Нет, они не сошлись больше, но простила. Претерпела Лена все невзгоды. В один период крыши над головой не было, при монастыре с сыном жила. Батюшки деньгами помогали. Но со временем Лена выкарабкалась из ямы, начала подниматься и созрело решение: надо не только просить помощи у Бога, Богородицы, но и благодарить. И не так – свечку поставил, перекрестился и дальше пошёл с чувством выполненного долга. Сын растёт, пусть с крышей над головой туго, но кредиторы отстали… Всё по молитвам к Богородице. Просила, умоляла, и Она помогала, вразумляла… Пора благодарить. Реально. Хотя бы полы в храме помыть, шторы выстирать, ещё что-то… Не абстрактно, деньги дал и забыл… Что-то надо делать.
Лена, как говорилось выше, не из мечтателей, предающихся сладким грёзам на диване: если бы да кабы во рту выросли грибы, был бы не рот, а целый огород. Принимая решение, тут же бросается его выполнять.
К тому времени Лена стала ездить по святым местам. В тот раз надумала совершить паломничество к чудотворной иконе Божией Матери «Чимеевская». Взяла с собой сына, ему три года было, и племянника…
Приехала на вокзал минут за сорок до поезда, расположились в зале ожидания. И произошло маленькое чудо. В соседнем кресле расположился, значительных размеров дядька – крупная голова, выпирающий живот, обширная лысина. Габаритный экземпляр. Но не этим привлёк Лену. Мужчина, развернул газету и углубился в неё, шумно дыша.
Лена от нечего делать скосила глаза в газету и выхватила строки о строительстве часовни в честь иконы Божией Матери «Владимирская». В каком месте строится, не успела прочитать, мужчина начал переворачивать страницу, Лена зачастила:
– Не перелистывайте! Не перелистывайте!
Мужчина отпрянул от соседки, как от сумасшедшей. Мало того, беспардонно влезла в его газету, ещё и командует.
– Женщина, я вам что – стенд для газет или библиотека с ногами? – возмутился. – Купите да читайте сколько не лень!
Лена не смутилась от такой реакции, в голове было одно – возводится часовня в честь «Владимирской». Побежала в киоск, купила газету, из которой узнала про Тамбовку, монахиню Евгению, строительство часовни во славу Пресвятой Богородицы.
Лену охватил восторг, который испытывает человек, сделавший открытие. Вот ответ на её вопрос: как благодарить Богородицу. Самое что ни на есть реальное дело – часовню строить! И какую – в почитание «Владимирской». К восторгу тут же примешалась паника: она уедет в Чимеево, без неё всё сделают, гвоздя не успеет заколотить. Часовня не храм, могут в одночасье поставить. Газета пишет: сруб есть…
Лена готова была отложить Чимеево до лучших времён. Была бы одна, так и сделала, посчитала: нехорошо будет, мальчишкам наобещала. Сын, ладно, маленький, а племянник…
В Чимеево перед чудотворной иконой об одном просила: «Матерь Божия, помоги поучаствовать в строительстве часовни в Твою честь!» О здоровье сына просила и о часовне.
Вернулась домой, кого из православных знакомых не спросит, никто не знает Тамбовку и матушку Евгению. Принялась читать акафист Пресвятой Богородицы, и как вразумление: ведь в Никольском Казачьем соборе можно разузнать у священников.
В ближайшее воскресенье пошла на литургию, а в храме монахиня Евгения.
В газете было фото, Лена запомнила, и вот она матушка. Никогда раньше в Никольском не встречала её, а бывала здесь часто. Лена есть Лена, обрадовалась при виде матушки, подлетела:
– Ой, матушка Евгения, меня к вам Богородица прислала часовню строить.
Нетрудно представить реакцию монахини. Посмотрела на заполошную женщину и отошла. Молча. Дескать, человек возбуждён, пусть остынет для начала, придёт в себя.
«Стою, – описывала Лена ситуацию, – думаю: что дальше-то делать? Строительство часовни – это как наказ мне Богородицы, его надо выполнять. Про себя думаю: похоже, палку перегнула со своими эмоциями. Надо спокойнее себя вести, налетела бурей… Смотрю, матушка достаёт просфорницу. Из белой с серебристой нитью ткани, из такой шьют облачение священников. Смешно вспоминать, тогда не знала термин – просфорница. Меня опять подхватило, принесло к матушке:
– Ой, матушка, у вас такой красивый кисетик! Где вы его взяли?
– Монахини сшили, – ответила матушка.
– А подарите мне! Я давно мечтала о таком!»
Лена не только не разрядила ситуацию – усугубила. Матушка обеспокоенно посмотрела на неё, развернулась и пошла к клиросу.
«У меня мысль, – рассказывала Лена дальше, – насела на матушку, подумает, человек не в себе. И решила исповедаться, а там видно будет. Встала в очередь на исповедь. И не заметила, как матушка подошла ко мне, трогает за руку:
– Возьми, – протягивает просфорницу, – дарю. Ведь меня к тебе Богородица послала. Утром поднялась и почему-то пошла в этот храм, а не в Скорбященский, куда обычно хожу. Теперь понимаю, Богородица привела».
После службы матушка начала рассказывать Лене, что никакой часовни ещё нет.
– Ой, – обрадовалась Лена, – как хорошо! Буду с самого начала строить!
– Лена, чего хорошего! Благодетелей нет, денег нет, кирпича на фундамент нет. Батюшка Сергий помог со срубом, нашлись добрые люди, поспособствовали доставить брёвна, кроме этого ничего пока нет. Только что немного денег, совсем мало…
Лена, охваченная восторгом открывающейся перспективы, стала уверять монахиню:
– Матушка, построим, всё сделаем! Все будет хорошо! Для Богородицы ведь делаем! Она к вам на помощь спустилась с неба, значит и сейчас поможет!
– Дай-то Бог, Лена.
Встреча с незнакомкой
В то утро Катя Деревянченко решила сбегать в Новопокровку, проведать родителей. Больше года не удавалось вырваться из Омска домой. Работали в швейной мастерской по законам военного времени – почти без выходных. Но и в Тамбовке был тот же график – от зари до зари. Совхоз специализировался на крупном рогатом скоте, горожан – женщин и девушек – определили на ферму. «Всё для фронта – всё для победы!» – писали газеты, так было и на самом деле. Работа на ферме для Кати, выросшей в деревне, была привычной: доила коров, кормила бычков, не составляло труда при надобности запрячь лошадь в телегу и съездить за кормами. Небольшая ростом, даже маленькая, но крепко сбитая, ловко обращалась она с вилами и лопатой. Бригадир ценил безотказного и умелого работника, когда Катя подошла с просьбой отпустить на один день домой в Новопокровку, дал ей выходной.
– Я отработаю! – горячо заверила Катя.
– Куда ж ты денешься. Беги-беги повидай отца с матерью! Прямо сейчас пойдёшь?
– Нет, утром, как рассветает.
Они работали в Тамбовке вторую неделю, и всё это время Катя искала момент, как бы сходить домой. Путь неблизкий. Если идти через Преображеновку по накатанной дороге – шестнадцать километров. По просёлку, минуя Преображеновку, – двенадцать. Второй вариант осложнялся тем, что весной и в сырое лето на просёлке встречались болотистые, труднопроходимые участки, нынешний август дождливым не назовёшь, не должно быть воды. Можно срезать путь, махнуть через гриву. Пусть идти по лесу, без тропы, зато точно посуху, и дорога километра на полтора-два короче.
Она проснулась перед рассветом. Умыла лицо под чугунным рукомойником, в нетерпении стуча соском, – скорей-скорей бежать. Хотелось быстрее выйти на дорогу, вдруг бригадир передумает. На душе было светло – сегодня увидит маму, папу, выспится на своей кровати. В Тамбовке жили в бараке, спали на полу. Оно бы и ладно, и на полу можно выспаться, кабы не блохи – житья не давали. Барак сырой, низкий, строился без ума, пол близко к земле. Условия лучше не надо для земляных блох. Они жадно набросились на горожан. Кто-то посоветовал полынью гнать их. Женщины щедро нарвали травы, набросали в углах, под стенами, на пол в надежде – уйдут или хотя бы попрячутся. Нет, на тамбовских блох полынь тамбовская не действовала, только злее становились. А днём – мухи. Рядом со скотом их водилось предостаточно. Под осень надоедливые, кусучие. Когда садились за стол, они лезли в рот, садились на творог, который давали им каждый день. Кормили плохо. Триста граммов хлеба на день, обязательный творог, который быстро надоел. Супчик какой-никакой.
Любила Катя Новопокровку. Отец с матерью, бывало, начинали хвалить, как тот кулик болото, родные края. Отец, Тихон Максимович, был из Воронежской губернии, вместе с родителями в кругу переселенцев попал в Сибирь. Мать, Евфимия Захаровна, приехала со своими родителями из Курской губернии. Подростками покинули родину, и не забыли её. Для Кати краше Новопокровки не было места на земле. Леса, покосные луга и озеро Курема за огородами. Вечером ляжет на него закатный свет и горит вода золотом. Вот только купаться Катя не любила. Однажды нахлебалась, и с той поры боялась воды. В озере была рыба, не сказать, что много, но ловилась.
А какие березняки вокруг Новопокровки. Девчонками по весне ходили в них за цветами. Охапками приносили домой. Перед Троицей берёзовых веток наломают, цветов нарвут – домой и в церковь. Троицу она любила. Всё зелено, всё цветёт, в праздник утром проснёшься, в доме берёзовый дух, в окна заглядывает солнце. Троица всегда вспоминалась буйством зелени – сочная трава, сочная листва, и обязательно солнце! Отец рано уходил в церковь, помогал батюшке, отцу Василию, они с мамой шли позже. Ещё любила праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Мало того, сама родилась на Покров, это одно, другое – Новопокровка, как ни в какой другой день преображалась, был съезжий праздник. Церковь у них освятили в честь святого Антипа, престольный праздник одиннадцатого апреля, но съезжий установился ещё до её постройки… На Покров село наполнялось гостями. В каждом доме родственники, кумовья, друзья. Приезжали из Тамбовки, Преображеновки, Аксёново, Коммуны, Михайловки, Николаевки.
Праздник начинался с обедни, это пока храм не закрыли. Церковь всех вместить не могла, двор тоже был полон нарядного люда. Начищенные сапоги мужиков и парней, яркие платки у женщин и девушек. Двери церкви нараспашку, оттуда долетают возгласы батюшки. Кто-то во дворе следит за службой, крестится в нужном месте, кто-то далёк от происходящего в храме. Парни разглядывают девушек, и те бросают любопытные взгляды на незнакомцев из других деревень. Вроде невзначай она посмотрела, а вот уже и второй-третий раз стрельнула глазами в ту же сторону. Когда наступал в службе момент земного поклона, священник выносил Святую Чашу, храм вставал на колени, весь церковный двор присоединялся. За этим строго следили старики. После обедни все шли Крестным ходом по селу. С иконами, хоругвями, молитвой…
В войну Новопокровка изменилась, осиротела, парни и мужчины ушли на фронт. Это сразу бросалось в глаза в каждый приезд из Омска. В каждом дворе только женщины, подростки да старики…
Она миновала последний дом Тамбовки, быстро пошла по тропинке, бегущей по широкому лугу, который простирался едва не до самой гривы. Дорогу она знала, не один раз ходила по ней с мамой и отцом в Тамбовку. Шла Катя быстро, вот и показалась впереди грива. Луг, упирающийся в лесок, а за ним вытянутый поросший густым березняком холм – грива. Оставалось метров двести до леска, когда Катя невольно подняла голову к небу и обомлела. К земле летел человек. Руки скрещены на груди, голова опущена, будто глазами подыскивал удобное место для приземления. Солнце ещё не взошло, лишь посветлел восток, но ясно было видно, как бесшумно опускался человек на лесок в конце луга. Катя видела в Омске парашютистов. Сердце всякий раз замирало, сжималось в тревоге, когда очередной смельчак выпадал из самолёта и камнем летел к земле, но вдруг раскрывался белый купол над головой, падение резко замедлялось… Катя хлопала в ладоши – всё хорошо… И вот человек летит к земле, словно над ним невидимый парашют…
Катя остановилась как вкопанная. Что это? Всё было как и минуту назад – тишина до звона в ушах, в небе редкие облачка, звука самолёта, из которого мог выпрыгнуть парашютист без парашюта, не слышно…
Человек опустился на лес, скрылся из виду. Всё произошло почти мгновенно.
«Цыгане колдуют!» – обожгло испугом. О цыганах не раз слышала в детстве: колдуют, воруют детей, обманывают. Взрослые предупреждали, нельзя с ними заговаривать, напустят на тебя колдовства, после что хотят, то сделают с тобой. А если у тебя есть деньги, обязательно выманят. Сам и отдашь, а потом будешь сокрушаться, как это получилось.
Катя перекрестилась: «Господи, спаси и помоги». Мама ей и маленькой и позже часто говорила, какая опасность, читай первым делом: «Господи, спаси и помоги». Коротенькая, всегда успеешь, призвать Господа на помощь.
Не прошёл первый испуг, как из леса вышла женщина и быстрым шагом направилась в её сторону.
«Цыганка», – ухнуло Катино сердце.
На женщине серая широкая юбка – до земли, серая жакетка с множеством пуговиц – рукав длинный, на голове чёрный платочек. В таких нарядах давно не ходили. Деревенские женщины носили длинные юбки, но не до самого пола. Женщина была босой.
«Цыганка заметила меня, – промелькнуло в голове у Кати, – и хочет поймать».
Подходя женщина сказала:
– А я пошла гривой, а там волки. Ты через гриву не вздумай идти – волки там.
Что сразу отметила Катя, говорила незнакомка на чистом русском языке, без цыганских интонаций, и в лице ничего цыганского. Красивое молодое лицо, а голос спокойный, ровный, как ручеёк журчит… В Омске не один раз видела цыган на Казачьем рынке, чаще цыганок с детьми. Шумные, громкие, навязчивые… Завидев их, даже одну цыганку, шептала: «Господи, помоги». И старалась быстрее уйти подальше, избегая приставаний, медовым голосом выпеваемых призывов: «Красавица, давай погадаю на счастье». По натуре Катя не из пугливых, среди подружек слыла смелой. В девчонках ничего не стоило в поздние сумерки первой войти в пугающе тёмный заброшенный сарай. Подружки жались друг к другу в нерешительности, она смело шла вперёд. И в девушках была не робкого десятка. Парни побаивались, спуску никому не давала.
– Что испугалась? – с доброй улыбкой спросила женщина.
– Да нет! – с вызовом, скрывая за ним смущение, ответила Катя и увидела, как улыбка сошла с лица незнакомки. Не понравился ей ответ.
Кате сделалось стыдно за свою неискренность. Заглаживая неловкость, сказала:
– Я пойду, мне быстрее надо! – и спросила: – Вы куда идёте?
– Пошли, – сказала женщина, оставив Катин вопрос без ответа, и зашагала рядом. – Через гриву не ходи, там волки.
Катя произнесла:
– А мой папа говорит, волк никогда не нападёт на человека, не тронет без разрешения с Неба.
Катя не решилась сказать «без благословения с Неба». «Благословение» – из словаря верующего человека, кто его знает, как незнакомка относится к вере.
– Может, вам на гриве попалась собака? – предположила Катя. – Бывает, собака такой масти, сходу не отличишь. У нас в деревне есть такая, её и зовут Волк. Только у настоящего волка шея не поворачивается. В этом отличие, голову вместе с туловищем поворачивает.
– Волк на гриве не один, – сказала попутчица и повторила своё предупреждение, – через гриву не ходи.
Повинуясь незнакомке, Катя пошла по тропе, что вела в обход гриве. Женщина, несмотря на босые ноги, ступала уверенно и легко. Катя быстро приноровилась к её шагу. Стоит сказать, что там на дороге, по которой они двигались ходко и слаженно, у Кати не вызовет удивления факт, не заострит на нём внимание: ноги попутчицы не походили на ноги человека, постоянно ходящего по земле босиком. Много позже Катя вспомнит ступни незнакомки, которые при каждом шаге выныривали из края длинной юбки. Катя сама всё детство сверкала летом голыми пятками, это было обычным делом, кожа грубела, темнела, и пемзой не ототрёшь… У незнакомки ступни были красивыми…
Большую часть пути шли молча, это не тяготило Катю. Хотя брало любопытно – откуда женщина? В лицо знала многих жителей округи: знала по церковному приходу, вбиравшему в себя несколько деревень, знала по съезжему празднику Новопокровки, доведись хоть раз увидеть такую женщину, обязательно запомнила. В последние годы в деревнях появилось немало тех, кто бежал от войны. Наверное, незнакомка из них. На их пути было три деревни – Коммуна, Преображеновка и Новопокровка.