Я очень уважаю и люблю писателя Эдуарда Тополя. Но его «Россия в постели» – не что иное, как просто пособие по технике секса, облачённое в художественно-повествовательную форму. Это пособие учит, как получить от секса максимум удовольствия. Я никоим образом не хочу сказать, что книга непристойна, упаси Бог, я не ханжа. Вполне возможно, что она даже очень нужна. Но есть в ней «перехлёст». И поэтому после прочтения остаётся неприятный осадок. Остаётся он потому, что люди в этой повести ничем не отличаются от животных. Так и хочется спросить: «Уважаемый автор, а где же любовь?… Почему всё так по-скотски?»
В этой книге нет самого главного: нет любви. А что касается удовольствий, то человек способен испытывать массу удовольствий не только в сексе. Например, процесс дефекации (особенно в «позе орла») доставляет огромное наслаждение, а если припёрло и успел добежать, то это вообще ни с чем несравнимый кайф. Неплохо было бы написать книжонку на эту тему под таким, к примеру, названием: «О технике отправления естественных надобностей» или «Как получить максимум удовольствия при дефекации», а лучше всего – «Россия на горшке».
Но вернёмся к Наташе…
В то же время все мои внутренние переживания никоим образом не соотносились с внешней стороной моего поведения. Я осознавал себя мужчиной, то бишь лидером, являющимся в отличие от женщины хозяином своих чувств. С высокомерным пренебрежением взирая на слабую половину человечества, я представал в роли этакого Дон Жуана, готового покорять, но не способного покоряться.
И надо сказать, эта роль мне удалась. Я сыграл её блестяще (себе во вред, как потом выяснилось). Но это было справедливо: за любую ненатуральность рано или поздно приходится расплачиваться. Неискренность чревата.
Я, например, в угоду своему имиджу мог позволить себе при всех обратиться к любимой с вопросом: «Наташа, а не беспокоит ли вас изжога?», искренне при этом беспокоясь о её здоровье. Моя выходка потрясала окружающих и убивала Наташу. Таким образом я самоутверждался.
Первая реакция – испепеляющий, полный ненависти, так любимый мною взгляд прекрасных карих глаз, затем – откровенный флирт на моих глазах с каким-либо пацаном и исчезновение с ним на некоторое время, этакая изощрённая месть. Боже, она доводила меня до исступления. Я бесился… и вот уже когда, казалось, был на пределе и мог сотворить чёрт знает что, вдруг тихо: «Шурик, проводи меня». Она звала меня Шуриком, и звук её голоса, произносившего моё имя, был для меня самой сладкой музыкой. И я срывался и бежал за нею вдогонку, потому что после этих слов Наташа никогда не утруждала себя ожиданием, а тут же разворачивалась и своим скорым «скачущим» шагом начинала быстро удаляться в сторону своего дома. Как я теперь понимаю, это был заключительный аккорд её маленькой мести, она всегда одерживала надо мной верх.
Короче, мы вели опасную игру: я на мои нежность и обострённость чувств накинул личину грубости и сарказма, а Наташе в отместку за мои чудачества очень сильно хотелось заставить меня покориться, признать перед всеми, что я её люблю до беспамятства и готов ради неё на всё.
А я не смог… Любя Наташу больше жизни, я не сумел ей поверить и не захотел перед нею раскрыться. Я продолжал бравировать, открыто насмехаясь и над нею, и над самим собой, и… доигрался.
Через три месяца мы расстались: я – продолжая её любить; она – окончательно во мне разочаровавшись.
Я вернулся из армии весной. Был май.
С Джульеттой я познакомился в квартире своего товарища Виктора. Квартира была очень удобной. Наша компания предпочитала времяпровождение в ней всем другим видам забав. К Виктору можно было приходить запросто, а его мать никогда не мешала нам заниматься тем, чем мы хотели. Впрочем, нашим любимым занятием была игра в карты: в «дурака», в «козла», в «девятку», в «три листа». Играли не на деньги, а для удовольствия.
Конец ознакомительного фрагмента.