Свою долю отдавала коту, тот без зазрения совести обжирал хозяйку.
В тот вечер Серёга принёс посылку, а тётка Оля ушла на дежурство. Устраивая рыбный пир, друзья единогласно постановили: к рыбе нужно сто граммов. Тётки Оли нет, можно позволить себе под царскую закуску выпить пролетарской водки. Купили поллитровку, накрыли стол. Тишка тоже участвовал в трапезе, получал свою порцию икры, урча от удовольствия, съедал, с довольной мордой отходил переварить. Затем снова тёрся о ногу Серёги.
– Слушай Тишка, ты ешь икру, как пирожное! – сказал Серёга. – Не противно? Нужно сначала треснуть водочки.
– Может, валерьянки ему? – предложил Толя.
– Зачем эту гадость! Слушай, Тишка, тресни с нами водочки!
И Серёга налил в столовую ложку водку. Попытался поднести к носу Тишке, тот отпрянул. Серёгу реакция кота не смутила, он безжалостно сгрёб кота в охапку, начал силком вливать водку в зубастую морду. Тишка «трескать» отвратно пахнущий напиток не хотел, до крови поцарапал Серёге руку. Однако не остановил кровавой раной Серёгу, тот довёл задуманное до конца, влил в глотку кота ложку сорокоградусной. Тишка мотнул головой и залез под диван. Даже закусывать икрой не стал.
– Ну, ты и изверг, – осудил Толя друга.
– Он ещё счастья своего не знает, – сказал Серёга.
Самое забавное, Серёга оказался прав. Вскоре Тишка выполз из-под дивана и начал ластиться к Серёге, тереться о его ногу. Вовсе не икру просил, к ней интерес потерял. Следующую ложку водки Тишка принял без сопротивления и когтей, сам вылакал до капли. И ещё пару раз подходил за добавкой. Только что песни не начал петь
– Совесть надо иметь! – хохотал Серёга. – Закусывай, а то наклюкаешься!
Тишка не послушался опытного Серёги и наклюкался.
Утром друзья проснулись от громких причитаний тётки Оли. Она стенала над котом:
– Тиша, что с тобой?
Кот лежал пластом. Умирал. Его всегда холёная пышная шерсть, которую едва не каждый день вычёсывала хозяйка, выглядела свалявшейся куделей… Ни лоска, ни блеска, ни красоты.
Не оклемался кот к вечеру, когда Серёга с Толей вернулись из института.
– Даже валерьянку не хочет, – жаловалась на недуг любимца тётка Оля. – Не знаю, что и делать?
Друзья помалкивали о причинах недомогания кота. Тишка отошёл к вечеру следующего дня.
И всё бы ничего, кабы Серёга не проболтался тёте Лизе под строжайшим секретом. Та принесла пирожки, тётка Оля опять ушла на дежурство, Серёга уминая пирожок, расслабился и проболтался.
– Тиша, ты зачем так напугал хозяйку? – спросила кота тётя Лиза.
Серёга возьми и скажи про Тишкину страсть к алкоголю.
На следующий вечер, тётка Оля встретила вечером студентов суровым:
– Так, друзья хорошие, мне такие квартиранты, которые изгаляются над слабыми животными, не с руки. Я к вам, как к сыновьям, а вы удумали кота спаивать! Да где это видано, чтобы бессловесную тварь силком приучать к выпивке…
Серёга пытался просить прощения, дескать, бес попутал. Ничего не помогло – тётка Оля была непреклонна.
– Вы не дети малые, – гвоздила квартирантов, – понимать должны, кот животное нежное, хрупкое, а вы его алкашом подзаборным делаете.
– Мы думали, раз валерьянку употребляет, ему и пятнадцать капель не повредит.
– Ты не равняй лекарство с алкоголем! Всё – съезжайте!
– Подождите хоть недельку, – слёзно просил Толя, – жильё найти!
– Дня лишнего видеть не желаю. Чтобы утром духу вашего не было.
Пришлось собирать чемоданы. Дней десять жили друзья нелегальщиками в общежитие, потом нашли полдома в частном секторе. С печкой, углем, водой с колонки…
Первое коронавирусное отступление
Первый звонок прозвенел в марте, когда Толя Ройтер с братом Шурой и компанией омичей, именующей себя «шерегешнутые», катался в Шерегеше. Днём носились с «Доллара», «Мустага», «Булочки», «Лба», а вечером шли в баню всей компанией. Пиво, гитара, горячий берёзовый веник. Пели песни, вспоминали забавные случаи из не короткой жизни…
А утром снова на гору, гдесогласно песни Юрия Визбора:
Там где лыжники
летят по снегу,
где неистовое солнце
о щеку красотки трётся щекой…
Было солнце, величественные ели Горной Шории, которым безразлично из какого крутого склона произрастать, всё одно тянутся сугубо вертикально в небо. Мимо них носились на лыжах и досках в ярких костюмах красотки, щёки коих тонировало загаром неистовое солнце. Шерегешнутые друзья-омичи не отставали от красоток. Не в плане – гонялись за ними, как и те наслаждались скоростным скольжением по снежным склонам. Со свистом в ушах, тугим ветром в лицо.
В то утро, прокатившись раза по три, размявшись, собрались на горе с кондитерским названием Булочка глинтвейн попить. Пьют глинтвейн, вспоминают вчерашние посиделки в бане и тут Шура Ройтер получет от своего шефа эсэсмэску: «Александр Иванович, ты смотри, не попади в карантин».
Это прозвучало в середине марта весело и несерьёзно. Какой такой карантин в мирное время. Но, оказывается, время уже было не мирным. Толя вечером получил эсэмэску от своей жены: в Омске а в магазинах смели гречку и туалетную бумагу. В два дня. Когда-то люди запасались на чёрный день мукой, солью и спичками. Огонь в очаге поддерживать, хлеб испечь, похлёбку посолить. Но чтобы гречкой и туалетной бумагой обеспечивать себя в первую очередь. Новое время – новые песни.
По ватсапу полетел анекдот:
– Почему скупаю туалетную бумагу?
– Потому, что на каждого чихнувшего, тут же сто обделавшихся.
На тему исчезновения туалетной бумаги народ, её скупивший, повеселился от душу. К примеру:
– Сегодня видел, как фуру с туалетной бумагой сопровождали инкассаторы. Интересно, в магазин повезли или кто-то на депозит в банк положил?
Или:
– Никто не подскажет: сколько рулонов туалетной бумаги брать из расчёта на десять килограммов гречки?
На первом этапе кашель выдавался знатоками за явный симптом коронавируса:
– Жена ночью кашлянула, у меня вся жизнь перед глазами пролетела.
В автобусе на кашель соседа женщина в испуге округлила глаза:
– У вас что – коронавирус?
– Да нет, открытая форма туберкулёза.
– Слава Богу.
Народ нервно резвился, предложил новую статью в Уголовный кодекс: «Фраза: “Да, чхал я на тебя”, – приравнивается к покушению на убийство».
Из мило простеньких анекдотов на данную тему: «Парашютист, который не надел парашюта, умер от коронавируса».
На первом этапе особо популярными оставались два направления коронавирусного юмора и сатиры – маски и профилактика «короны» при помощи водки и самогона. Маски предлагались из трусов, носок, футболок, и даже пэтбутылок с завинчивающимися крышками в районе рта. Открутил, выпил сто граммов из узкой длинной колбочки, маленьким огурчиком закусил – и никакая корона не страшна.
Серёга Фурманов взял на себя обязанность веселить группу «Май-2020-НЭИС», каких только роликов с «коронавируснёй» (так окрестил явление) не размещал. Попутно серьёзным делом занимался: агитировал на встречу в Новосибирске. Самым сложным случаем оказался Петя Волков.
– Пропал, как сквозь землю, – докладывал Серёга Толе Ройтеру.
– Петя ещё тот кадр, – соглашался Толя. – После диплома исчез, ни разу на встречи не приезжал.
– Петю надо разыскать живого или не очень! – говорил Серёга. – Прикинь, не будь этого пазла в нашей институтской жизни, она бы процентов на пятьдесят поблекла.
– Петя не отнять, не прибавить пазл! Помнишь «Кашу из топора»?
Каша из топора
Толя Ройтер с Серёгой Фурмановым пребывали в тоске. В 512-й комнате общежития кроме них никого не было, а они одетыми лежали на кроватях, безучастно разглядывая потолок, который пора бы давно победить. День был воскресный. То бишь – никаких лекций, лабораторных, практических занятий, студент должен все силы бросить на самостоятельную работу, к примеру, курсовой проект делать. Кто-то на самом деле сидел в библиотеке, обложившись учебниками, кто-то в институте производил расчёты, чертил схемы, были и такие, кто не утруждал себя, считая: воскресенье – не зря выходной, надо отдыхать. Можно с большим уважением относиться к студентам из первой категории и с осуждением – ко вторым. Хотя жизнь показывает, вторые нередко в профессии достигают не меньше первых, а то и опережают.
Тоска у Толи с Серёгой объяснялась просто. До стипендии оставалось пару дней. Денег ни у того, ни у другого ни копейки. Не рассчитали финансовые средства. С пустым желудком не до курсового. Серёга с Толей ждали товарищей по 512-й в надежде, хлеба на ужин к чаю принесут. О чём-то вещало радио, а друзья лежали и ничего интереснее не придумали, как завели разговор о вкусностях.
– Ты бы знал, – сказал Серёга, – что за объеденье морские петушки. Вот говорят: крабы, креветки! Не верь, вкуснее петушков ничего нет из морепродуктов. У меня дядя полковник в части, где морской подводный спецназ. Бывало, привезёт петушков, которых бойцы несколько часов назад со дна подняли. Вот это вещь!
– Серёга, ты меня извини, – перебил Толя, но петушки, икра – это всё баловство. Будешь ты их есть каждый день? Нет, конечно! Рассольник моей мамы я ел бы каждый день. Варила его в воскресенье, в будни некогда – школьный учитель, в выходной мы ждали всей семьёй. Настоящий рассольник, Серёга, не из мяса варится – из почек. А в бульон добавляется рассол огуречный. Огурцы, само собой, солёные. Какой рассольник без огурцов. И в русской печке. Вот это, скажу тебе, вещь! Сейчас тарелочку размером с тазик умял бы и ещё добавки попросил!
– Толя, ну ты изверг. Нам сейчас какую-нибудь кашу и то бы класс. А ты – рассольник.
– Если только из топора? – сказал Толя. – В конце концов, варил солдат из топора в классической русской сказке. Мы студенты, чем хуже?
– Топор у нас есть, – глубокомысленно произнёс Серёга. – А вот чугунка нет!
– Зато кастрюля имеется! – развил народно-сказочную тему Толя. – В ней не из топора, из бензопилы можно варить.
Алюминиевая кастрюля объёмом в ведро стояла на антресолях шкафа. Она предназначалась для походов. Там же на антресолях валялся туристский топорик. Не таких размеров, как у солдата, варившего кашу, входил в кастрюлю вместе с топорищем.
Дальше началось сказочное действо: Серёга вскочил с кровати, поставил к шкафу стул, достал кастрюлю и топорик.
– Варим! – спрыгнул со стула.
– Варим! – безоговорочно поддержал товарища Толя.
Он достал из-под кровати электроплитку, наполнил кастрюлю водой, поставил на конфорку.
– Топор в холодную воду опускать? – уточнил рецепт каши Толя.
– Солдат заливал холодной, – уверенно сказал Серёга.
Толя заложил топор в кастрюлю, закрыл крышкой.
– Только не пересоли, – предупредил Серёга. Он намекнул на картошку, которую Толя жарил на днях и посолил два раза.
Петя Волков вошёл в 512-ю, когда каша варилась полным ходом. Ниже среднего роста, нехилый в плечах, нос картошкой, маленькие острые глазки, белобрысый он за знаниями в Новосибирск приехал из деревни. В те времена бытовала на радио песня: «Деревенька моя, деревянная дальняя». Были в ней ещё и такие слова: «Родная моя, деревенька-колхозница». Песня точь в точь про Петину родину. И деревянная, и колхозница, и дальняя. Но учили в «колхознице» подрастающее поколение основательно. Петя без проблем сдал вступительные экзамены в институт, без потерь прошёл сито первых сессий, прочно утвердился в статусе студента. Отличался он цепким умом, упрямством и угрюмой прижимистостью.
– Что ж вы хотите, – объяснял свою скаредность Петя, – во мне течёт не голубая дворянская кровь, а примитивно крестьянская. А мы, крестьяне, люди расчётливые.
В институтской общаге едва не каждое второе сердце гоняло крестьянскую кровь, но у Пети была она чересчур сдобрена дрожжами расчётливости. Петя не то, что слишком любил деньги, он страшно не любил с ними расставаться. Отсюда был не прочь задарма поесть, выпить. Понимал в себе эту не поощряемую окружающими черту, старался скрыть, да натура брала своё. К «крестьянской» слабости Пети относились кто с осуждением, кто с сочувствием, кто с юмором.
Петя не был один к одному с известным персонажем поэмы Пушкина «Скупой рыцарь», вносил свою долю в общежитский колхоз. После зимних каникул обязательно привозил из «деревянной» своей деревни гуся, его ели всем этажом, рюкзак картошки, шмат сала площадью в квадратный метр. Бывало, с оказией присылали Пети родители добрый кусок мяса. И тогда Петя был на коне, вооружался кухонным ножом:
– Мужики, – отдавал команду, – с вас керосин, а я жаркое забодяжу из свеженинки.
«Керосин» в переводе со студенческого жаргона – спиртное.
Петя, не жалея мяса, картошки, лука, моркови и «забодяживал» огромную сковороду жаркого, устраивал объедаловку.
И всё же Петя был уникум.
Напомним, студенчество наших героев пришлось на конец шестидесятых годов прошлого века, начало семидесятых. Советская торговля не предлагала широкого разнообразия табачных изделий. Лучшими сигаретами считались болгарские с фильтром: «Ту-134», «Стюардесса», «Опал». На прилавках они не залёживались, тут же сметались заядлыми курильщиками. Зато постоянно была в наличии «Шипка», тоже болгарские, но без фильтра и цена доступнее – четырнадцать копеек. Отечественная табачная промышленность в большим объемах выпускала термоядерные «Прима» и «Астра». Для профессионалов. Покурил, так покурил. Особая статья табачного рынка – вьетнамские сигареты. Торговля предлагала их несколько видов, какой ни возьми – откровенная гадость. Не исключено, вьетнамцам в непроходимых джунглях в условиях войны с Соединёнными Штатами вполне подходили. Сибиряки плевались, попробовав табачное изделие, выпущенное братским народом. Замечательный вьетнамский бальзам «Звёздочка», стоило втереть его в виски, помогал при головной боли, вьетнамские сигареты вызывали эту боль. Не зря в народе называли их «Портянки Хо Ши Мина», или просто «Портянки» в честь первого президента Демократической республики Вьетнам – того самого Хо Ши Мина.
Петя Волков курил исключительно «Портянки». И не из-за солидарности с многострадальным Вьетнамом в его войне не на жизнь, а на смерть с американцами. Он оставался всем сердцем на стороне героического народа, но курил его сигареты по той простой причине, никто не стрелял их. Петя мог совершенно спокойно достать сигарету, чиркнуть спичкой и наслаждаться процессом вдыхания и выдыхания никотина, никто не мешал, не портил сладких минут, так понятных заядлому курильщику. А если кто и делал шаг в сторону Пети с извечной просьбой «дай закурить», тут же отпрыгивал, увидев источник сигаретного дыма. Даже мучимые никотиновой жаждой не западали на вьетнамский табак.
Была ещё одна особенность у Пети – мастерски играл в шахматы. И здесь проявился крестьянский подход с его тягой к рациональности. Петя был мастером эндшпилей. В его «деревне-колхозницы» не было шахматной школы. Петя своим умом постигал премудрости древней игры. Изучая теорию, он сделал упор на концовки партий. В пионерской юности он где-то вычитал: каждый интеллигентный человек должен хорошо играть в шахматы. Фраза упала на благодатную почву. Петя мечтал стать настоящим интеллигентом и взялся за теорию шахмат. И сделал для себя вывод: не стоит распыляться на всё, его цель не гроссмейстерское мастерство, лучше сосредоточиться на одном. Он стал изучать эндшпили. Цепкий Петин ум, и отличная память сделали своё дело.
Поступив в институт, сделал для себя открытие: играть следует на интерес. В деревне данная рациональность не практиковалась, но в городе, будучи ещё абитуриентом, набрёл в сквере на компанию мужчин, играющих в шахматы на деньги. И в общаге обнаружил таких любителей древней игры. Садясь за клетчатую доску, Петя стремился быстрее разменять фигуры, в эндшпиле чувствовал себя рыбой в воде и дожимал соперника. Мог прибегнуть к грубому, но беспроигрышному приёму, если чувствовал соперник слабее: сдавал одну-две партию, раззадоривал оппонента, будил в нём азарт, а потом планомерно обчищал, выигрывая партию за партией.
Петя Волков нарисовался на пороге 512-й в разгар приготовления каши из топора. Глазками в сторону плитки стрельнула, а из кастрюли заманчивый пар. Петя виду не подал, но не смог скрыть оживления от возможности поживиться. Сидел без денег, за день до этого заходил, пытаясь занять до стипендии.