Время волка. Пленница дважды
Сония Коста
Пленница дважды
Хан-Султан росла, как и положено принцессе, в роскошном дворце. Она была дочерью хорезмшаха султана Ала-ад-Дина Мухаммеда. Озорного, все время смеющегося ребенка обожал весь гарем - и жены, и наложницы султана. Ей позволяли многое: и бегать целый день со звонким смехом по гарему и дергать за халаты наложниц, есть много приторных восточных сладостей. Любила Хан-Султан и со своим братомДжелалом, которого она постоянно задирала, а тот терпел, так как тоже души ни чаял в своей милой веселой сестренке. Матушка часто дарила Хан-Султан шелковые наряды, благо такой товар продавался там в огромном количестве. Эта ткань была приятна ее гладкой белой коже.
Только одного человека боялась маленькая Султан, это была самая главная женщина в гареме и не последний человек в государстве - мать хорезмшаха Теркен-хатун. И не только она. Поговаривали, что сам султан ее побаивается и не смеет перечить. Маленькая девочка постоянно видела мать в слезах после разговора с Теркен. Не было любви у нее и к внуку Джелал-ад-Дину, как и ко всем детям старшей жены сына. Бегая по саду, брат и сестра боялись встретить бабушку, один ее суровый взгляд заставлял детей замолчать и опустить головы. Как-то, гуляя по саду в сильную среднеазиатскую жару, озорница Султан уговорила брата искупаться в фонтане, и, увидев издалека прогуливающуюся по саду Теркен со служанками, Джелалпосмотел на сестренку совсем растерянным взглядом. Она, крепко взяв брата за руку побежала. Не остановили ее крики грозного голоса хатун: "Стоять! Что натворили?! Стойте, кому говорю!" Джелал хотел было повиноваться приказу бабушки, но сестра не слушала, бежала и тянула его за собой.
Не чувствовала Хан-Султан в Теркен родного человека. Какая-то другая, непонятная... Не похожа она была на покладистых и улыбчивых персидских, арабских и тюркских мусульманских женщин с приятными, как журчание ручья, глоссами. Как будто и не женщина Востока совсем. Но она была женщиной Востока, но другого Востока, а вернее, женщиной Евразии. Теркен была родомиз тех самых мест,где люди делали каменные изваяния женщин с луками, поклонялись женскому божествуУмай.И хорезмшах Текеш взял в жены дочь вождя кочевого тюркского народа канглы.В ней текла кровь того самого народа, который сотни лет назад появился в евразийских степях и беспокоил Киевскую Русь. Они говорили на огузском языке, в Азии их знали как кангюйцев, восточные славяне - как печенегов. Те, что ушли в Восточную Европу и беспокоили Киев, в последствии были разгромлены ромеями и новыми хозяевами степей - кипчаками, известными как половцы и куманы. Оставшиеся в Мавераннахре перешли на кипчакский и соседи их стали считать за кипчаков, но память о былом могуществе и древнем Конгюе хранил народ в песнях и сказаниях. Появившись перед глазами хорезмшаха, она не опутила голову и даже не стала прятать взгляд, а посмотрела своими большими раскосыми черными глазищами ему в упор, да посмотрела так, будто собиралась вынуть саблю и вступить в неравный бой. Неравный для шаха, конечно же.
Пройдут столетия, канут в лето народы и империи, и скажет государь новой страны, как терзали Русь предки этой гордой степнячки. Так это или нет, но своего мужа и весь горем Теркен терзала точно.Бедные наложницы, оглядываясь с опаской, ходили по коридорам дворца, боясь попасться ей на глаза. А провести ночь с шахом сопровождалось очень большим риском. Если ему не удавалось это скрыть от служанок и евнухов, осведомителей хатун, тут же на лице несчастной персиянки или тюрчанки, или индианкипоявлялисьсиняки и кровоподтеки. Шли годы, глядя в зеркало, стала замечать Теркен, как на лице появляются морщины, как увядает красота. И муж все чаще стал заглядываться на молоденьких рабынь. Видите ли, решил вспомнить, что он мужчина, да еще и восточный, хозяин в стране, так должен быть и хозяином в семье. Как только начинались крики и слезы, слышала в ответ: "Молчи, женщина! Тебе дурно, иди поспи или погуляй в саду!" И этого хатун вынести не смогла.
Дочь степей, она так и не научилась смирению, хоть и приняла новую веру. Однажды, Текеш, как и полагается султану, позволил себе уединиться с наложницами в бассейне. Узнав об этом, Теркен приказала слугам нагреть комнату максимально,потом заперла двери в бане, что муж долго кричал и стучал в дверь, когда ему стало дурно от сильной жары. На требование объяснений она сделала вид, что все получилось случайно. Шах сделал вид, что поверил, но после этого заходил в бассейн без наложниц.
Чем старше становилась Хан-Султан, тем краше: огромные черные глаза, густые волнистые черные, как ночь, волосы. Росла девочка, как цветок в том дворцовом саду. Хан-Султан, девушка туркменских кровей отцу и матери, была душою персиянка, даже в семье предпочитала говорить на языке коренных хорезмийцев, близком к фарси, а не тюркском. Обучали принцессу также арабскому, чтобы знала и понимала суры из священного Корана и хадисы Пророка. Многие суры она знала наизусть, больше всего любила слушать азан, никогда не пропускала пять обязательных молитв, ни глотка воды не позволяла себе в священный месяц Рамадан, пока не зайдет солнце. Не любила Хан-Султан сплетничать с женами и наложницами, а проводила свое время с книгами часами на пролет. Родители не нарадовались дочери: и красоты неписаной, и благочестивая, улыбчива и покладиста с родными. Но был у нее один грех - любила персидских поэтов Омара Хайяма, читала его всегда тайком, когда других женщин не было поблизости. Как-то проведала Теркен про это и отобрала книгу, проведя воспитательную беседу. Стихи те были о вине и страсти, что грешно для правоверных. Долго горевала принцесса, даже любимая пахлава в горло не лезла. Тогда матушка Ай-Юлдуз книга и сказала, чтобы читала только наедине.
Исполнилось Хан-Султан пятнадцать лет, как Ала-ад-Дин Мухаммад решил выдать ее замуж. Тогда великая радость была в Хорезме: войско шаха нанесло поражение кара-китаям, победа над неверными, освобождение мусульманского населения от власти язычников, притеснявших мусульман, закрывавших мечети и запрещавших мусульманскую одежду. Теперь хорезмшах - единственный покоритель Востока, как думали тогда, не ожидая сюрприза из Монгольских степей. Союзником Мухаммада был правитель Бухары и Самарканда Усман из династии Караханидов. За него и суждено было выйти Хан-Султан. Теркен сына попросила: "Юная она совсем, жизни не знает, не привыкла жить без отца и матери. Это не я, выросшая в степи, пусть пока в нашем дворце поживут, привыкнет быть женой". Сын матери не посмел ослушаться и сообщил будущему зятю "У нашего народа издревле такой обычай, чтобы после свадьбы молодые пожили недолго в доме отца жены, и ты должен пожить у нас". До встречи с женихом Хан-Султан никогда не видела мужчин, кроме отца и братьев, последних и то, только в детстве. Предстала перед женихом с головы до пят была покрыта покрывалом, которое она постоянно поправляла, чтобы оно не спало и не открыло волосы. Взгляд был опушен вниз от смущения и желания следовать предписаниям Корана. Только краем глаза на секунду позволила себе во время никяха взглянуть на Усмана. Увидев, что он красив собой, и лицо приятное, голос тонкий, спокойный, сердце успокоилось. Значит, сможет полюбить...
Пока жил у хорезмшаха Усман был заботливым, говорил жене, что прекраснее ее нет на свете, глядел на нее влюбленными глазами. Он был так обходителен, что постепенно ушли страх и неловкость перед взглядом и прикосновением мужчины. Распустился дворцовый цветок. Теперь взгляд Хан-Султан стал другой: то был не взгляд застенчивого ребенка, а уверенный взгляд женщины, красивой женщины, благородных кровей.А жизнь, кроме появления мужа, не поменялась: отдых в покоях после утренней молитвы до обеда, многочасовое сидение перед зеркалом и наведение красоты с помощью рабынь, примерка на шею, пальцы, уши золотых украшений, подаренных мужем и отцом бассейн в хамаме, прогулка по саду, уроки богословия, арабского и фарси чтение персидских поэтов и халва... О, эта сладкая, таящая во рту штука! Она готова была есть ее каждый день и только ее... Однажды, по приказу Усмана, евнух принес куклу, купленную у бродячих артистов. Но незнала Хан-Султан, как сказать мужу, что сомневается, хороший ли это подарок, ведь она читала у ученых-богословов, что рисовать и лепить людей - харам. Только Бог может сотворить живые существа, а изображая их, человек пытается уподобляться Богу. Хоть и в Коране она такого не видела, но видела в Но как отказаться от подарка мужа? Как сказать, что он не прав? Никак. Бабушка бы запросто, а матушка - никогда. И она не станет. Просто, улыбнувшись, промолчит, а куклу уберет в сундук подальше. Но как же красива кукла! С черными кудрями, огромными глазами и белоснежной кожей, словно девушка из стихов персидских поэтов. Каким же талантом художника обладал простой ремесленник, смастеривший куклу!
Детство хатун приторно сладкое, как халва. Вот бы у каждой девочки было такое детство... Но вскоре Хан-Султан предстоит узнать всю жестокость мира за пределами дворца и сада с фонтанами. Спустя год Усману предстояло вернуться в Самарканд и править как вассал Хорезма. Первый вкус горечи, но не самый сильный, она познала, прощаясь с отцом и матерью, не зная, увидит ли когда-нибудь их еще. В закрытой повозке в окружении отряда охраны, проезжая улицы Гурганджа, Хан-Султан услышала шум толпы звонкий смех детей, женщин, мужчин. Осторожно выглянув из повозки, прикрывая лицо краем чадры она увидела толпу людей вокруг каких-то декораций. Что это? - спросила она сидевшую рядом служанку. - Бродячие артисты - ответила та. - Остановитесь ненадолго - приказала хатун. Хатун, отстанем от экипажа - говорила служанка. - Не отстанем. Лошадей остановили. Хан-Султан стала выходить из повозки. - Хатун, опасно! - уговаривала служанка. Закрыв лицо чадрой в окружении нескольких мужчин-охранников, она пробралась через толпу и увидела представление с куклами, похожими на ту самую. Вокруг бегали дети и хохотали. Смеялась и Хан-Султан. С удивлением ребенка смотрела на стоявшего рядом китайского купца с его охранниками. Очень необычная внешность у него была: немного похож на ее бабушку, но с более узким разрезом глаз. И одет был необычно, и говорил ни на одном из языков, которые она знала: ни на огузском, ни на хорезмийском, ни на арабском, ни на фарси. Думала она о том, как интересен мир вне дворца: базары с изделиями гончаров, украшенными разноцветными узорами, шелковыми тканями, прекрасными мечетями и звуком азана. Не то, что вечная ругань между наложницами, которую она слышала за стенами своих личных покоев. И не знала, что это последние дни счастья. Проезжая дальше, она также выглядывала из повозки и видела крепостные стены городов, шатровые мавзолеи, бескрайнюю пустыню с барханами и верблюжьеми колючками, на над ней чистое синее небо без единого облака. Раньше она видела все это, но только на персидских миниатюрах в книгах про Алладина и Шахерезаду.
Дворец Усмана в Самарканде оказался скромнее и покои, предоставленные хатун меньше прежних.Во дворце их встретила старшая жена УсманаНур-хатун, дочь гюр-хана кара-китаев. Маленькая стройная женина монголоидной внешности улыбалась Хан-Султан, делая вид, что рада ее прибытию. На второй же день после приезда шах Усман приказал привести к нему наложницу. И тут Хан-Султан словно ледяной водой облили. Прошло детство-сладкая халва... Теперь поняла, что она больше не та принцесса, любимица отца, матери, брата, которые весь мир готовы были бросить к ее ногам, стоило только попросить, улыбнуться, посмотреть своими огромными глазищами. Выпало несколько слезинок из глаз, но вытерев щеки, быстро отогнала эти мысли хатун: "Зачем я переживаю? Муж ничего не запретного не делает. Где написано, что он должен только обо мне думать? Он все-таки Бухарой правит".И вспомнила, как ей говорила матушка: "Проси Аллаха, чтобы дал сына. Тогда муж будет любить и уважать. И люди уважать будут - станешь матерью наследника. А если много сыновей, то великое счастье". Молчала Хан-Султан и не показывала мужу свою обиду.
Но так повторялось уже много раз. Прошел месяц, а Усман только с наложницами.Тут не то что сына, и дочь не родишь. -Нет, надо что-то делать, - подумала Хан-Султан, и, разведав у слуг, когда хан ханов собирается в очередной раз принять наложницу, юную индианку. Остановила наложницу на пути в покои, приказав: "Стой! Возвращайся к себе!" Увидев не ту девушку, которую ждал Усман недоумевал: - Как ты смеешь решать здесь?! Ты даже не старшая жена, не Нур-хатун! -Хан ханов, с тех пор, как мы приехали сюда, вы забыли о существовании Хан-Султан, дочери хорезмшаха Ала-ад-Дина Мухаммеда! Будь это Нур-хатун, я бы слова ни сказала, но жалкие рабыни...
- Молчи! - закричал Усман. - Зачем упомянула имя твоего отца? Намекаешь, что пожалуешься папочке? Думаешь, его кто-то здесь уважает? Или боится? Да народ ненавидит его и всех хорезмийцев! Стоит мне приказать и туту же все пойдут рубить воинов Хорезма и всю твою свиту! Поэтому иди в свои покои и веди себя тихо.
Что делать? Как быть? Хан султан сидела на полу и рыдала в своих покоях. Если он разведется, то позор будет отцу, величайшему из правителей. А если нет, то придется прожить всю жизнь ТАК. Надо писать письмо отцу, он не оставит это просто так, а кто такой Усман? - Всего лишь вассал хорезмшаха.
Пока Усман год пребывал в Ургенче хорезмийский шихнеэмир Дорт-Аба и его люди бесчинствовали в Самарканде и вызвали ненависть чуть ли ни каждого горожанина. Недовольство наместником грозило перейти в бунт против хана ханов как союзника хоремийцев и зятя шаха. Оставалось только одно - порвать союз с хорезмийцами. Ночью его воины зарубили отряд хорезмшаха, прибывший с Хан-Султан.
Письмо, которое Хан-Султан написала отцу и приказала служанкам передать послать гонца, оказалось в руках Нур-хатун. Та вызвала ее в свои покои. Когда Хан-Султан зашла туда, то пришла в ужас, увидев письмо в ее руках. Письмо было написано на арабском с надеждой, что рабыни не смогут прочитать. Сама Нур не говорила ни на хорезмийском, ни на фарси, ни на арабском. Даже тюркский недавно выучила. Она происходила из народа кара-китаев, потомков монголоязычных киданей. В прошлом носила другое имя и была буддисткой. Перед замужеством, как и полагается, приняла ислам и стала Нур-хатун. Эта худощавая маленькая женщина чем-то напоминала Теркен, обладала таким же властным голосом и держала в страхе всю женскую половину дворца. Найти человека, знавшего арабский, не составило труда.
- Ты наказана за предательство мужа, будешь сидеть в своих покоях без еды до тех пор, пока я не решу!