3
Увяла, избыла яркая, но, увы, недолгая осенняя краса. Багряными кострами отполыхали клены, оставив на земле многочисленные визитные карточки приближающейся зимы. Поблекли, словно бы полиняли тополя, обронив с себя золотой наряд… Настал второй осенний месяц, когда все в природе на распутье: повернуть ли обратно к теплу и свету или же безропотно встречать матушку-зиму.
Капризна и переменчива погода в октябре. То выдастся череда теплых и ясных дней ласкового «бабьего лета», а то вдруг зарядит хмурая, ненастная пора с холодными моросящими дождями, в любой момент готовыми смениться мокрым снегопадом. Не зря в народе о такой поре говорят: «В октябре лето встречается с зимой».
Попивая пивко «Старый мельник», Николка сидит в станционном буфете за угловым столиком, поджидая окончание Люськиной смены. Пятница, конец рабочей недели, и у Николки просто распрекрасное настроение. Две недели его бригада выполняла срочный заказ по заготовке осиновой рейки для очередной бани очередного мешка с деньгами. Бедную осинку, которая раньше и на хрен никому не нужна была, по всей округе на эти самые баньки почти напрочь извели. И все потому, что толстопузые хозяева жизни вдруг решили, что осина в парилке – самое полезное дерево. Да и хрен бы с ним, но мороки с этой рейкой – невпроворот. Надо эту осинку в лесу найти и спилить, раскряжевать и на пилораму вывезти, а выход с одной осинки – всего – ничего. Другое дело ель, а еще лучше – кедр. Одну кедрину из тайги привезешь и работы бригаде – на полный рабочий день. Кубометр, а то и два вагонки из него получится, пара кубометров бруса, а там еще тес, щелёвка, всякие рейки да горбыль, ну и, конечно, чудо-дрова.
Но все одно – хорошо. Пивко холодное, да еще с вяленым лещиком – кайф! Люська смену сдает. А как сдаст, так они оседлают мотоцикл и рванут к ней домой, а там…
– Не скучаешь? – пробегая мимо, заботливо спрашивает счастливая Люська.
– А что мне скучать! – довольно хохотнул Николка. – Когда я, как у Христа за пазухой: сыт, пьян и нос в табаке.
– Я скоро, потерпи,– на ходу треплет рукой жиденькие Николкины волосы Люська. – Я кассу уже сдала, осталось снять остатки…
– Да ладно, не гони, – важно говорит Николка. – Мы еще везде успеем…
Люська радостно всхохатывает, от чего появляются на ее спелых щеках две уютные ямочки, и убегает за буфетную стойку.
«Ничего, бабец, – одобрительно думает Николка. – Все при ней, потому и мужики липнут. Это, конечно, плохо. Но прав дед, если женюсь – мужики сами собой отпадут, а если нет – рога им буду ломать»…
Вспомнив деда, Николка так весь и засветился, поскольку сразу же вспомнил и Яшку, которого не видел неделю. Как он там, хрен с копытами? Наверное, спутался уже с какой-нибудь губастой красоткой и начхать хотел на Колькины лакомства. Да нет, не должно так быть, не по правилам это… У него вон тоже Люська есть, а он ведь про Яшку не забывает.
Через полчаса Люська с большим фужером белого сухого вина и плиткой шоколада подсела к Николке. И тоже облегченно перевела дух – все у нее сошлось-съехалось как надо, все – тип-топ! И даже сумку с продуктами и выпивкой на выходные дни она уже успела собрать. Хороший, бабец, куда с добром! Зря Николка своим долгим носом вертит: такую кралю уведут – чихнуть не успеешь.
– Ну, и как я, быстро управилась? – горделиво спрашивает Люська.
– Нормально, – солидно отвечает Николка. – Ты у меня просто супер!
– Ладно тебе, – скромничает Люська, маленькими глотками потягивая вино из фужера. – На улице как? Холодно, наверное?
– Есть маленько, – отвечает Николка. – Да ведь осень уже – теплее не будет.
– Это понятно, – вздыхает Люська. – Я сегодня ступила, куртку не взяла, а на твоем мотоцикле только рыбу мороженую возить…
– Почему это? – сразу нахмурился Николка.
– Никогда не разморозится, – простодушно объясняет Люська.
– Ну, так поищи себе с машиной, – с полоборота заводится Николка, неприязненно глядя на Люську. – Здесь их много таких возле тебя ошивается… Я не возражаю.
– Не возражаешь, говоришь? – ответно заводится Люська, но тут же вспоминает, что сейчас, вот в эту минуту, они опять испортят себе все выходные, и потому примирительно шепчет: – Колька, перестань! На хрен мне твои пузаны с машинами, когда у меня есть ты с мотоциклом… И вообще, может, хватит болтать? Поехали!
И хотя Николка еще дуется, но он уже замечает, как загораются Люськины серые, слегка навыкате, глаза, как высоко поднимаются ее небольшие, остренькие груди под плотным свитерком, а потому лишь ворчливо спрашивает:
– Ты про сахар для Яшки не забыла?
– Как же, конечно – забыла, – довольно отвечает Люська. – Только посмотреть бы надо, что там за Яшка у тебя завелся? Может, это и не Яшка вовсе, а Яшиха?
– Вот, дура, – добродушно ворчит Николка, – придумаешь тоже. – И вдруг загорается новой идеей: – А что, поехали к деду на кордон? Завтра сама на него посмотришь…
– Ой, Кольша! – пугается Люся. – Далеко… Я же замерзну. Давай завтра, если хочешь… Я дома переоденусь, тортик для твоего деда испеку. Будет классно!
На том и порешили. Люська отнесла грязную посуду в мойку, попрощалась со сменщицей, и они вышли на улицу. Уже смеркалось. Дул легкий ветерок, и с тихим шорохом опадали последние сухие листья, укрывая землю пестрым одеялом.
Яшка все реже возвращался по вечерам на кордон и все больше дичился Михалыча. Особенно заметно это стало с началом октября. В последний раз, когда лось склонился к кормушке с комбикормовой болтушкой, а Михалыч привычно хотел похлопать его по крупу, он так шарахнулся в сторону, что и Михалыча напугал, и сам едва с ног не свалился. Михалыч внутренне хоть и огорчился, но вида не подал.
– Ну-ну, молодцом, Яшка! Молодцом, так и надо, – а сам отступился, отошел от загона, чтобы не мешать лосю дохлебать болтушку. Но Яшка к корыту не вернулся, а рано утром, когда Михалыч вышел из дома, его уже и след простыл.
– Вот так, – грустно сказал сам себе Михалыч. – Скоро вообще приходить перестанет. Николка сильно расстроится, да что делать – лучше так, чем под пули охотников угодить…
Николка приехал, как всегда, в субботу к обеду, да не один, а со своей Люськой. Подлетел на мотоцикле к самому крыльцу и орет как оглашенный:
– Принимай, дед, мою королеву!
Сразу видно, что с утра у Николки трубы горели, и он их слегка притушил, скорее всего – пивком. Глаза шальные, волосы во все стороны разметались и рот – до ушей. Ну а королева его, изрядно перепуганная и слегка осоловевшая от быстрой езды по пересеченной местности, сразу понравилась Михалычу. Ничего девчонка. Мало того, что на мордочку смазливая и вообще – все при ней, так еще и безо всяких выкрутасов к Михалычу подошла, руку протянула и запросто сказала:
– Меня Люсей зовут.
– Михалыч, – привычно отрекомендовал он себя по отчеству, но счел нужным добавить: – Это для своих, близких людей, – тем самым как бы подчеркнув, что он Колькину невесту целиком и полностью принимает в круг своих близких людей.
– Я знаю, – засияла Люська. – Мне Николка много о вас рассказывал.
– Наплел, наверное, всякой ерунды? – улыбнулся Михалыч.
– Нет, почему! – встала на защиту Николки верная подруга. – Как вы Яшку нашли, как на руках его домой несли и от верной смерти спасли, он мне рассказывал. Как вы разных животных зимою подкармливаете…
– Был Яшка, да весь вышел, – поспешил перевести разговор на другое смущенный Михалыч.
– Как – вышел? – Николка, не без труда тащивший в дом увесистую сумку, вытаращил на деда испуганные глаза. – Убили, что ли?
– Тьфу! – сплюнул с досады Михалыч. – Типун тебе на язык, ядрена-матрена…
– Да ты же сам сказал, что…
– Сказал, сказал, – недовольно перебил внука Михалыч. – Слушать иногда надо не ушами, а мозгой.
– Так все нормально, что ли? – ничего не поняла насторожившаяся Люська, переводя удивленный взгляд с деда на внука.
– Нормально, – спокойно ответил Михалыч. – Если не считать, конечно, такой малости, что он вдруг начал дичиться меня…
Почаевничали на небольшой веранде, где стоял у Михалыча круглый стол под клеенкой и три старинных венских стула, оставшихся еще с той поры, когда жива была его Мария Никитична. Николка, конечно, пару стопарей пропустил, здоровье, так сказать, поправил, а вот Михалыч, а следом за ним и Люська, от выпивки решительно отказались. Да ведь и без выпивки – такая красота кругом…
Пожухли, заметно порыжели травы вокруг кордона. Лишь кое-где, как отголоски лета, зеленеют в затененных местах под кустами папоротник да редкий стебелек полыни. Так и не успев отцвести, остались красоваться в зиму засохшие цветки посконника и пижмы. Да светятся лесными рубинами на калине за ночь промерзшие бусинки ягод, а на рябинах лакомятся любимым кормом рябчики.
– Так он что, вообще может больше не прийти? – выслушав рассказ Михалыча, явно загрустил Николка. Чуткая Люся, заметив это, осторожно положила свою ладонь на его руку, словно придержать хотела от напрасной боли.
– Ну, почему, – закряхтел Михалыч, отводя взгляд, хотя прекрасно понимал, что и такой вариант не исключен. Раньше-то Яшка, заслышав треск мотоцикла, на кордон почти одновременно с Николкой прибегал. А вот теперь что-то его не слышно и не видно, хотя они уже и поговорить, и почаевничать успели.
– А мы ему сахара привезли, – обиженно, словно мальчишка, сказал Николка. – Вон, целую пачку подогнали…
Чтобы перевести разговор и отвлечь Николку, Михалыч, допив чай и опрокидывая кружку вверх дном, что означало для него конец чаепития, со вздохом сказал:
– Мне тут разнарядка из краевого охотобщества поступила… Они там выдали лицензии на отстрел трех быков, то есть – лосей. Так что с началом охотничьего сезона, в первых числах ноября, надо будет встречать гостей…
И в это время в кустах боярки, что густо разрослась сразу за кордоном, послышался громкий хруст и треск, особенно слышный в звонком осеннем лесу. Все насторожились, а Николка даже из-за стола вскочил. И вот он, Яшка, встряхивая лобастой головой, украшенной небольшими «шильями» – первыми рожками, не без труда вырвался из цепких объятий боярышника, недовольно фыркая и перекатывая волнами поцарапанную колючками шкуру, покрытую коротким, плотным волосом. Неожиданно ярко мелькнула на его могучей шее красная лента – подаренный Николкой «галстук».
– Яшка! – во все горло завопил Колька. – Пришел, Яха… Молодец!
Прихватив пачку рафинада, Николка вихрем слетел с крыльца навстречу Яшке, в то время как зверь легкой трусцой, ничуть не смущаясь, двигался ему навстречу. Михалыч, ревниво глядя на все это, вынужден был признать, что Яшка больше доверяет внуку.
4
Улетели на юг птицы. Последние косяки многочисленных стай гусей-гуменников истаяли над отрогами суровых сибирских гор, а на смену им перекочевали с севера веселые чечетки, хохлатые свиристели и красногрудые снегири. Куда как шумнее стали хозяйки лесной коммуналки – пестрые сойки и черные, с белыми мазками по бокам, крикливые кедровки. В поисках корма они теперь частенько заглядывали на подворье Сергея, и Найда, не поднимая головы, чутко скрадывала их терпеливыми глазами.
В охолодавшем воздухе громче стал дробный перестук дятлов. Вместе с поползнями, синицами и пищухами они неутомимо и старательно обшаривают деревья, тщательно очищая их от расплодившихся за лето насекомых. Поближе к жилью зачастили из лесных уремов ярко раскрашенные сороки. Стремительно пролетая вблизи дачного домика, они своими скрипучими голосами словно бы возвещали о приближающейся зиме: «Скор-ро, скор-р-ро!» На заброшенных огородах, среди пожухлой, сорной травы, иногда встречались редкие теперь фазаны.
Найда, почуяв «серьезную» птицу, ужом сползает с крыльца и моментально растворяется среди желтых кустиков травы: ее окрас шерсти идеально подходит именно для этой осенней поры, она знает об этом и великолепно пользуется своей «цветомаскировкой»…
Пригревшись в кресле-качалке на скудном солнечном тепле, Сергей читает рассказы Андрея Платонова, сохранившиеся у него среди немногих книг, которые удалось выдрать из цепких лап судебных приставов, буквально выбросивших Сергея из собственной квартиры. В «прекрасном и яростном мире» Платонова он чувствовал себя уютно и надежно. С этой книгой забывались все сложные и, на взгляд Сергея, несправедливые повороты его судьбы, случившиеся с ним почти три года назад. Да, именно три года назад, похоронив мать на городском кладбище, он и перебрался сюда, в одночасье став бомжем без жилья и прописки. Около года, пока страсти не улеглись, а борзые ищейки Мармелада не получили команду – отбой, он просидел здесь безвылазно, стараясь днем никому не показываться. Как он выжил, как не сошел с ума от всего случившегося, включая предательство друзей и жестокую хватку криминального отморозка Мармелада, знает, видимо, только его ангел-хранитель…
Но все это было три года назад. Правда, быльем не поросло, но как-то стерлось, стушевалось в памяти Сергея. Теперь он в город почти без опаски наведывается, но по прежним адресам не ходит, бывших коллег и товарищей звонками не беспокоит… И, слава богу, не было еще случая, чтобы его в городе кто-то узнал, случайно встретив на улице. Сергей отпустил небольшую бороду, изрядно побитую сединой на висках, надевал круглые солнцезащитные очки, камуфляжный костюм, сохранившийся у него со времен увлечения рыбалкой. В таком наряде, или, как принято говорить на современном языке – с таким прикидом, мудрено было узнать выпускника Московского государственного университета, успешного журналиста, заместителя редактора популярной краевой газеты «Сибирская Звезда». Поэтому и сложилось в городе устойчивое мнение, что Сергей Юрьевич Скворцов перебрался на постоянное жительство в Белокаменную, а по некоторым слухам – даже возглавил там некий «желтый» журнальчик, открытый под крышей зарубежного мужского издания. Слухи эти Сергея вполне устраивали, и он не пытался их развеять…
Вернулась Найда, явно потерпев неудачу: собачка виновато воротила в сторону морду, стараясь не встречаться с Сергеем глазами.
– Что, Найдочка, прокол? – усмехнулся Сергей и призывно похлопал себя по колену. – Бывает, – погладил он теплую, шелковистую шерсть на голове Найды. – Ничего страшного. Да и как ты думала? Сейчас трава шуршит – за километр слышно… А фазаны, это тебе не глупые рябчики. У них по слуху всегда отлично было.
Найда, внимательно вслушиваясь в голос хозяина, наконец-то оторвала морду от его колен и посмотрела на Сергея умными шоколадными глазами.
Вечером завернул на огонек Тихон Петрович, нанятый газовой компанией для охраны дачного кооператива, отведенного для тружеников газопровода. Кооператив расформировали лет пять назад, нарезали людям новые участки, выплатили компенсации, и нанятый из соседнего села Тихон Петрович без малого четыре года сторожил практически пустую землю. За эти годы все, что можно было, растащили, включая ограды из гнилого штакетника, ржавые рифленые листы железа и обуглившийся кирпич бывших дачных печурок. Остался лишь домик Скворцовых с небольшим огородом, уютно притулившийся под боком молодого, буйно разросшегося березняка, да вагончик на резиновом ходу Тихона Петровича. Дороги и дорожки постепенно заросли бурьяном, на месте домишек поднялись крапива да чертополох с лопухами, и Сергей с Тихоном Петровичем оказались в полной изоляции от внешнего мира, что вполне устраивало обоих, правда, по совершенно разным причинам…
Конец ознакомительного фрагмента.