Три невесты - Зырянова Санди


  Давным-давно, когда деда моего бабка еще не родилась, стояло на этом самом месте некоторое царство-государство. Русь - как есть Русь, только не простая. Дива дивные тут случались что ни день, особенно к вечеру, когда девки шли на посиделки, а парни - за девками. На посиделках мне про одно диво-то и рассказали, а я про него сейчас вам поведаю.

  Правил тем царством, как водится, царь Горох. Был он смолоду и храбр, и силен, и мудр, а к старости растолстел, обленился и все больше на своей золоченой печке бока пролеживал. Ну, да народ не жаловался. Сын царский, Елисей-царевич, лучшим охотником в царстве слыл. А сестрицу его, царевну Лизавету, чаще Несмеяной называли. Хоть и удалась она красавицей и хохотушкой, и умницей к тому же, да вот беда: как явится королевич заморский Лизаньку-царевну сватать, так она уста сахарные сожмет, бровки ясные нахмурит и помалкивает. Уж королевичи и шутов с собой приводили, и скоморохов - "менестрелей" по-ихнему, и сами плясать перед Лизанькой пытались - а она хоть бы улыбнулась. Так Несмеяной и прозвали.

  Долго ли, коротко ли, а жизнь в царстве Гороховом все шла да шла как по маслу. Ни тебе недорода, ни смерча с градом, ни мора коровьего, ни набега половецкого. Царю - благодать, делать ничего не надо; народу тоже благодать, живи да радуйся, а верной дружине и войску царскому - скука смертная: воевать не с кем. Так-то потешные бои велись, чтобы мечи не заржавели, да потеха - не бой.

  И вдруг, откуда ни возьмись, налетел средь бела дня черный вихрь. Солнце померкло, небо над самой землей нависло, распушистилось темными тучами, аки шкурой медвежьей; вот уж и гром заворчал рассерженным зверем... Забеспокоились люди, заспешили по домам, а кто далеко от дома был - под чужими крылечками попрятались.

  И из самого сердца вихря взметнулись огромные крылья. Перепончатые, вороненой сталью отливающие, - полнеба сразу закрыли. Сверкнуло брюхо, точно пластинчатой кольчугой прикрытое, могучий хвост из стороны в сторону метнулся, и огромная голова склонилась - прямо к людям в окна заглядывает.

  - Змей! Змей! - заголосили люди в страхе. - Змей Горыныч!

  Кто еще не спрятался - те ринулись в укрытия, какие нашли: иные в погреба, иные в подполы, а самый толстый купец Никита Бурый и вовсе в конуру собачью забился. А змей-то, иродище поганое, при виде всенародного страха башку свою с рогами к небу вскинул, пасть размером с коровье стойло разинул да как захохочет!

  Не стерпели того войска царски да ближняя дружина. Оседлали добрые витязи коней, таранные копья приготовили, мечи из ножен выхватили да в щиты рукоятями грянули: отведай, змеючая харя, силушки богатырской!

  Осыпали змея тучей стрел. Каленые были стрелы, пробивали и вражью кольчугу, и медвежью шкуру. А луки из турьих рогов - из таких хороший стрелок за тысячу шагов векшу в глаз бьет. Плохих-то стрелков у царя Гороха в войске не водилось. Да вот незадача - отскакивают стрелы от змеевой чешуи!

  Забросали змея сулицами. Хороши были сулицы, наконечники заточены - нет обороны от них. А поди ж ты, змею и они нипочем!

  Расхохотался змей пуще прежнего, голову свою повернул к войску да пламенем как дыхнет - кони на дыбы все и встали, витязей посбрасывали.

  Видел то лучший богатырь из дружинников - Иван, Иванов сын. Взыграла в его жилах кровь; вынул он свой меч, перекрестился - и ринулся на вражину. Врезал мечом по хвосту - хвост только заскрежетал. Врезал мечом по крылу - а на крыле ни царапины. Замахнулся, чтобы до морды достать - змей только уклонился, хвостом оземь грянул, конь богатырский отскочил - богатырь возьми да и упади с коня на четвереньки. Упал, коленку зашиб, ругается... А змей ему сверху и говорит:

  - Плохой ты воин, - и смеется, гад этакий, - в женихи не годишься.

  Осерчал тут Иванушка еще шибче. Он-то как раз жениться собрался, - да не на ком-нибудь, а цареву дочку, Несмеяну, сватать решил. Думалось ему: вот одолею змея, супостата окаянного, - и царь не откажет. Ан змей проворнее уродился. Хвостом Иванушку прихлопнул, а зубами содрал с него алый шелковый плащ и закинул Бог весть куда. Потом выяснилось - бабке одной на забор, так та из него летник для внучки сшила. А змей-то тем временем Иванушку и самого зубами за рубаху подхватил да в пруд как закинет! Пруд мелкий оказался. Лягушачий. Сидит в нем Иванушка по грудь, весь в ряске, на челе ясном - кувшинка, лягушка ему прямо в лицо "ква! ква!", а змей, вражина окаянная, еще и насмехается сверху. Почем нынче, спрашивает, лотосы в пруду?

  Тем временем доложили царю Гороху: так и так, дескать, Змей Горыныч прилетел, сейчас дань требовать начнет.

  Вышел царь Горох к змею. Ферязь золоченую надел, шапку горлатную - царь идет, не отрок дружинный! Плечи расправил, как давно не расправлял, бороденку задрал и молвит:

  - Пошто ты, окаянный, мою хоробрую дружину пожег и людишек распугал?

  А змей снова хохочет.

  - Дружина твоя, царь, - отвечает, - может, и хоробрая, а воевать не умеет, видно, что только по чучелам соломенным палить горазда. И не пожег никто их - сами разбежались. Что вы, люди, за такие убогонькие, хоть и милые, - говорю ведь, никто в женихи не годится!

  Подумал царь.

  - А не возьмешь ли, - спрашивает, - дочку мою, Несмеяну, то бишь Лизаветушку-царевну? Да так, чтобы град мой стольный и царство мое не трогать больше. Я, - говорит, - за народ свой и дочки родной не пожалею!

  Змей тоже подумал-подумал, а потом и говорит:

  - А давай!

  На том и порешили.

  Сложили сундуков расписных с золочеными замками пять штук, а в них - и шелка, и бархаты, и жуковинья с яхонтами, и кокошники, жемчугом шитые, и фаты сребротканые... Хорошо царевну собрали, что и говорить. Идет она, гордая да величавая, павой выступает; чернавки да девушки сенные голосят, царь тоже слезинку в бороденку уронил, а у Несмеяны-то на лице никакой печали не видать. Должно быть, змеев полон ей милей показался, чем царские палаты.

  Ан тут и сам змей налетел, царевну со скарбом ее подхватил - и унес во сини горы.

  Вздохнул царь Горох. Хлопотна ему была дочь родная - никак с рук ее сбыть не удавалось, так что змей и кстати прилетел; но недолго царь сейчас радовался. Как подумал, что сыну скажет, когда тот с охоты вернется, - вся лысина испариной покрылась.

  А змей все летел и летел над горами...

  ***

  Несмеяна огляделась.

  Пещера ей вполне сносным жилищем показалась. Хоть и без окон, но на полу ковер узорчатый, из соломы плетенный, стены тоже ковриками плетеными да какими-то картинками украшены, светец кованый с лучиной, на полу подушки, а на подушке сидит - девка не девка, кошка не кошка, и на гуслях играет. Ан и гусли-то не гусли, чудо заморское. Очаг опять же у стенки, а у очага кастрюльки да кружки, миски... все как у людей. Ну, подумала царевна, хоть и не царский чертог, а жить тут все же можно. Вон, кошка-девка даже песни мяукает!

  А не успела Несмеяна о том подумать, как кошка-девка гусли свои отложила, с подушки сползла да и челом ей бьет.

  - Исполать тебе, красна девица, - сказала ей Несмеяна. - Кто такова, давно ли у змея томишься? То-то летник на тебе дивный, отроду такого не видала.

  А и правда дивный - халат не халат, летник не летник, и не понева, и не ферязь: пояс бантом завязан, рукава широкие...

  - Кимоно это, дура-сан, - мяучит девка-кошка. - Пожалте чай пить!

  Села Несмеяна чай пить. И чай тот чудной, не нашенский, не русский. И сласти к нему чудные, да и не сласти, а так - вид только красивый...

  - Вагаси это, - кошка объясняет. - А это гомасио, солененькое. А это тайяки...

  Положила Несмеяна в рот рыбку печеную. Чаем несладким прихлебнула. Успокоилась.

  - Люди меня Несмеяной кличут, а крестили меня Лизаветой. Лизкой, - говорит. - Тебя-то как звать-величать? И кто ты такая? Не человек, не кот, и кимоно твое, и гусли...

  - Сямисэн, дура-сан, - поправляет.

  - Сама дура усатая! - осерчала Несмеяна. - Я царевна, а ты мышеловка хвостатая, пятнистая!

  - Неправда, - обиделась девка-кошка. - Некомата я и дочь микадо. Небось твой батюшка на кошке третьим браком бы не женился, а мой женился!

  - А мой сам царь и женился на царице, - надулась Несмеяна. - А у твоего, это... мезальянс!

  - Девочки, не ссорьтесь, - мурлыкнуло от входа.

  Это сам змей прилетел. Довольный, бодрый, крылья сложил - красавец вороненый. Глаза поблескивают весело.

  - А вот и ты, государь змей. - Несмеяна к нему оборотилась. - Ну, сказывай, пошто нас от порога отцовского увел? Женской руки в твоем холостяцком логове недоставало?

  - Дура-сан, - хихикнули за спиной.

  - Вот заладила, некоматерная ты, - начала Несмеяна, да тут и сам змей рассмеялся.

  - Нешто не видать, что в моем-то логове женская лапа с крылом есть? Мужской тут нет, но с этим уж ничего не поделаешь, как видно. А как одной мне скучно, вот я и нахожу себе подруженек!

  Смотрит Несмеяна: точнехонько! Изгибы у тела у змеиного плавные, женственные, и морда не страшная и не свирепая - кокетливая девичья мордочка. И ресницы длинные.

  И молвила Змеица:

  - Гляньте, девочки, я журналы модные принесла. Тот рыцарь, у которого я их отобрала, божился - самоновейшие! Айда, посмотрим!

  И сели три девицы у входа в пещеру с журналами - смотреть да туалеты себе выбирать...

  Так и потянулась у них жизнь. Без чернавок да девушек сенных оно, конечно, с непривычки тошно, ан вскоре Несмеяна втянулась. С утреца она, бывало, веником по коврам плетеным пройдется, а некомата Марико, микадовская дочка, за ней - с тряпицей. День Несмеяна щи варит да шаньги грибами начиняет, день - Марико свой мисо-суп с енотиной готовит да роллы вертит. На охоту да рыбалку Змеица Горынычна летает, так что мясо с рыбой да кореньями душистыми и травами на столе не переводится. Одежки втроем мыть приноровились - одна у ручья моет, вторая рядом развешивает, а Горынычна на них дохнет горячим воздухом - уж все и высохло. А потом, труды по хозяйству закончив, сядут девки в ряд, Марико свой сямисэн как настроит, Несмеяна песню затянет - а голос-то у нее соловьиный, на всю Русь славился, - и пошло у них веселье!

  А всего веселее было, когда очередной рыцарь или витязь какой шел Змеицу Горынычну воевать.

  Сядут Марико с Несмеяной рядышком, бывало, и смотрят.

  - Ой, какой каваййи, - пищит Марико. - Глянь-ко: волосы беленькие, глазки голубенькие!

  - Да ну, не люблю таких, - отмахивается Несмеяна. - Такого надо не мечом, а ромашкой по лицу!

  И точно: вылетит Змеица, хвостом рыцаря как турнет - и летят баньера да гербовый щит в ручей, а рыцарь, на ходу эспаулеры свои теряя, драпает со всех ног!

  Принесет Змеица эспаулеры те, дивится им Несмеяна: с виду - наплечники, коих у всех витязей ее батюшки есть в доспехе, да не стальные, а из тонкой кожи, никакой защиты с них...

  В другой раз лучник пришел. Весь в зеленом, кожаная рубаха под кольчугой вырезана зубчиками - гамбизон, ноги обтянутые.

  - Хорош, - Несмеяна аж залюбовалась. - Ножки-то каковы! Не то, что у других, кривоногих...

  - Да ну, ножки, - фыркает Марико. - Ножки можно и в хакама спрятать, если кривые, а у этого нос, гляди, какой кривой, и челюсть лошадиная.

  - А ну-ка, дракон, убийца вдов и сирот, выходи на бой! - кричит рыцарь картаво. - Добрый английский лук еще никого не отпускал без стрелы!

  Змеица Горынычна голову чуть повернула, стрелу ту в полете поймала - хрусть и пополам!

  Лучник еще пострелял, пострелял, а потом Змеице с ним баловаться надоело; пыхнула дымом, лучник ажник закашлялся - и бегом!

Дальше