С вышки были видны все наши дворы: «Тринадцатый», «Мадрид», кусок «Парижа», гаражи, река Урал. Был даже виден центр города – пешеходная улица Советская. Там, на Советской, была моя школа.
Еще в Лётке мы плавили свинец. Нас с пацанами плавить свинец научили старшие из двора. Это было в прошлом году. Помню, мы, как обычно, перелезли через забор, чтобы «поболтаться» в Лётке, а там уже сидели Рома, Таксист и еще пара их друганов. Они жгли костер. Мы хотели пройти мимо, но Рома заметил нас и позвал.
– Свинец никогда не плавили, щеглы? – спросил он.
Мы помотали головами. Нас было трое: я и братья Струковы – Санек и Диман − самые мои главные друзья.
– Найдите мне консервную банку, – распорядился Рома, и мы пошли на поиски.
Банка нашлась быстро. На плацу Лётки, когда у кадетов не было учебы, всегда валялось много всякого хлама. Мы отдали банку Роме, он загнул ее крышку кольцом и приделал к длинной палке. Получилось что-то похожее на половник. Потом Таксист откуда-то из кустов приволок аккумулятор и бросил его рядом с костром. Мы с Саньком по очереди попробовали его поднять: аккумулятор был очень тяжелый, килограммов на десять.
– Сначала находишь батарею, – начал говорить Рома, – их полно по гаражам валяется.
Рома выкинул сигарету, взялся за аккумулятор, поднял его и с размаху шарахнул об асфальт. Корпус аккумулятора треснул, из него полилась темная жидкость.
– Потом батарею надо расхреначить, – продолжил Рома.
Он еще раз поднял аккумулятор и снова шмякнул его о землю. На этот раз от корпуса откололось несколько кусков пластика. Жидкость потекла сильнее.
– Это электролит, – сказал Рома и наступил на жидкость, которая растекалась по асфальту. – Надо подождать, пока вытечет, а то он ядовитый.
После пяти минут таких упражнений с аккумулятором Рома и Таксист сбили с него пластиковый корпус. Внутри были пластины с ячейками. В ячейках было полно засохшего электролита или какой-то другой гадости. Старшие разломали блок аккумулятора на отдельные пластины и начали «выстукивать» из ячеек засохший электролит.
– Давай, Маркуша, присоединяйся, – сказал Рома и передал мне несколько пластин.
Братья Струковы тоже взяли себе по паре и принялись колотить ими по асфальту. Пластины были грязные, и мы испачкали себе все руки. Но это было даже здорово: чем грязнее руки, тем интереснее дело.
Потом Таксист собрал очищенные пластины, разделил их на кучки и засунул одну кучку в консервную банку на палке.
– Это свинец, – Рома ткнул пальцем в пластины. – Теперь нам нужен будет кирпич с выемками. Такой, чтобы с конусами. Метнитесь-ка и найдите, – приказал он нам троим.
Мы вновь пошли рыскать по плацу Лётки. Кирпич тоже нашелся. В нем, как и было нужно, на одной стороне были конусные выемки. Я не знал до той поры, что такое конусы, но Санек Струков сказал, что вот такая форма и есть конусы.
Мы с кирпичом вернулись к старшим. Рома, Таксист и остальные сняли футболки и сели вокруг горящего костра. Рома взял палку-«половник» и сунул банку со свинцом прямо в огонь. Мы со Струковыми расположились рядом на асфальте. Сидеть близко от костра летом было жарко. Мы все вспотели.
– Сейчас разольем, – сказал Рома и раскурил от костра новую сигарету. – Мелкие, у вас сигареты есть? – спросил он, смял пустую пачку «Мальборо» и бросил ее в костер.
Мы с братьями Струковыми помотали головами. В нашем курящем дворе никто из нас, малышей, не курил. Пробовать пробовали, но не курили. И мне, и Струковым дома за курение бы мигом влетело.
Свинец начал плавиться. Я не ожидал, что это будет так быстро. Прошло-то всего минуты три. Металл растекся красивой серебристой жидкостью с отливами по банке, которую Рома вытащил из костра. Он ловко разлил жидкий свинец в конусы кирпича. Кирпич зашипел.
– Пусть подсохнет минут пять, – сказал Рома и засунул в почерневшую банку новую кучку свинцовых пластин.
Вообще Рома был добрее своего отмороженного брата Костяна. Он не только курил, пил, ширялся и дрался, но иногда делал что-то интересное. Плавил свинец, например.
Вторая банка со свинцом расплавилась еще быстрее первой. Пот с лица мы вытирали футболками, но никто от костра не отходил, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного.
Рома достал было банку из костра с жидким свинцом, но понял, что кирпичная форма все еще занята предыдущей плавкой. Он окликнул Таксиста, который только что вернулся из кустов, где был по «отливному» делу, и сказал ему выбить свинец из кирпича. Нам, малышам, Рома этого не доверил.
Таксист взял кирпич и хлопнул им плашмя по асфальту. Свинцовые конусы выпали из кирпича. Сам кирпич раскололся, и маленький кусок от него отлетел прямо Роме в лоб. Рома дернулся, дернулась и его палка с консервной банкой, и весь расплавленный свинец полетел широкой дугой в нашу сторону. Как будто воду выплеснули из чашки. Все случилось так быстро, что я даже не знаю, как мы: я, Струковы и старшие − успели отпрыгнуть от серебряных брызг. Фух, пронесло. Только Таксиста не пронесло. Он был слишком длинный и совсем неуклюжий. Он тоже видел капли свинца, но все, что Таксист успел, это повернуться к этим каплям спиной. Спина была без футболки. Голая и мокрая от пота была спина у Таксиста. И не так много на нее попало свинца: всего несколько крупинок, − но его вопли я буду помнить всю жизнь.
Таксист забегал по плацу Лётки как ошпаренный. Хотя он и был ошпаренный. Что именно он орал, никто из нас не запомнил, но там точно не было ни одного приличного слова. Через секунд тридцать беготни Таксист остановился. В глазах его были слезы, лицо побледнело, а сам он дышал тяжело.
– Да ладно, не ной, – сказал Рома с расстроенным видом.
Рома явно больше жалел о расплесканном напрасно свинце, чем о спине своего друга Таксиста. Он сковырнул несколько свинцовых капель, которые застыли на асфальте, и закинул их обратно в банку.
– Пойди сюда, Таксист! И хватит орать, в самом деле, – позвал его другой пацан из компании старших – Даня. Нет, по-настоящему звали его не Даня, а Максим, но кличка у него была именно такая. Он был очень толстый, похожий на жабу.
Таксист подошел к Дане и повернулся спиной. Даня поплевал на ладонь и быстро ногтем большого пальца отковырнул от Таксистовой спины прилипшие к коже капли свинца. Таксист взвыл еще раз. Места попадания свинца покраснели и вспухли.
– Сука ты, Рома, – горько и негромко сказал Таксист, но Рома услышал.
Он резко развернулся, вытаращился на обожженного друга и с размаху дал ему по плечу палкой с консервной банкой, которую он продолжал держать в руках. Удар вышел сбоку, сильный, так что банка слетела с палки и покатилась по плацу. Таксист завопил от боли во второй раз.
– За базаром следи, – сказал ему Рома и отбросил палку. – Я же не специально на тебя плеснул.
Рома расстегнул штаны и отлил в костер. Видимо, после случая с Таксистом настроение плавить свинец у Ромы пропало. Он подобрал готовые свинцовые конусы, кинул один Саньку Струкову, махнул своим дружкам и пошел прочь из Лётки. Таксист потер спину, плечо и почапал за Ромой.
Мы же по очереди покрутили выплавленный свинец в руках. Он был очень тяжелый, сверкающий, красивый. Оставшиеся пластины из аккумулятора мы со Струковыми спрятали в ближние кусты и тоже полезли из Лётки обратно во двор. Я думал о Роме и о том, как он отделал Таксиста. Видимо, не такой уж он и добрый. Не добрее своего брата Костяна. Я бы ни за что ни Санька, ни Димана бить палкой не стал бы. Пинка дать можно, но это же в шутку, а палкой – нет.
А свинец мы потом еще много раз плавили. Тем летом это стало одним из самых любимых занятий всех мелких. Просто так жечь костры было уже неинтересно, а свинец в банке − то что надо.
Кто-то из наших сказал, что завтра мы бьемся с «Мадридом». Это значит, что следующим вечером мы стенка на стенку подеремся с пацанами из соседнего двора. Вечер должен быть не очень поздним, чтобы нашим родителям еще не захотелось звать нас домой.
Никто из пацанов не помнит, когда случилась первая битва с «Мадридом». Наверное, с самой постройки наших дворов. Я помню два года войны. Костян говорил, что помнит пять лет. Отец Струковых жил тут с самого детства и тоже воевал с соседним двором. В прошлом году было четыре сражения, и во всех наш «Тринадцатый» победил. Но этим летом все поменялось, и мы уже проигрывали три − ноль.
Воюем с «Мадридом» мы вот как: от нашего двора дерутся все старшие и несколько мелких на выбор Костика и Ромы. Старших у нас во дворе человек десять. Участвовать в битве они должны все. За отговорки у нас чмырят, причем даже старших. Но отговорок и сачков – тех, кто драться с «Мадридом» не хочет, − обычно и не бывает. Старшие все рвутся в бой.
Малышей у нас штук восемнадцать, но на каждую битву отбирают тоже лишь десять. За хорошее поведение, за силу и ловкость. И возраст важен. Так, прошлым летом меня не взяли ни разу: я был десятилетним шкетом, на которого дунуть-плюнуть и пальцем размазать. А в этом году я всегда в постоянном составе, потому что хорошо научился стрелять из рогатки и совсем не боюсь получить по роже от «Мадрида». Ну как… боюсь, конечно, но вида не подаю.
Всего получается двадцать пацанов.
В «Мадриде» живет меньше народа, поэтому выбирать им не приходится. Чтобы подраться с «Тринадцатыми», или с Пиратами, как они нас сами называют, «Мадрид» берет всех. От десяти лет до пятнадцати. И получается тоже около двадцати человек, так что, считай, поровну.
За день до битвы мы все вооружаемся. Малыши обычно крутят шпоночные рогатки из проволоки, старшие натягивают самодельные арбалеты и обклеивают изолентой щиты из картона. Много и другого оружия.
Рогатки к каждой битве мы режем и крутим новые. Сделать хорошую рогатку – это очень важная штука. Сначала надо решить, какую ты хочешь рогатку – каменку или шпонку. Каменка, ясное дело, стреляет камнями, и делать ее сложно. Для каменки надо найти хорошую рогатину на молодой и прочной ветке, спилить ее или отрезать. Ломать ветку нельзя: тогда она пойдет трещинами и может сломаться, если натянуть ее слишком сильно. А если сломается, то так можно и без глаза остаться: жгут «каменной» рогатки бьет очень сильно. Дальше нужно прорезать на каждом пальце рогатки желоб и туда примотать по куску жгута. С хорошим жгутом у пацанов всегда были проблемы. Годился лишь тот, что продавался в аптеке, но стоил он дорого. Редко у кого из малышей такие деньги были. Те пацаны, у которых были машины в семье, таскали жгуты из автомобильных аптечек. Но ни у меня, ни у Струковых машины никогда не было, а значит, и воровать было неоткуда. Некоторые пацаны пытались приделать на рогатку резинку от трусов, но она была слишком мягкая и хорошего выстрела не давала. И наконец для каменки нужен был кусок кожи или дерматина. По обеим сторонам к нему приматывались жгуты, а в сам кусок кожи вкладывался камень, и рогатка была готова к бою.
Однако в войне с «Мадридом» каменки были запрещены. Не знаю, как двум дворам удалось договориться, но пацан, который приходил с каменкой на бой, сразу же выгонялся Костяном. Иногда с пинками. Да, была пара таких случаев среди малышей. Почему? Потому что каменка – это страшная и мощная штука. С близкого расстояния она вышибала мозги. Или глаз. Говорят, был давний случай, когда после одного такого сражения на каменках пацанов развозили на скорой. Теперь никаких каменок.
Рогатки у нас разрешены только шпоночные. Шпонка – это согнутый в букву U или V кусок проволоки или маленький гвоздь. Кладешь шпонку на резинку, натягиваешь и отпускаешь. Если рогатка хорошая и пружинистая, то такая шпонка летела метров на двадцать, иногда пробивала картонный щит и оставляла царапину или синяк, если попадала по месту без одежды. А с близкого расстояния и одежда небольно спасала. Шпоночные рогатки мы делали из проволоки. Проволоку можно было найти на свалке.
В поход на свалку за проволокой меня позвал Санек Струков. Это он узнал, что завтра новый раунд «мадридской» войны, и рассказал об этом мне. Его брат-двойняшка Диман валялся дома с ветрянкой и в армию «Тринадцатого городка» на этот раз не вошел.
Струковым лет было так же, как и мне, но оба были повыше и посильней. Их еще в прошлом году пару раз старшаки звали драться против «Мадрида»: такие они были развитые. В прошлом году сражения для Струковых обошлись без травм и синяков. Пронесло. В прошлом году мы и победили всухую. В этом же все пошло по-другому: в последнем бою две недели назад Димана в упор по ногам расстреляли из шпонок, и ему пришлось сдаться, а Санька старшие исключили из битвы. Он перед самым началом случайно наступил в собачье говно, поскользнулся на нем и ушел домой отмываться.
По пути на свалку мы встретили Жирика и взяли его с собой. Жирик – еще один мелкий пацан из наших. Почему все его называли Жириком, никто не знал, но так уж повелось. Жирным Жирик не был. Скорее наоборот, Жирик был тем еще дрищом. Кажется, дунешь − и снесет Жирика. Драться с «Мадридом» Жирика никогда не звали. Все старшие были в курсе, что отец у Жирика был ментом. Милиционером. А лишних бед от Жирикова отца никто из старших пацанов не хотел. Мало ли, может, Жирику кто-то из «Мадрида» засветит, а ты потом перед его папаном робей. Жирик очень хотел драться и всегда переживал, что его не берут. Но ни я, ни Струковы тут ему помочь не могли. Все решали старшие.
– Да ладно, – сказал в этот раз Санек Жирику, когда тот опять начал ныть о том, чтобы мы уговорили старшаков его взять на войну, – ты все равно подходи завтра: может, у нас кто выбудет, и ты заменишь. А если проявишь себя хорошо, то вообще всегда звать будут, и все равно, кто отец у тебя.
Я на это сказал, что лучше все же сначала спросить у старших пацанов, но Жирик от слов Санька уже загорелся и намылился с нами топать на свалку за проволокой. Прогонять его мы не стали: Жирик – наш друг.
Наша свалка была очень большая. И тут не было ничего, что гнило бы и воняло. Всю эту пищевую парашу увозила машина-мусорка, которая приезжала к нам во двор дважды в день: утром и вечером, − и все местные спешили закинуть туда свои ведра. А на эту свалку выбрасывали только строительный мусор: трубы, куски цемента, какие-то деревяшки. И еще иногда здесь валялись коробки, телевизоры, приемники, другая старая неработающая электроника и всякий остальной хлам. Свалка совсем не пахла свалкой. Скорее, стройкой. Находилась она прямо за нашим двором в сторону Урала.
Я, Санек и Жирик полезли копаться в мусоре. Нам повезло. Мы почти сразу нашли хороший моток проволоки, кусок сетки-рабицы, круглый и тяжелый пылесос, огромное радио без половины кнопок и крутилок и большую картонную коробку. Все это добро мы оттащили от свалки в сторону и принялись вооружаться к завтрашнему дню. Санек сбегал домой и притащил кусачки и изоленту, а я и Жирик скрутили нам троим по рогатке.
Тонкий жгут для шпоночных рогаток у нас остался еще с прошлого раза. Я привязал его к своей рогатке, прижал к нему проволоку и сел резать кусачками шпонки из рабицы. Но дело с ней шло плохо. Металл оказался слишком толстым и прочным, и я выбросил рабицу обратно на свалку. Санек и Жирик за это время расколошматили пылесос, достали из него электрический блок и стали вытаскивать из него сюрикены. Никакие это, ясен пень, были не сюрикены, но именно так мы называли тонкие железные пластинки, похожие на букву Е или Ш, которые закрывали электрический блок в любом приборе, будь то телевизор, радио или вот этот наш пылесос. В каждом блоке таких сюрикенов было штук сто, а внутри располагалась штуковина с магнитом и намотанной вокруг него медной проволокой. Мы разделили сюрикены между собой. Они красиво летали и вполне могли сойти за оружие в завтрашней битве. Если такой сюрикен попадет кому-нибудь по лицу, шрам останется на всю жизнь. К счастью для «Мадрида», сюрикены метали мы плохо, попасть ими в кого-то было почти невозможно, и использовали их мы только затем, чтобы нагнать шухера.
Потом я взялся за рыжую медную проволоку. Она годилась на шпонки. Я нарезал кусачками штук двести маленьких отрезков, согнул их и разделил между Жириком, собой и Саньком. Жирику боезапаса досталось меньше: мы же не знали, будет он вообще драться завтра или его, как обычно, задвинут. Жирик был понятливый и не спорил.