выжидая чего-то, но потом хватил кулаком по столу, так что даже здоровая бутыль с
самогоном подпрыгнула и зашаталась. Мужики с окаменевшими лицами уставились на
бутыль, но она так и не упала. Общий вздох облегчения прокатился по избе.
-Тихо! - заорал Василий. -Решать надо, или в леса уходим, или басурманов бъём!
Не выйдет тут отсидется! Аль не знаете, что хранцуз, он от дьявола! Они и крестятся не
понашему, пятернёй слева направо, и лягушек жрут!
-А ты откуда знашь? - крикнул кто-то ехидный, чьё лицо невозможно было узнать
из-за здорового свежепоставленного фонаря.
-А оттуда, барин сказывал. - А не верите, вот вам Михей подтвердит!
-Точно, - сказал Михей, - пятернёй, слева направо. А про лягушек не не скажу, не
видел. Где их щас найдёш-то...
- Не побъём мы их, никак не побъём. - сказал Тихон. - Ружья у них потому-что.
-Ну и ружья, ну и что? - встрял в разговор однорукий Никола-солдат. Из ружья ещё
выстрелить надо. А потом зарядить... - С этими словами он налил себе стакан самогона,
и лихо опрокинул его в себя.
-Ты это погодь, - сказал тихо сидящий в углу Ерёма. - Ты к чему это?
-А к тому, что пока ты заряжать будешь, я тебя по башке сабелькой. Понял, голуба?
Нас ещё в прусскую его превосходительство генерал Апраксин так учили - "Ты, -говорит,-
до злыдня доскаки, и руби вмах!"
-А и правда, - сказал Егор. - Пока они заряжать будут... А начём доскаки-то? На
Михеевом Серке? Тьфу, Гнедке?
-Во-во, хмуро сказал Тихон.- Лошадей-то солдаты забрали. Не, не побъём мы их,
никак не побъём...В леса уходить надыть! С бабами, с дитями, с барахлом!
-Вот и я говорю, - начал было Лука, но тут же заткнулся, почувствовав увесистый
тычок в спину.
Снова поднялся жуткий шум и галдёж. Мнения разделились. Но большая часть мужиков
была за то, что бы бить. Причём где бить, как бить, это было уже неважно. Главное было
решено, остальное - детали. Кто-то кричал, что француз не тяжелей снопа, что на вилы
его брать - сам бог велел, кто-то, войдя в раж, порывался бежать на врага прямо сейчас,
кто-то уже налаживался уходить в леса, прятаться, пока всё не кончится. Но последних
было немного, гораздо меньше, чем час назад. И дело было не только в изрядно
опустевшей бутыли, скорее наоборот. Ну не может русский человек просто так впустить в
дом бусурманина, да отдать ему всё, что нажито за нелёгкую жизнь, даже если это всё
только лишь жалкие остатки от барщин, оброков, десятин, да мало ли чего ещё! Главное,
что своё.
-Слышь, Михей, - поднялся со своего места Егор-Кузнец, - А сколь их там вообще,
хранцузов - то?
На мгновение в комнате наступила тишина. В самом деле, почему-то никто не задался себе
таким простым стратегическим вопросом.
-Да ... - замялся Михей, - много, кажись. Поболе чем нас тут.
-Сотня что ля? - спросил кто-то.
-Ну, сотня не сотня, а навроде того...
-Эк, ёлки-горелки! Да где ж мы их хоронить-то будем? - С серьёзным видом
спросил Фафаня. Весёлый смех прокатился по залу, впервые за вечер. Даже Василий
позволил себе улыбнуться.
Кузнец что-то хотел сказать, но на него зашикали. Он только махнул рукой, и уселся
на лавку.
-Ну значит решили, - сказал Василий. - Хранцузов бить будем. Фафаня впереди
всех пойдёт, а мы следом, добивать, кто останется. (При этих словах Фафаня приосанился)
Слышь, Михей?
- Чего?
- Ты вот скажи, а супостат быстрей тебя до нас доедет?
-Это вряд ли, обоз ему тащить, и вообще.
-А как думаешь, выйдут они когда?
-С утреца, надо полагать.
-Ну так и мы, с утреца выйдем. И встретим их у оврага. А там и разберёмся, кто они
такие, и чего им надо.. Утром на площади собираемся, возьмите что у кого есть, топоры,
дубины. Снегоступы не забудьте, пригодятся. Ну всё, расходись... С богом, мужики...
...
Шли молча, сознавая, что могут и не вернуться. Странное зрелище представляли
собой мужики. Вроде как войско, только одеты по-разному, да оружие у каждого своё, у
кого дрын, у кого вилы. Многие несли дубинки за поясом, либо топоры. Известное дело,
куда мужик без топора-то? Хоть избу поставить, хоть дровишек нарубить, для костерка или
в печку. Только не по дровишки те топорики были с утра заточены заботливой хозяйской
рукой, да покрепче на обуха насажаны, ох, не по дровишки...
-Слышь, Василий... - тихо сказал Егор.
-Чего?
-А ведь побъём мы хранцузов-то...
-Ага...
И вновь воцарилось молчание.
Не был Василий гениальным стратегом, но место для засады удачно выбрал. Овраг
неподалёку от дороги с одной стороны, густая еловая поросль с другой. И не видно с
дороги, есть ли кто, и деваться некуда. Расположились удобно: подпилили пару крупных
ёлок, дорогу перекрыть вперёд и назад, когда понадобится. Толкни их, и капкан замкнётся.
Наблюдателя посадили на дерево, возле поворота со строгим наказом увидишь кого -
слазь и докладай, всё как есть. Костры жечь не стали, чтоб себя не выдать, ничего что
холодно. Придёт враг - вот тут-то сразу и настанет настоящая жара. И ещё морду Гнедку
зипуном замотали, чтоб не заржал раньше времени, не выдал мужиков. Вести груз Гнедку
в деревню после боя, тяжёлый груз. Все знали об этом, но каждый надеялся на своих двоих
вернуться, и никому не желал ничего другого.
...
Движется по дороге отряд французский, молча движется. Солдаты сплошь в тряпки
замотаны, от холода, хмурые, уставшие. Одна мысль, хоть бы до деревни какой дойти, да
что толку. Там тоже самое - неприветливые крестьяне из которых пожрать так просто не
выбьешь, и у которых русские солдаты уже всё забрали, озлобленность и холод, холод, будь
он проклят. И снег. И зачем только императору понадобилась эта неприглядная земля со
своим снегом, от сверкания которого уже глаза болят, и домой охота, к жаркому южному
солнышку, да к винам хорошим, да к женщинам, лучше которых вроде и нет на земле, а вот
опять ноги замёрзли и топай... топай... И не увидел командир - молодой и красивый
лейтенант-гасконец, как с дерева соскользнула бесшумная тень, да скрылась за кустами.
Снег сверкающий глаза ему заслепил.
И вдруг упала ёлка здоровая, поперёк дороги, и снег с неё во все стороны
посыпался. Заржала лошадь под гасконцем, беду чуя. И сзади, за отрядом тоже дерево
упало, поняли солдаты, что не просто так это всё, да поздно уже.
-Quois? Quois? - заквакал офицер, вырывая шпагу из ножен. Но было уже поздно.
С криком выскочили на дорогу мужики русские, размахивая оружием своим
самодельным. Рванулись им французы навстречу. И закипела битва! Теснят мужики
французов, а тем и драться несподручно: дорога тесна, а мужики налегают, и отойти
некуда, ни размахнуться, ни ударить. Василий первым в отряд французский вклинился, за
ним ещё мужики, гогоча и разрезая отряд французов пополам. Эх, тяжела рука Василия, не
даром его Бугаём на деревне прозвали! Орудует дубиной, смотреть страшно. Визжат что-то
французы, что - непонятно. Вот уже и шапку потерял где-то, да чёрт с ней, не до того. Не
воюет он уже с врагами, а просто убивает. Так медведь ломает свору собак, насевших на
него: удар лапой - и нет собаки, удар - и другой нет. Сзади Михей с топором
окровавленным со спины его прикрывает, кричит что-то, не понять, не до того.
А с другого краю Егор-кузнец с гасконцем сцепился. Саблю у кого-то отобрал, и сам
тому не рад: не по руке она ему, легка больно, да и офицеру-гаду легче, он с измальства
обучен на саблях драться. "Эх, молот бы сюда мой,-думает Егор, - оно и привычнее. А что
эта саблюха-то? И чего я, дурень, молот не взял". Ну как ему в голову могло прийти, что
струмент его, самая мирная вещь на свете, которой он подковы и лемехи ковал, для
страшного дела понадобится! Размахнулся офицер хитрым фамильным замахом, который