Вверху Сатурн, внизу - Петрович.
Перехватываюсь руками.
Слева Петрович, справа - Сатурн.
Повторяю движение.
Вот теперь Петрович сверху.
В пристойном смысле.
- Лихо крутишься, Василий! Есть ещё молодецкая удаль! - Петрович выставляет большой палец и, наверное, улыбается. Лица не видать: забрало гермошлема - золотое зеркало.
Объясняюсь жестами, мол, с микрофоном беда. Ну и в целом, капитан, всё вы поняли неверно.
- Связь не фурычит? Так кто ж тебе доктор, Вася! - смеётся из динамика Петрович.
Вздыхаю: вот ведь незадача. Чёртов микрофон...
- Ладно, - слышу, - помогай, раз не спится.
Показываю "окей": кивать-то в скафандре бесполезно. Включаю магниты на ботинках, цепляю страховочный тросик, двигаюсь вдоль поручня, словно троллейбус: от центрального шлюза к краю, где Петрович. Краска стёрлась, где часто ступали; обшивка металлом блестит под ногами. Ещё бы: посудина старше меня.
Наш корабль, а точнее, орбитальный ремонтный док, напоминает формой колесо телеги... с четырьмя спицами (воображаю деревянное колесо: четыре спицы всё ж маловато). Док вращается, имитируя на ободе более-менее сносную гравитацию.
Маршевых двигателей здесь нет, только маневровые: как запустят нас от станции, так и летим, что фрисби, до конечной точки. Обыкновенно, до другой станции, где ощутима нехватка деталей. Или дронов. Или дураков, согласных на нашу зарплату.
...Нет, платят нам всё же прилично. Работа вредная - в том дело. Космос и сам по себе не для малахольных, а у Сатурна вдовесок радиация такая, что рентген проходить не надо. Теперь-то хоть скафандры специальные есть, а раньше, говорят, жуть что творилось. Лишь идейные тут работали.
Идея, к слову, была проста: дать людям воду. Прямо так, незамысловато. Вода ведь ещё лет тридцать назад в космосе была золотой: поднимать с планет дорого, а нужно её немеряно - хоть для тех же биомов на Марсе. Тогда-то и придумали собирать воду здесь, у Сатурна. Поначалу затея казалась фантастикой, но уже через год первый лёд внешнего кольца был сведён с орбиты и отправился к красной планете. Через три была построена добывающая станция, а через семь на вахту впервые зашёл наш капитан.
Петрович встаёт на самый край, лицом к пустоте, и мне чудится, что корабль дрогнул: будто компенсаторный диск сместился на деление, прочь от нового центра масс. Капитан показывает вверх.
- Красиво, а?
Смотрю тоже.
Кольца выглядят отсюда как поверхность виниловой пластинки. Можно представить: грампластинка в тысячи миль играет музыку Сатурна. Белый шум в динамиках - барабанная дробь водородных ядер. Радиация, чтоб её.
А так, конечно, красота... жалко даже, что корабль вращается, и надо под ноги смотреть, чтоб не укачало.
Мы-то, может, рады бы и вовсе не крутиться, да нельзя: в жилых отсеках невесомость не положена. Вчера вон экипаж хотел убавить обороты - транзит Титана посмотреть, - но Петрович запретил. Нарушение, сказал, договора найма. Узнает кто - прощайтесь с медстраховкой.
Кстати сказать, по паспорту наш капитан звался витиевато, и имя своё не любил. Произнеси такое - на ум придёт самое большее учитель фортепьяно, но уж верно не космический волк. Отчество - иное дело. С чувством скажешь так: - Петрович! - и будто в нос шибает духом трудового человека.
Это всё нам в первый день старпом поведал. От него-то, между прочим, разило тоже не пионами.
А сейчас мне думалось, что капитанскую бы строгость - да к протоколу выхода в космос. Ведь торчим снаружи, а на корабле уже спят - ночь наступила (понятно, условная: ночи в космосе нет, кроме вечной). Страшновато мне, короче, когда всезнайки с мостика в ухо не жужжат.
Петрович, словно почуяв моё настроение, разбавил тишину:
- Василий, что думаешь о наших новобранцах?
Молчу.
- Фетисова Ирка-то красавица, а? Или тебе вторая приглянулась, светленькая?
Выставляю ладони: довольно, мол, скабрёзностей.
- Чего отмахиваешься? - возмущается Петрович. - Какие наши годы!
Чем ближе к краю, тем сложней идти. Что за скорость! В центре дока, у шлюза, её не ощущаешь. А тут... странное чувство: ни свиста в ушах, ни ветра в лицо, а норовит столкнуть, будто с карусели. Как только Петрович на самом краю держится? Там, конечно, тоже не "же", но без страховки вылетишь пулей - это как пить дать.
- О, - говорит капитан, - Рея восходит.
Смотрю - и верно: выглянула из-за Сатурна.
- Не люблю её, - говорит Петрович. - Не перевариваю. Всё чудится мне, что злая она. Мимас вон - тот суетливый. Энцелад - нарцисс. Эта же - двуличная: спереди светлая, а оборот сплошь в грязных пятнах. Не по душе она мне.
Капитан долго молчит, а потом прибавляет странным каким-то тоном:
- Тогда ведь она так же висела, наблюдала. Видела.
- Видела - что? - спрашиваю. Чертыхаюсь: микрофон!..
- Да... - продолжает капитан, - двадцать лет минуло, а всё из головы не идёт.
О чём речь, понимаю плохо, но по спине отчего-то бегут мурашки. После - холодок. Затем скафандр сигналит о частом сердцебиении. Потом куда-то пропадают звёзды: видимо, Сатурн слишком ярок.
Петрович говорит, а я не верю.
Подонок говорит, а я не верю.
Убийца говорит, а я...
Я тянусь к его страховке. Он стоит спиной, не видит.
Давлю, отцепляю, и тут же чувствую вибрацию: компенсаторный диск снова подстроился под корабль, что полегчал на одного ублюдка.
Вопль из динамиков бьёт по ушам. Морщусь, сбавляю громкость до нуля... Тихо. Лишь в висках стучит: тук, тук.
Стою, озираюсь: вон Мимас, торопыга, идёт на новый круг. Там Энцелад, белоснежный красавец. И Рея взошла. Странная луна. Двуликая.
Становится душно. Я разворачиваюсь и шагаю назад. Забираюсь в шлюз, минуту проклинаю нерасторопную стрелку барометра и, наконец, срываю шлем.
На корабле тихо и сонно, и лишь в командной рубке монитор мерцает тревожным огоньком. Подхожу, блокирую вызов. Прислушиваюсь: больше ничего.
Иду к себе, ложусь на койку и шесть часов пялюсь в потолок.
* * *
Условный стук в дверь: раз, два, три.
- Можно?
- Открыто.
Зеваю и делаю вид, что протираю глаза.
В комнату бочком протискивается Женька: на голове творческий бардак, на лице робкая улыбка, в каждой руке по чашке чая. Принимаю горячую кружку, изображаю улыбку в ответ.
Пытаюсь, то есть, изобразить. А Женька прямо светится, рассказывает что-то. Не обнаружили ещё, значит, пропажу.
Ох, Женька, - думаю, - добрая душа. Плохо же ты меня знаешь, чтобы чай приносить и вот так улыбаться. Ой, плохо знаешь... Ну, чего глядишь? Глаза мои нравятся?
Делаю вид, что слушаю, что понимаю, что смеюсь.
Через минуту в дверях появляется старпом, второй человек на корабле после капитана. Старпом не молод, но крепок и вообще мужик свойский: с новенькими уже на "ты", хотя последнюю неделю пропадал в мастерской и едва ли всех по именам знает.
Он глядит на нас с Женькой задумчиво.
- Так... девочки, мальчики... вы капитана сегодня не видели?
Ловлю в его голосе тревожные нотки. Мотаю головой. Понимаю: началось.
Сначала Петровича на корабле искали лениво, потом усердно, затем приговаривая "не смешно уже, в самом деле!" Беспорядочные поиски прекратились внезапно, когда старпом обнаружил недостачу скафандра. Прошлым вечером все видели, как капитан наружу выходил, потому смекнули мгновенно. Бросились в рубку слушать эфир: ничего. Либо улетел уже далеко, либо...
- В шлюзовом отсеке давление есть. Значит, последний раз отсек использовался для входа. Значит, вернулся капитан! Спит где-нибудь, - говорит Женя и добавляет, подумав: - Ну или после него наружу выходил кто-то ещё.
- Не-е, - отмахивается старпом, - тот отсек и сам, бывает, заполняется: он на долгий вакуум не рассчитан.
- А не может ли быть, что капитан... ну, самоубился? - спрашивает кто-то. - Он ничего подозрительного не говорил, уходя?
Старпом морщится от этой версии, но отвечает.
- Петрович, помню, вчера сказал... дословно: "Василий, будет не лень - приходи помочь". Сказал так - и полез в шлюзовой отсек.
Становится тихо. Я отворачиваюсь к иллюминатору, затылком чувствую взгляд старпома. Кусочек космоса пуст - одна Рея видна в черноте.
- Ну... а ты? - слышу Женин голос.
В голове странный шум, будто сквозняком поддувает в ухо. Не к месту вспоминается марсианский зубной кабинет.
- А что я?! - сердится старпом. - Василий то, Василий это! Мне за ночные выходы, знаешь, не доплачивают. Спать я ушёл, вот что. Если кто Петровичу и помогал, то уж верно без меня.
Отхожу от окна: Рея скрылась в тени Сатурна.
Василий обводит присутствующих взглядом.
- Так, команда. Болтовню отставить! Что с капитаном, мы не знаем. И пока его нет, за старшего тут я, и делать будем, что скажу.
Мы молчим, старпом продолжает:
- Дайте я вас всех для начала припомню. Итак: Карпов, Миллер, Фетисова...
- Ещё я, - подаёт голос Женя.
- ...Ищенко, - кивает Василий. - Всё верно, четыре стажёра: две дамы, два джентльмена.
Старпом ещё пытается шутить, но надежда найти Петровича спящим где-нибудь в укромном уголке почти растаяла, и взгляд Василия мрачен.
- А специальности ваши... - он указывает мимо меня. - Ты, значит, навигатор? Ты пилот погрузчика? Ну а...