– Наталка поїхала з Сергієм, – з сумом в голосі повідомила Таня, коли я увійшов. – Її розподілили в сусідній райцентр, а у Сергія там бабуся живе, і він обіцяв допомогти Наталці з житлом на перший час.
Знетямлений я плюхнувся на стілець нібито мене підстрелили. А Танюха ще «контрольний постріл» зробила:
– Наталка просила передати, щоб ти не шукав її, бо вона вважає, що від тебе будуть глухі діти.
– Які там глухі діти? У мене ж глухота не спадкова. – пробурмотів я. – Це Сірий подбав… я давно помітив, що він на Натку око поклав.
У кімнаті повисла бездонна тиша – ні голосу, ні зітхання. Це було схоже на тишу після розкриття парашута. Гуркіт мотора гвинтокрила, свист у вухах від вільного падіння все йде, залишається тільки розчинення в повітрі.
Мені здалося, що я не на стільці сиджу, а лечу вниз і від цього мене трохи нудить.
– Я теж з'їжджаю на квартиру, – пролунав звідкись здáлека голос Тетяни. – Навчання закінчилося, і мені треба звільнити казенну кімнату. Ти зарадиш мені з валізами?
– Звичайно допоможу, – прийшовши до тями промовив я, крутячи в руках букет квітів.
Танюха одразу збагнула:
– Зараз принесу банку з водою, і залишимо квіти новим мешканцям.
Поки Таня поралася з букетом, під'їхало таксі. Ми завантажилися, і я супроводив дівчину до самих дверей її нового житла.
А через пару місяців ми одружилися. Зараз у нас ростуть двійнята, до речі, обидва чудово чують. Серьогу поки не зустрічав, але якщо перестріну, подарую йому велике мерсі!
Эва Баш
Профессиональный переводчик, автор текстов крупной и малой прозы в жанрах городское фэнтези, детектив, нуар, киберпанк.
Финалист международного конкурса Open Central Asia Book Forum & Literature Festival 2014 Евразийской Творческой Гильдии (Лондон) с англоязычной версией романа «Хрустальный сад».
Моросящий дождь стекал с надвинутой на глаза шляпы. Эхо шагов по булыжной мостовой глухо отдавалось в сырых полутемных переулках. В памяти яркими вспышками плясали воспоминания прошедшего вечера.
День рождения Карлито. Лоснящиеся самодовольные рожи приспешников. Тосты под брызги запрещенного алкоголя, в котором плавают разноцветные конфетти. Смех полуголых танцовщиц из кабаре «Мамы Мортон». Протяжный джаз струнного оркестра из Чикагского оперного. Чарующий голос несравненной Дивы. Всё самое лучшее, что можно купить за деньги.
Когда веселье достигает апогея, два дюжих мужика из пекарни Гвидо выкатывают торт. Кремовые розочки блестят на свету. Так же блестят глаза Карлито, когда он видит, как из торта выскакивает рыжеволосая красотка. Восторженные возгласы и аплодисменты затихают, лишь стоит ей достать «томми-ган» и начать палить.
Первым получит свою пулю Карлито. Потом Альфонсо, Джузеппе, Маленький Джо… Кто-то попытается выхватить револьвер, но не успеет.
Ринальдо будет наблюдать за происходящим через стеклянную дверь и медлить, поглаживая спусковой крючок. Это его место и его работа. Но лишь когда у красотки закончатся патроны, он пустит пулю ей в затылок. Ничего личного. Он должен.
Кто-то должен.
Ринальдо обойдет столы, выставленные буквой П. Постарается не наступать в лужи крови, но ноги всё равно будут путаться в серпантине.
Все, кто сможет, разбегутся. Останется только Дива. Рыдая, она склонится над лежащим на полу Карлито. Его невидящие глаза будут смотреть в потолок, а из уголка губ будет стекать тонкая струйка крови.
У мафии больше нет босса.
Ринальдо усмехнулся, подумав об этом, поправил мокрую шляпу и коротко взглянул на светящиеся желтоватым светом окна второго этажа. Лючия еще не спит. Опять, наверное, взяла работу на ночь.
Он ступил на узкие ступени крыльца, открыл дверь ржавым ключом. Деревянный барак встретил кислым запахом испорченных томатов и развешанного на лестнице белья.
«Ринальдо! – сразу же окрикнул его голос матери. – Где тебя черти носят? Роберто снова подрался. Выгонят! Потеряет место, о котором так хлопотал твой отец! Ринальдо!»
Но Ринальдо только отмахнулся, выругавшись себе под нос.
В узкой каморке, разделенной на две части выцветшей занавеской, было сумрачно и стыло. От окна, которое он давно обещается заделать, тянуло сквозняком. Тусклая настольная лампа освещала женщину на коленях, склонившуюся над тазом с бельем.
В былые времена Ринальдо насладился бы видом ее позы, но сейчас она его совсем не трогала. Вытащив из-под кровати початую фляжку, он зажег сигарету и растянулся на цветастом покрывале. Пружины скрипнули под его весом.
Лючия отжала очередную сорочку и, бросив ее в кучу других выстиранных вещей, коротко глянула на него через плечо и снова взялась за стирку.
Она знала, что нельзя тревожить мужа, когда он приходил домой посреди ночи в перепачканном кровью костюме и сразу же прикладывался к любимой фляжке. Она ничего не говорила о том, что он тратил всё жалованье на свои костюмы, выпивку и черт знает что, не принося домой ни пенни. Она никогда не устраивала из-за этого сцен. Хорошее настроение Ринальдо было для нее важнее собственных желаний и мнения. Она была готова безропотно делать всё во имя семьи и хлипкого благополучия, даже жить в этой лачуге с закоптившимися обоями и без надежды на лучшее.
С тихим вздохом Лючия поменяла положение, выпрямив затекшую спину.
Ринальдо повернулся на звук, окинул взглядом оплывшую фигуру супруги. Четвертый месяц или уже пятый? Да какая разница!
Завинтив крышку, он приподнялся на постели.
– Иди сюда! – процедил он сквозь зажатую в зубах сигарету.
– Дети услышат, – бросив взгляд на колыхнувшуюся занавеску, прошептала она.
– Твоя проблема, если они не спят.
Рывком Ринальдо встал с кровати и, расстегнув брюки, дернул головой, приказывая Лючии лечь. Она колебалась, но не долго. Он схватил женщину за руку, развернул к себе спиной и задрал юбку.
В мыслях он был далеко от этой грязной каморки. И не с Лючией, а с Ней – с его Дивой.
Дива! Ради нее стоило жить и умереть, не дрогнув. Его сердце принадлежало ей с того самого момента, когда он впервые ее увидел.
Он думал о ней, пытаясь вызвать в памяти образ, но на темном фоне сомкнутых век подрагивал лишь едва обозначенный силуэт, мягкий локон белокурых волос, яркая нарисованная точка-родинка над губой. Ноздри щекотал призрачный вишневый аромат ее помады. Он не знал этого наверняка, но ему казалось, что у ее губ должен быть именно такой вкус. И ведь она ничего ему не обещала, только мельком взглянула, выходя из апартаментов босса, а сегодня даже не посмотрела на него. Неужели она действительно так любила Карлито?
«Ничего, – думал он, и его движения становились всё яростнее. – Она будет моей».
С крысами разговор короткий. Уже на следующий день у пекарни Гвидо был новый декор. Кроваво-красные разводы интересно сочетались с беленым деревом и картонными муляжами тортов.
– На хрена этот маскарад? – ругался Тони, засучивая рукава рубахи.
– Гвидо работал на картель, – сплюнув на пол, произнес Ринальдо.
Его раздражало, что приходилось снова объяснять простые вещи.
– Если мы сунемся к ним просто так, они положат нас, не успеем мы и шагу ступить. Нам нужно автоматическое оружие, и у них оно есть.
– Ну, так, а маскарад-то на хрена? – подключился Бени, напяливая котелок.
– Пусть они думают, что их ограбили ирландцы.
– А-а-а-а…
Лица подельников наконец озарились пониманием.
Пока картель и настоящие ирландцы, которые не имели никакого понятия о подставе, были заняты друг другом, в лоне итальянской мафии зрел новый лидер – Ринальдо Капетти. Он был дерзок и умен, а все, кто был с этим не согласен, вскоре обретали новое место жительства. Гробовщик на кладбище Святого Креста купил себе новые часы и не просыхал второй месяц.
Сжимая в зубах сигару, Ринальдо смотрел на погрязший в огне, крови и разврате город, и сердце его ликовало. Теперь в городе не было никого главнее его. Он стал самым большим боссом, а тех, кто пытался этому сопротивляться, он без жалости сжил со света.
– Приведите ее ко мне, – бросил он своим людям, отпив из бокала бренди.
Ее привели почти сразу, как будто держали за дверью. Дива сверкнула в него глазами из-под траурной вуали.
– Что тебе нужно от меня? – с вызовом спросила она.
– Ты, – посмеялся он, вразвалочку приближаясь к ней.
– Ты жалок. Нищий, который стал принцем. Тебе не идет этот костюм, он слишком велик. Он из гардероба Карлито, ведь так? Ты всё донашиваешь за ним? Его вещи, его автомобили, его квартиры, его… супругу. Я знаю, ты возьмешь меня и будешь обладать моим телом, но ты никогда не получишь мою душу.
– Ах ты, сука! – он замахнулся и сорвал с нее вуаль, ударив по щеке. – Это всё ради тебя! Всё было сделано ради тебя! Я! Я подставил Гвидо! Я отправил Карлито эту посылку из ада! Я развязал эту войну! Я! Я люблю тебя. И буду доказывать тебе это каждую минуту. И начну прямо сейчас.
Грубо схватив за плечи, Ринальдо повалил ее на пол. Дива не сопротивлялась и не издавала ни звука, пока он не закончил свое дело.
Он встал, оставив ее лежать на полу и, хлебнув виски прямо из бутылки, схватил пистолет. Всё было не так, как он хотел, как представлял в своих мечтах. Вся его жизнь была потрачена напрасно, и обладание желанной женщиной не принесло никакого удовлетворения.
– Тогда ты сдохнешь, – прошипел он сквозь зубы и, прицелившись, пустил ей пулю в лоб. А потом еще и еще, пока в револьвере не остался один патрон.
Судорожно вздохнув, Ринальдо отпрянул, только сейчас начиная осознавать случившееся. Его взгляд зацепился за отражение в зеркале. Он увидел свои слипшиеся взъерошенные волосы и поросшее щетиной лицо и испытал такое отвращение, какого не испытывал никогда в жизни. Он действительно был жалок. Тогда Ринальдо поднял руку и пустил последнюю пулю себе в голову. Но пуля лишь чиркнула ухо, пронзив его адской болью.
– Ты даже себя убить не можешь! – закричал он.
На улице раздался вой сирен. Метнувшись к окну, Ринальдо увидел, как у дома останавливаются полицейские автомобили и из них выскакивают копы.
Бежать, скрываться… нет, он знал, что должен сделать. Это был шанс. Шанс рассказать всё.
Он спешил вниз по лестнице, спотыкаясь на ступенях. Пистолет, всё еще зажатый в его руке, сверкал во вспышках сирен. Полицейские, расценив его как угрозу, дали залп из винтовок.
Ринальдо упал и продолжил ползти, захлебываясь собственной кровью. Впереди в прямоугольнике света стояла Лючия, прижимая к груди младенца. Их младенца.
«Зачем принесла она его? Зачем?» – билась мысль в голове Ринальдо.
Хотела напомнить о себе? Ведь он вычеркнул их из своей памяти, переступив порог новой жизни. Забыл, как о досадной неприятности. И именно сейчас Ринальдо вдруг осознал, как сильно был неправ.
Он потянулся к ней, но она лишь покачала головой и, развернувшись, ушла прочь.
Ринальдо смотрел ей вслед, и из его глаз катились слезы. Он плакал. Впервые в жизни с тех пор, как сменил мокрые пеленки на штанишки. Плакал, пока душа не покинула его бренное тело.
Тамара Булевич
Родилась в Казахстане в бывшей казачьей станице Пресногорьковке. Окончила факультет журналистики Уральского государственного университета.
Работала корреспондентом районной газеты «Светлый путь», возглавляла информационный отдел «Новости» областной партийной газеты «Ленинский путь» (г. Кустанай), сотрудничала с республиканской молодежной газетой «Ленинская смена» (г. Алма-Ата).
Член Союза писателей России, Академии российской литературы, Интернационального Союза писателей, полномочный представитель Международной гильдии писателей по Красноярскому краю, дважды лауреат золотых медалей им. К. Симонова, «Личность года – 2013». Награждена золотым дипломом конкурса «Её величество книга» (Германия), многими медалями и дипломами российских и международных конкурсов. В 2016 году роман «Горячие тени» получил высший балл на ежегодной писательской конференции в Нью-Йорке.
Издано 18 книг прозы и 4 сборника стихов. Произведения печатаются в Германии, Казахстане, Японии и Хорватии. На стихи Тамары Булевич красноярскими композиторами написано немало песен и романсов.
Автор активно участвует в общественной жизни, многие годы являясь членом Общественного совета министерства культуры Красноярского края.
Каменистая дорога всё круче убегала из-под колес в горный урман. Держа крепко руль в мускулистых руках, Сергей Чащин успевал любоваться тайгой. Завораживало, обновляло и исцеляло душу ее величие, несущее в себе суровость древних причудливых скал, таинственность недоступных ущелий, вековой сумрак непроходимых распадков, свет и чистоту бесконечных серебряных нитей бесстрашно летящих к подножию горы ручейков.
Сергей торопил старенький уазик выше в горы. На дальнем зимовье отца, теперь уже собственном, не был с прошлой осени. Это зимовье он строил с отцом, будучи подростком. А помнилось всё до мелочей: как валили вековые листвянки, подбирая одну к одной по обхвату, шкурили, долбили тесаками пазы, собирали венцы и клали с помощью лебедки один на другой.
Отцу хотелось, чтобы изба была просторнее, чем та, ближняя, срубленная им в молодые годы и завалившаяся на подмытый талой водой бок, напоминая ему о многом, добром и худом. Тогда он не имел своего угодья. Поставил избу вблизи заимки для охотничьих нужд. Позже на собственных лесных просторах срубил еще три: ладненькие, утепленные, с емкими лабазами для зимней охоты на песцов и соболей.
Здесь, в медвежьем закоулке, малодоступном для вседозволенности ненасытного человека, полно всякого промыслового зверья. Отец оставил Сергею двенадцать берлог бурых медведей, стадо диких оленей и несколько лосиных лежбищ.
…Наконец-то неподалеку замаячило большое, вытянутое с юга на север, сосновое болото – излюбленное глухариное поместье.
«Запаздываю. Влюбленные красавцы небось вдоволь напелись, наплясались. Бывало, к этой поре мы с отцом уже отводили душу, неделями днюя и ночуя на токовищах. А нынче всё работа да работа. Из-за нелетных погод часто запаздывали с материка вахтовики. А потому начальство замучило местных бурильщиков с подменами. Буровую, как дитя, не бросишь на кого попало. Спасибо бригадиру, дал все-таки для охоты семь денечков, семь золотых деньков. Да и годовщину отца надо отметить. Вновь и вновь буду прокручивать калейдоскоп наших с ним судеб».
Щемящей болью в сердце сын помнит ту горестную весну, навсегда разлучившую его с отцом. Погиб Василий Чащин в тайге не от клыков дикого зверья, с которым прожил свой век бок о бок. Погиб от подлой предательской браконьерской пули злого, ненасытного человека.
В одночасье оборвалась счастливая и беззаботная юность Сергея. Отец был для него большим миром познания и добра, в который теперь ему предстояло войти самостоятельно. Придется торить к нему тропинку в один след. Без отца. Но в сердце сына жил и живет отцовский повелительный голос предостережением, назиданием, вечным зовом к добру.
«Мои мысли, отец, с тобой и о тебе, пока буду жив». И сейчас припомнилось, как был отец непреклонен и строг на глухариной охоте. Глухарей боготворил, о них знал все тонкости и секреты. Его душа купалась в их трелях. Заклинал Сергея не губить глухариные стаи на галечниках у речных отмелей и яров, считал это таким же преступлением, как дитя загубить у материнской груди.
На охоте отец требовал неукоснительного подчинения. И не дай бог без надобности заломить ветку, сорвать жарок, пламенем костра подпалить ствол или лапы хвойников. Даст такой взбучки, мало не покажется. «Топай-ка домой пешком, коль в тайге вести себя по-человечески не можешь!»