Пришлая самка злобно рявкнула на нее, но мама так взревела, что пришлая попятилась.
Коготок весь дрожал. Он ощутил - впервые в жизни - глубоким нутряным знанием, что его родители смертны, и что их жизнь может закончиться прямо сейчас. Того, что сам он без родительской заботы не выживет, Коготок еще не понимал, но страх потерять родителей затмил все. Он выскочил и тоненько, отчаянно заревел на пришельца.
Отец еще не показывал ему, что самцы не сражаются с самками. Даже в битвах за территорию или за добычу самцы только отталкивают самок и сбивают их с ног, не нанося им серьезных ударов. Коготок понял это сам - и накинулся на самца.
С обиженным ревом чужая семья развернулась и убралась восвояси. Самка несколько раз оборачивалась и гневно взвизгивала, косясь на Коготка и маму. Она, должно быть, считала, что им не следовало вмешиваться. Но Коготку было все равно. Они победили.
Тянулись долгие, холодные и пасмурные дни. Коготку хотелось свежего мяса, крови, а больше всего - ни с чем не сравнимого азарта охоты на живую добычу. На настоящую добычу. Однако зимой большинство травоядных откочевывало на юг, и для хищников наступали трудные времена.
И вот однажды мама подала сигнал: тихо! Добыча! Она рядом!
Грациозные, порывистые и стремительные, они мчались, обгоняя ветер. Длинные шеи покачивались при беге, стройные ноги несли тела, почти не касаясь земли. То были струтиомимы. Летом они охотились на Трубачей или Твердолобых, как и отец с мамой, но брали не силой и мощью, а количеством и скоростью. В лучшие времена родители не стали бы охотиться на этих жилистых и вертких созданий. Но сейчас выбирать не приходилось.
Отец и мама разошлись в разные стороны. Коготок затаился, как уже было при охоте на Колючих Спин.
Струтиомимы откочевывали ближе к горам, где вот-вот должен был начаться весенний гон Твердолобых. Когда самцы заняты драками за самок, и те, и другие становятся легкой добычей. Вот только эта стая упустила из виду, что может оказаться добычей сама.
И поплатилась.
Всякий раз, когда отец выходил из логова, у Коготка что-то замирало в груди. Отец был стар, опытен, и в его движениях сквозила своего рода лень - этакая опасная медлительность, мгновенно сменяющаяся смертоносным броском. А за ним выходила грациозная и уверенная мама...
Сейчас отец вышел навстречу струтиомимам. Ему даже не пришлось реветь - он только щелкнул громадной пастью, и стая ринулась обратно. Эти легкие некрупные хищники во всем полагались в первую очередь на быстрые ноги, а уж потом - на клювы, хотя их клювы представляли нешуточную опасность.
Но обратной дороги им уже не было: там стояла мама, и сквозь ее оскаленные зубы вырывалось глубокое низкое рычание.
Струтиомимы шарахнулись вбок. И тогда Коготок выскочил, рявкнул на них, и один - видимо, самый неопытный - замешкался, и Коготок настиг его и повалил.
Тонкая шея хрустнула в его пасти, и горячая свежая кровь брызнула в глотку, тело забилось, затрепыхалось, царапая когтями на ногах, но уже бессильное бежать и вырываться...
Родители окружили Коготка, одобрительно щекоча ему спину и затылок. Он несколько минут блаженствовал под их ласками, а потом выпрямился и издал торжествующий рев.
Я - охотник, говорил этот рев. Я - вырос. Вырос и впервые добыл собственную добычу.
***
Зима заканчивалась. Распускались дрожащие цветы на магнолиях. Коготок видел их впервые - холодно-розовые, резко пахнущие, они не были ему нужны, но почему-то пробуждали непонятный жар в крови. И все чаще хотелось чесать и щекотать передними лапами чью-то - но не мамину и не отцовскую - шкуру, и прижиматься грудью к спине, и сплетать хвосты...
Изголодавшиеся, они брели втроем, в который раз обходя свои угодья. Если бы Коготок заикнулся о своих мечтах, родители бы его наверняка не поняли. Они устали, злились, животы подводило, лапы хлюпали и чавкали в раскисшей от беспрерывного дождя земле. Вот уже несколько дней семье не удавалось добыть даже никчемной падали.
И тогда отец решил рискнуть.
Мама пыталась остановить его. Она даже рычала на него - так сердито, как давно уже не рычала ни на кого. Кажется, в последний раз на памяти Коготка она так сильно сердилась, когда на их территорию забрели чужаки. А теперь отец сам решил сделать это!
Ну, куда это годится? - возмущалась мама, и сколько ни ласкал и ни успокаивал ее отец, ее гнев не проходил.
И внезапно ветер принес новый запах: стадо Трехрогих двигалось вдали.
- Они идут сюда! - отец щелкнул зубами. - Охотимся!
Мама с сомнением посмотрела на него. Он отощал, пустое брюхо болталось, руки тряслись. Сама она выглядела немногим лучше. А Трехрогие отъелись на юге, да и сейчас продолжали жевать мягкую хвою, обгрызая попадавшиеся по пути араукарии.
- Если не поохотимся, то умрем от голода, - настаивал отец.
Коготок с жадностью вглядывался в могучие силуэты вдалеке. Трехрогие - это не мелкие струтиомимы, они куда опаснее Колючих Спин; хуже, чем с ними, сражаться только с другими тираннозаврами. Массивные и мощные, они внешне кажутся спокойными и даже добродушными, но у мамы хвост задергался при воспоминании - ей уже приходилось добывать Трехрогих, это их рога оставили страшные шрамы на ее теле. Но у отца глаза горели от предвкушения, и Коготок волей-неволей заразился его азартом.
Мама вздохнула и сдалась. Ей тоже хотелось есть.
Теперь дело было за малым - если Трехрогие поплетутся на соседские угодья, то драться придется не только с ними, но и с хозяином угодий. И не так, как тогда с пришельцами, а всерьез.
Но стадо Трехрогих брело как раз по границе угодий, не подозревая, что за ним наблюдает сразу три пары глаз. Точно ли три?
Коготок не был уверен. И все-таки ему показалось, что он видел, видел огромный силуэт...
Трехрогий вожак принюхался - и ринулся вперед. Он напал первым, чутким носом уловив запах отца, - огромная туша с невозможной для такой массы скоростью пронеслась мимо Коготка. Рев отца и вожака, сцепившихся в смертельной схватке, рев остальных Трехрогих, топот, треск ломающихся сучьев - все подхватило и завертело Коготка, а рядом с ним так же яростно, как и отец, сражалась мама.
Коготок выбрал себе Трехрогого, не самого крупного, но и не совсем молодняк, и атаковал его - Трехрогий развернулся и бросился бежать. Он норовил пересечь небольшой ручей, разделявший их и соседские угодья, но с другого берега тоже послышался свирепый рев.
Коготок знал, что не должен так поступать, но остановиться было выше его сил. Азарт, голод, охотничья страсть - и что-то еще, чем он не знал названия, властно манили его вперед. А навстречу вышел хозяин угодий.
Хозяйка.
Огромная, матерая самка. Лоснящаяся шкура ее была испещрена шрамами, от юношеского пуха давно не осталось и волоска, острые зубы грозно блестели в оскале. Она была еще молода, сильна, опытна и бесстрашна - истинная королева своей земли.
Коготку следовало бы отступить, уважая чужие права, или сразиться, но он медлил. Он впервые встретился с чужаком без родителей, один на один, и впервые не собирался драться, поэтому не знал, как поступить.
Самка предостерегающе рыкнула.
И тут Трехрогий, которого Коготок упустил из виду, бросился на него.
Голова Трехрогого была хорошо защищена, более того - вооружена. Коготок уже понял, что должен любой ценой увернуться от его рогов и вообще зайти сбоку - там, где заканчивается костный "воротник" и начинается шкура, толстая и очень прочная, но все же поддающаяся укусу. Однако попробуй это сделать, когда тебе противостоит верткое, быстрое, чуткое существо, к тому же борющееся за свою жизнь!
Рог Трехрогого вонзился в бедро. Взревев, Коготок ударил его головой между глаз - на миг Трехрогий утратил концентрацию, и Коготок подцепил его руками за "воротник", подтянул к голове и впился в загривок. Теперь они были намертво сцеплены - вонзив друг в друга рога, когти и зубы, и завертелись, будто в отчаянном танце, топча и сшибая мелкие деревья. Кровь текла по брюху и ногам Коготка, от боли мутилось в глазах, но он не выпускал добычу.
Это была его добыча. Его. Его собственная.
Самка несколько мгновений наблюдала за их схваткой. А потом вступила - резко рванувшись вперед, ударила пастью Трехрогого поперек туловища. Тот заметался, пытаясь лягнуть ее или высвободить голову, чтобы ударить рогами, но Коготок держал крепко.
Прошло еще несколько томительных, страшных мгновений, полных боли и муторного запаха умирания. А потом позвоночник Трехрогого хрустнул в пасти самки, и еще через миг - хрустнула шея в пасти Коготка.
Силы покинули Коготка, он осел на землю.
Самка склонила огромную голову, присматриваясь к нему, затем подцепила зубами тушу Трехрогого и подтолкнула к нему. Это была их общая добыча.
Первая общая добыча.
Я стал взрослым, понял Коготок. Не просто большим детенышем, а взрослым.
Рука самки поднялась. Осторожно двинулась к нему. Коснулась загривка и мягко, пугливо почесала.