- Замолчи глупая женщина! И чтобы я больше этого не слышал! Грязные сплетни все это.
Когда сваты пришли второй раз, Тимур принял хадак - шелковый шарф.
Борачин, узнав о свадьбе, заупрямилась:
- Не выйду за него! У меня уже есть жених, я люблю его, вы знали об этом!
- Какой он жених, - говорила мать, - за столько лет не посватался? И не можем мы противиться Золотому роду!
Боракчин схватила кожаный сосуд для айрага 6, горстку ааруула 7 выбежала из юрты, оседлала коня. Хотела запрыгнуть на него, но Тимур взял за рукой за поводья.
- Куда собралась? Одна, посреди степи, погибнешь.
- Пусть. Но не пойду замуж силой!
- Знаешь, дочь, в жизни не всегда все выходит по нашей воле. Мы часто жертвуем своими желаниями ради семьи, рода, целого народа. Я могу прямо сейчас послать человека к Джучи, чтобы передал мой отказ. Твой отец своей кровью заслужил звание тысячника и багатура, а что будет после такой дерзости? Джучи и Бату будут сомневаться в моей верности, а как люди будут на нас смотреть? И не забывай, Боракчин, откуда ты родом. Ты можешь изменить судьбу твоего народа - тех немногих, что спаслись чудом от резни, сейчас они боголы, живущие со страхом за свою жизнь.
- Мне их судьба безразлична, заслужили ее, - сказала Боракчин пренебрежительным тоном. - Они - чужое мне племя. Я - монголка, а не татарка! Монголка!
- Но это твоя кровь! Ты можешь не признавать свой род сколько угодно, н их кровь в тебе течь не перестанет.
Боракчин запрыгнула на коня и ускакала.
- Куда поехала!! - кричала Баярма. Погибнет!
- Оставь ее, - сказал муж тихим спокойным голосом. - Она вернется.
Весь вечер проскакала Боракчин по берегу реки, совсем загнала коня. Нет, она не плакала, она злилась на судьбу. Как ни пыталась походить на мужчину, родилась деочкой - не избежать женской доли - выйти замуж по воле родителей. Вернулась в юрту к ночи.
- Благодари Тенгри, что сохранил тебе жизнь, а то могли и волки в темноте загрызть! - ругалась Баярма.
- Да лучше бы волки загрызли!
Служанки надевали на Боракчин свадебный дээл из ярко-красного шелка, подпоясанный длинным широким узорчатым кушаком, заплели две косы, что называлось "разделить черные волосы", надели украшение невесты - суйх, длинные серьги из червонного золота, украшены бирюзой, кораллами и жемчугом. Невеста сидела с отсутствующим взглядом, как будто не ее свадьба, не ее жизнь, и не на нее суйх надевают. Гости из овога, или рода, невесты сидели с правой стороны, а жениха с левой. Ели гости тихо, на монгольской свадьбе не шумят, женщины подавали бузы и борцоги двумя руками.
Когда Боракчин увозили в ставку, родители совершили обряд призвания счастья - даллага: вышли из юрты вслед за ней, мать держала с руках ведро с молоком и кричала "Хурай, хурай!" - "да сбудется!".
Когда закончилось празднество, жених и невеста сели на коней, да ускакали в ставку. Там они проехали верхом между двумя кострами, теперь им идти вдвоем о жизни сквозь огонь и воду, и не важно, как состоялись встреча и знакомство, все, что было до, значения уже не имело.
Потом невеста должна была совершить поклон семейному очагу, бурхну Золотого рода, свекру, свекрови и другим старшим родственникам мужа. А так как у свекра, помимо свекрови было еще несколько жен, пришлось поклоняться поклоняться еще и им. Старшая жена Джучи Саркаду к тому времени скончалась, и вторая жена Уки, теперь свекровь Боракчи осталась в роли старшей. За день до торжества злые языки донесли Уки о татарском происхождении Боракчин. Пока кланялась, невеста видела взгляд Уки, полный злобы и презрения. Потом ей велели поклониться другой жене Джучи Хан-Султан, та сидела не в боктаг, а в покрывале, глядела своими огромными глазищами на Боракчин пристальным, изучающим взглядом. "Вот попала я" - думала она. За что же, Тенгри, так меня наказываешь? Стала бы женой простого человека, жила бы нормальной жизнью, без вражды". После поклонов она должна была соблюсти обычай избегания - не разговаривать и не встречаться с теми, кому поклонилась, а еще сидеть три дня в юрте мужа за занавеской.
Наконец, остались они одни, и Боракчин откинула занавеску:
- Хозяин. Дома, почему не спросили у меня, когда отправляли послов, хочу ли стать вашей женой, свободна ли я?! А у меня был жених, и я его любила, любила больше жизни! Ради своей похоти ломаете жизни людей, да покорает вас Вечное Небо!- кричала она со слезами, гневом и негодованием, а он сидел молча, задумавшись, глядя на очаг посредине юрты, держа в руках чашу с айрагом, и в ее сторону даже не смотрел.
- Вместо свободы и счастья с возлюбленным, я теперь в семье, где будут все ненавидеть! Что вы молчите?! - негодовала Боракчин. А у мужа так и не отразилось на лице никаких эмоций: ни злобы, ни обиды, ни раскаяния.
- Не важно, что было раньше, Небо нас соединило, лучше не противься небесной воле и прекрати истерики, - говорил он с улыбкой спокойным голосом. - Вон, огонь скоро потухнет, - указывал он взглядом на очаг, намекая, чтобы жена занялась своим делом. Сжимала Боракчин кулаки, так хотелось врезать этому худощавому, миловидному мальчишке с длинными косами, который был моложе ее на два года.
Когда Бату навестил мать, она спросила, чуть не плача:
- Почему ты мен обманул? Почему не сказал, что она татарка?
- Матушка, никто вас не обманывал. Боракчин с младенчества воспитывалась в семье унгиратов, воспитывалась в монгольских обычаях, значит, она монголка.
- Но кровь наших врагов никуда не делась! Если понравилась тебе девка, в чем проблема? Взял бы ее у отца как наложницу. Но ты сделал своей старшей женой татарку! И не боишься, что предаст? Ведь предательство в крови у ее племени.
Уки приказала своей главной служанке, худощавой китаянке Джингуа узнать подробно о жизни Боркачин. Вернувшись, Джингуа сказала:
- У Боракчин 8 был возлюбленный, говорят, кипчак. Этого брака она не желала.
- Прекрасно! - обрадовалась Уки. - Она совершит ошибку. Такую ошибку, которая поможет нам от нее избавиться.
В юрту Боракчин пришла девочка лет двенадцати, половчанка, сказала, что ее прислала Уки-фуджин ей на службу.
- У меня и так достаточно рабынь. Зачем мне еще? - удивилась Боракчин.
- Но не могу же я вернуться обратно, мне приказали, - сказала девочка.
- Раз так, проходи. Как зовут?
- Аппак.
- Кипчачка?
- Да. Из Хорезма.
- Ясно.
- Фуджин, мне кое-что сказать вам надо. Чтобы другие не слышали.
- Выйдите! - приказала Боракчин двум служанкам.
- Вас сегодня ночью будет ждать человек на берега реки, я вас провожу.
- Какой еще человек? Зачем он будет ждать?
- Не знаю, назвался Оврул...
Жар пробежал по телу Боракчин от его имени. "Неужели готов рисковать жизнью? Неужели надеется бежать?"
- Не надо никуда провожать! Я никуда не пойду! - говорила Боракчин, пытаясь произносить твердым, уверенным голосом госпожи, но в голосе слышался плач. - Я теперь жена! Ты что, не знаешь, что за прелюбодеяние полагается смерть? Добиваешься, чтобы мне хребет переломили? - она хотела бы с ним встретиться, увидеть в последний раз, сказать пару слов на прощание, успокоить свое сердце. Но если кто увидит, то произойдет то, что страшнее смерти: не может она подвергнуть позору и бесчестию родителей.
- Ему передать, что вы не придете?
- Нет, не ходит туда и ничего не передавай. Ступай к служанкам.
Уходя, Аппак остановилась.
- Госпожа...
- Что еще?
- На самом деле это приказала передать Джингуа.
- А это еще кто?
- Главная служанка Уки-гуай. Они хотели вас поймать с ним...
- Все ясно... - ровным низким голосом сказала Боракчин. - Как будто это я к нимв невестки напрашивалась! Почему решила рассказать? - спросила она удивленно служанку.
- При Уки-фуджин я самая низкая рабыня, мне приказывает не только госпожа, но и другие рабыни. Зачем мне делать плохие поступки ради нее? Уки-уджин уже не моложа, а вы, госпожа, молоды. Если ваш муж станет ханом, то вы станете самой главной госпожой. Поэтому мне лучше быть верной вам.
- Молодец, мелкая! Соображаешь! Но ты делай вид, что по-прежнему служишь фуджин и докладывай мне обо всех.
- Поняла! - радостно сказала девочка.
- А вторая из жен, которая в платке, она не так опасна?
- Скажите тоже! Это же Хан-Султан, дочь самого покойного хорезмшаха! Уки-фуджин хан уважает, а Хан-Султан, словно околдован! Ее пленницей к нему привели на аркане, - засмеялась рабыня и Боракчин с ней. - А сейчас - госпожа! Говорят, по ее просьбе хорезмшах казнил ее мужа и его родственников.
- Ничего себе! Даже так...
Всю ночь простоял Оврул с конем у реки, как и слуги Уки, караулившие его. Уел Оврул обманутым, ругал его брат:
- Безумец! До того докатился, что в блуд в чужой женой хотел впасть и себя погубить! Думал, она захочет с тобой погибнуть? Дурак!
- Я лишь свое хотел забрать. Монголы пришли и отняли у нас наши земли, нашу свободу, теперь и отнимают наших женщин.
- Опомнись, чем они хуже наших ханов? Они принесли закон - Ясу и жизнь спокойнее стала.
Утром Боракчин услышала крики за юртой. Выйдя, он увидела, как Джингуа куда-то вела за локоть и ударяла палкой.
- Почему Боркчин не пришла? Ты не выполнила приказ?
-Я сказала ей, она сама не захотела!
- Врешь, негодница! Почему не уговорила ее пойти?
Боркчин схватила Джингуа за руку, вырвала у нее палку и замахнулась:
- Ты что творишь?!
- Госпожа, я наказываю рабыню за то, что плохо вам служит, бездельничает.
- Кто тебе разрешил наказывать моих служанок?! Шла вон отсюда!
- Простите, госпожа, я для вас старалась.
Аппак вытирала слезы и злорадно улыбалась вслед своей обидчицы.
- А она не глупа... - сказала Уки, когда Джингуа вернулась, дается в ловушки не попадается. Но ничего у Бату будут и другие жены, я сама найду ему вторую жену красавицу, унгиратку из знатной семье, и он перестанет обращать внимания на первую.
Продолжение следует...