать вид, что я его не знал…
Общий служебный пароль оживлял все системы Службы: связь, охранку, базы, каналы данных, электронику. По внутреннему Уставу он был известен только руководителю. В случае подозрения на утерю конфиденциальности пароль должен быть мгновенно изменён на теневой, также известный только руководителю. Но что поделать, если даже такому чудесному во всех отношениях руководителю нужна подстраховка, пусть он, вернее, она, о ней не подозревает… Хотя подозревает, как выяснилось.
- Ладно, – повторил он. – Но зачем у вам на домашний компьютер такой сложный пароль?
- Так ты сам сказал – вдруг там государственные секреты. Всё, Вань, отстань, ладно? – совсем по-домашнему попросила она. – Мне ещё до полуночи работы…
И он остался один среди матрасов и кофе. Хотя – что там один. Она сидела за кухонным столом (позже он понял: отчего-то она любит его гораздо больше удобного рабочего в кабинете), помечала что-то в документации, зарывшись пальцами в причёску, но время от времени он поднимал голову и через стекло лоджии встречал её взгляд, одновременно задумчивый, рассеянный и словно виноватый.
День шёл на убыль, и оранжевый закат сменялся яростно-розовым, а затем сиреневым, с серыми и чёрносмородиновыми прожилками за дальними домами. Тихонов и не заметил, в какой момент уличный свет сменился цепочками фонарей.
Тихий вечер вдвоём. И впереди ещё целая тихая ночь перед тем, как принять первый привет безумия.
====== Улица Сибирская,11. Всегда заканчиваю в одиночестве ======
О, как она любила допрашивать тех, кого обыграла. Особенно – тех, кого обыграла в ловле на живца. Особенно когда живцом была она сама.
Стоило ей войти в допросную, как её лицо принимало непроницаемое, каменное выражение. Но там, за дверью, оставался блеск глаз, азарт, жестокий победный задор. Полковник Рогозина обожала выигрывать, особенно – когда ставкой в игре была её жизнь.
Иван никогда не забудет уранового дела. Она, мнимая медсестра, вернулась с завода уверенная, непробиваемая. Невменяемая. Вряд ли кто-то, кроме него, заметил мелкие капли пота на лбу и на висках. И уж точно никто больше не различил в её взгляде дикого победоносного блеска.
А несколькими часами позже Рогозина, в отглаженной блузке с иголочки, со свежим макияжем, стальной походкой вошла в допросную. Блестящая до изнеможения. И Тихонов поклясться мог: Штырь едва пополам не сложился, увидев её – настоящую. Хотя кто разберёт, где она была естественней: в допросной, где чувствовала себя, как рыба в воде, или на старом заводе, в темноте, на тонком волоске...
Дела о взорванном городе ему тоже не забыть. Её глаз, осанки, дёрганых движений в допросной – в ней плескалось превосходство. Превосходство победы над преступником, над собой, над своим страхом.
О, как она любила допрашивать, добивать тех, кого обыграла. В своих кошмарах Иван видел себя на их месте.
А ещё видел другое: видел Рогозину по ту сторону стола для допросов.
Сидя рядом с ней в обложенной школе, он чувствовал: его кошмары начинают сбываться. Разом. Все.
Планировка была простой, но бесконечные коридоры рябили в глазах, путались лестницы, менялись местами этажи. Они заперли, забаррикадировали партами, стульями, скамьями из гардероба центральный вход, завалили запасной. Помчались на третий этаж.
Уже у двери дальнего кабинета Тихонов вдруг остолбенел.
- Галина Николаевна… Подсобка. Они могут пройти.
Она выдохнула что-то очень, очень грубое.
- Я мигом. Я сам, – выпалил Иван и бросился прочь.
Рогозина рывком распахнула дверь и ворвалась в кабинет, но не успела сделать и трёх шагов, как вновь выругалась и поспешила следом за Тихоновым.
Полковник, держась за грудь, догнала его уже на первом.
- Что? – отрывисто бросил он. – Что?! Они?!!
- Нет. Нет ещё, – выдохнула она. – Я просто… боюсь за… тебя… Смысл пытаться спрятаться… если тебя… ты…
Она тяжело дышала, отставала, но железная дверь в подсобку уже маячила в конце коридора.
- Я сам, – ещё раз прошептал Иван. Здесь, на мёртвом первом этаже, было страшно кричать. Вдруг они за дверью. Вдруг они по ту сторону стены.
Вдруг они услышат.
- Они и так нас слышат, – чуть спокойней, пытаясь отдышаться, произнесла Рогозина. – Быстро. Я подожду тут.
И Иван, обмирая, нырнул в темноту тесной каморки. На ощупь отыскал замок – висячий, тяжёлый, пахнущий холодным металлом. Дверь с хрипом подалась вперёд, и между створок прорвался узкий косой сноп света. Иван дёрнул на себя, звякнул связкой, ища нужный ключ, молясь о том, чтобы не подвела интуиция, чтобы ключик подошёл, чтобы они не услышали, не узнали, не успели… Ему чудилось движение и голоса за спиной, он заставлял себя вспоминать, что там только Рогозина, и больше никого. Но не выдержал, вздрогнул, услышав вскрик, и выбежал обратно на свет.
Полковник, как ни в чём не бывало, стояла, измождённо прислонившись к косяку.
- Вы кричали? – полубезумно спросил он.
Она покачала головой.
- Идиот! – зло выдохнул он сквозь зубы, смаргивая слёзы облегчения и страха. Вернулся к замку и в считанные секунды, почти без суеты, закрыл накрепко неприметную подсобку. Тут им не пройти.
Им нигде не пройти. Мы забаррикадировали всё.
Они везде пройдут, если захотят.
Они пройдут везде – когда им надоест играть с нами.
- Правда, Галина Николаевна?
Он произнёс последнюю фразу, про «играть с нам», вслух.
- Правда. Но мы поборемся, Ванька.
И они борются.
Тихонов предпринял ещё одну вылазку по глухим стылым страшным коридорам в столовую на втором, и унёс, сколько уместилось в руках. Когда вернулся в кабинет химии, где они обосновались, где-то за окном хлопнул выстрел. Больше Рогозина его не выпустила.
- И чего они ждут? – тоскливо протянул программист. И вдруг ухмыльнулся.
«Что?» – спросила взглядом полковник.
- Да так… забавно… смотреть, как вы едите…
Она нахмурилась. И тоже усмехнулась, заметив надкусанный «Сникерс» в руке. Тихонов сожрал уже целую груду батончиков и теперь складывал из обёрток корабли.
- Скажешь тоже. А вообще – поздравляю, Вань.
- Что?
- Что слышал. Поздравляю, – как-то дёргано повторила она, сметая ладонью его пёструю флотилию.
«Сошла с ума», – с каким-то необъяснимым облегчением констатировал Иван.
«Он не сошёл с ума. Ты ничего не знала…» – тут же запело в голове.
- Не хотела говорить тебе вот так. Хотела в офисе, при всех. Но всё завертелось… Завертелось…
«О чём она? Что завертелось?..»
- Эти угрозы, покушения, одно за другим… Да ещё этот дом в Безвиле. Знаешь… тот, кто был связан со всем этим до меня… Он скрывал это как мог, и ему удавалось… в своё время… а мне вот не удалось… Ты же помнишь, сколько народу там было, когда ты оказался внутри? Сколько понаехало из органов, из начальства… Они бы сошли с ума.
«Он не сошёл с ума. Ты ничего не знала…»
- А ведь я, в некотором роде, к тому же использовала его для целей ФЭС. Там лаборатория, дата-центр. Ты всё жаловался Амелиной, что никак не можешь вычислить один из наших серверов. Там же, кстати, и все архивы Службы. И дела под грифом «секретно» – не хранить же на виду. В конце концов, в Службе слишком много случайных людей. Я могла бы довериться тебе, но ты один не вытянешь всю контору. К тому же поначалу ты был совершенно безнадёжен. Эх… Помнишь, как ты сбежал? В самый первый день?..
Кольнуло словом «доверие».
Лицо полковника посветлело, потеплело и одновременно постарело от воспоминаний. Иван даже не кивнул, боясь спугнуть момент. Вот Галина Николаевна и решилась раскрыть карты…
- Ладно. Я не о том, – как будто услышав его мысли, отрезала она. – Поздравляю, Ваня. Тебя хотят заполучить структуры безопасности. Нет, не наши. Выше. Да не смотри на меня так. Я ещё месяц назад подписала приказ о твоём увольнении. Знаешь, бумаги – это не проблема, когда речь идёт о вопросах такого уровня.
- Ну и почему вы говорите мне об этом сейчас? – Голос после долгого молчания прозвучал хрипло, неприятно.
- Лучше сейчас, чем никогда. Ты ведь понимаешь.
Он пошевелил пальцами, словно перебирая что-то в воздухе, повертел головой, разминая шею.
- Блин, – ляпнул как-то совсем растерянно. Повторил: – Блин. Галина Николаевна, душу бы сейчас продал за те ваши блинчики.
Ни к селу ни к городу. Но она поняла.
- Если выберемся – обещаю. Думаю, мы успеем. Прежде чем ты уедешь.
====== Трасса Лазов-Каменское, 10-й км. Выйди вон ======
Он не взял бумажник; не хотелось тащить с собой что-то ещё, кроме чехла. Тихонов вообще не любил занятые руки, именно поэтому всегда выбирал рюкзак. Амелина шутила, что он и дедушкой будет ходить с ранцем, а он отфыркивался: мол, до дедушек ещё дожить надо.
А сейчас гитара и так оттягивала плечи: в чехол пришлось вместить всё нужное на сутки. Футболка, ключи, паспорт и карточка на метро, мобильник. Он надеялся, Рогозина накормит его, когда он наконец вновь доберётся до этого треклятого безвильского дома.
Итак, мобильник, пачка печенья, расчёска – а вот для кошелька места не нашлось. Он просто засунул свёрнутую вчетверо сотенную в кожаный футлярчик, в котором таскал пропуск в ФЭС и проездной на метро. Можно бы с той же лёгкостью положить туда карту, но Иван об этом даже не подумал. Привык платить наличкой.
В общем, сотня в футлярчике, – на случай ЧП. Мало ли что. А уж когда он доберётся до Галины Николаевны, ему и вовсе ничего не страшно.
Какая ирония…
В длинном переходе на Павелецкой, как всегда, играла музыка. На этот раз – скрипач солидного вида, в летах, очень уверенный. Пиликал, прикрыв глаза, не глядя на толпу. Иван не любил таких. Подавая – неважно, нищему, скрипачу или богаделенке, – он всегда ловил реакцию: благодарность, жалкую улыбку, жадную улыбку, ворчание, зависть. А этот… снисхождение к прохожим, самоуверенность плещет сквозь прикрытые веки. Иван прошёл мимо.
А дальше, уже у самых ступеней на кольцевую, увидал парня с забинтованной ногой. Бинт был пропитан чем-то жёлтым, малоприятным на вид. Парень – небритый, серый, – держал в руках картонку. Что-то вроде «не хватает на операцию по пересадке костного мозга».
Тихонов прошёл было мимо, но вдруг остановился на середине лестницы, вытащил сотню и бросил в кепку грустного парня. Какова вероятность, что ему действительно нужна операция? Ноль процентов?.. Иван бросил бы меньше, если бы было. Но не рвать же сотенную.
Бросил и ускорил шаг, взлетел по лестнице, запрыгнул в предпоследний вагон. Двери с шипением захлопнулись за его спиной, едва не зажевав чехол. А он, без рубля в кармане, вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным и каким-то беспанцирным перед московской подземкой.
Две станции до Ярославского вокзала, а там – электричка до посёлка. Билет скомкан всё в том же футлярчике.
Доедет.
А с перекусить, видно, придётся подождать. Ну ничего. Ванька на собственном опыте знал, как восхитительно готовит товарищ полковник.
- Можно вопрос, Галина Николаевна?
- Ты ещё руку подними. Мы что, на лекции?
Тихонов шутовски вскинул испачканную в сметане ладонь:
- Я не понял одного. Тогда… в Безвиле. Когда я оказался внутри дома. Вы ведь знали сразу, правда? Вы знали, что я там. Почему вы не отдавали приказ штурмовать? Вы не боялись за меня? – Последняя фраза вышла шёпотом, но жёстко, с упрёком, с обидой.
- Я думала… вернее, надеялась, что, если смогу впутать тебя во всё это как следует, – тебе не дадут разрешение на выезд. Гостайна – хороший способ оставить границу на замке. Для тех, кто к ней так или иначе причастен… Вот и решила: попробую. Вдруг там, – Рогозина сардонически взглянула в потолок, – решат: да ну его, слишком много будет с ним возни. И не заберут. И ты останешься здесь. Всё будет как прежде: ФЭС, лаборатория, кофе по ночам. Я эгоистка, правда, Иван?
- Почему? Потому что хотели защитить меня?!
- Потому что хотела, чтобы ты остался. Знаешь, как матери хотят, чтобы ребёнок вечно держался за их юбку.
- Да что вы говорите такое, Галина Николаевна…
- Да уж что говорю, – вздохнула она. – Эгоистка… Я хотела тебя удержать, хотя и знала: там, где ты окажешься… Это совсем другой уровень. Другие перспективы. Другие возможности – в том числе и для твоего хобби.
- Вы имеете в виду хакерство? – насмешливо поинтересовался он. Хотя что-то, а веселья сейчас не испытывал. Совсем.
- Я имею в виду то, что ты продолжаешь взламывать банки и переводить деньги на счета наркоклиник. Я понимаю, это не «хобби»… но за неимением более подходящего слова…
- Всё-то вы знаете, – горько усмехнулся он, мотая ошмётком блина по блюдцу сметаны. – Всё-то вы умеете… Всё-то вы просчитали наперёд… В одном ошиблись. Я не хочу никуда ехать. Может быть… может быть, я хочу держаться за вашу юбку. Которую вы не носите, кстати. Которая, кстати, вам так идёт. Вот вы не носите, и мне не за что цепляться… А если бы носили…
- Что ты несёшь, Иван? – сдерживая смех (а может, не смех), попыталась одёрнуть его полковник.
- Да что несу? Что есть, то и несу. Мне всё равно, Галина Николаевна, кто там пытается меня заполучить. Мне всё равно, что они хотят. Я не хочу! Я! Не! Хочу!
- Если бы тебя кто-то спрашивал… Дурачок!
- Как это меня не спрашивают?!
- Иван! Ещё раз: я впутала тебя во всю эту историю с Безвилем, чтобы тебя не выпустили из страны! Это был отличный вариант… Отличный. Но не вышло. И что придумать другого – я не знаю! Знаешь, как это делается? Берут, связывают по рукам и ногам и везут, куда надо. И ты работаешь на них. И всё. И всем всё равно, потому что на тех, кто не у руля, им плевать. А ни ты, ни я… Так что никуда не денешься и поедешь создавать и развивать ИУ5, о которых я ничего, кроме названия, не знаю. Всё. А теперь доедай блины, и нам пора в ФЭС. Как-никак, приказ о твоём увольнении вступает в силу только через три дня. А сегодня, будь добр, исполняй свои служебные обязанности! – И Рогозина вышла из-за стола, хлопнув дверью, громыхнув чем-то ещё в коридоре.
А Тихонов доел восхитительные блины, подобрал пальцем сметану и просто ещё раз проклял тот день, когда попался ей со своей дурацкой мышью-кошельком.
Да, блинчики. С хрустящей несимметричной корочкой, блестящей от масла, обжигающей пальцы. На столе – пиала, полная белого, густого сгущённого молока, и баночка сметаны.
Иван мотнул головой, втянул сладкий запах горячего травяного чая.