- Вас когда-то обидели?
- При чём тут я? Нет. Я сам себя обидел, потом уже обижали другие.
- Мне кажется, вы не правы, говоря, что у каждого есть любовница или любовник.
- Я не утверждал, что у всех. У многих нет, но они желали бы иметь, какая разница? Важно то, что в огромном количестве семей один из супругов не любим. Суть от этого не меняется: счастья-то - нет.
- Хорошо... - Елена Николаевна села удобнее. - Вот вы всё обвиняете. Но скажите тогда сами, почему такое происходит? Почему проходит любовь и возникает новая, запретная, что ли, за которую, как вы говорите, карают?
- Да потому, что нашу прекрасную женщину загрузили работой, как грузчика. Равноправие! Видели, сколько женщин занимается тяжёлым физическим трудом наравне с мужчинами?! На стройках, заводах, на прокладке железных дорог. И превращается такие женщины в кирпично-рожих мужчин с грубыми руками и манерами. Застуживают зимой почки, женские органы, старятся прежде срока. И всё-таки идут, идут, бедные, на эти работы. Не от хорошей жизни...
- Я знаю...
- Ну ладно, это я о тех, у кого нет специальности. Но сколько женщин со специальностью, с образованием, которые любят и хотят работать! Что происходит с ними? Возьмём, к примеру, учителя словесника. Какова нагрузка у неё? Давайте проследим...
Он стал загибать пальцы:
- Утром у неё подготовка к урокам, то есть, та же работа, только официально никем не учтённая. Потом - уроки. Классное руководство: беседы, занятия с отстающими, собрания, совещания и прочее. Вечером она приносит домой около сотни тетрадей и начинает их проверять. Выполнив к часу ночи примерно сменную норму корректора, она ложится спать. Добавьте сюда ещё домашние обязанности - стирку, уборку, готовку - и картина будет незавидной. Получается: всё отдаётся любимому делу, школе, а собственная семья, если она есть, совершенно заброшена. Если же семьи нет, то такой женщине некогда уже любить, и у неё намечается твёрдая перспектива остаться одинокой. Чем же после этого оборачивается "любимое дело"? Кстати, не очень щедро оплачиваемое. Тяжкой и унылой лямкой. Учительница не читает уже ни новых книг, ни старых. В газете - только "пробегает" четвёртую страницу. В кино, театр - почти не ходит: некогда. И это один из самых нужных людей на земле - у-чи-тель! В чём же смысл его жизни? В самопожертвовании? Но кому такое "горение" нужно, если человек лишён элементарных радостей 10 месяцев в году! Стоило ли для этого 15 лет учиться?
Не мудрено, что многие учителя мечтают найти другую работу или начинают работать халтурно, выпуская из года в год полуграмотных наших, невежественных детей. Не мудрено, что хорошие учителя тупеют от непосильной своей работы и потихоньку опускаются - на всё не хватает сил, тут уж не до причёсок, когда так замыкается круг: тетрадки - домашний передник; домашний передник - тетрадки. А любовь? Для неё не остаётся места.
Скажите, можно с таким положением мириться? В человеке убивается желание к делу, но никого это не тревожит: пусть продолжает выпускать из школы оболтусов, образуется. А уйдёт из школы человек - вместо него придёт новый, их у нас много, вот и всё. О чём тут заботиться? Не уйдёт - тоже хорошо: в 55 с цветочками проводим на пенсию. Но сохранит ли он при таком положении до пенсии свою семью, об этом уж вовсе ни у кого голова не болит.
Она не знала, что ему возразить, и сказала, кажется, банально:
- Да, много ещё у нас, конечно, трудностей, и всего сразу не решить. И потом - капиталистическое окружение. Сколько средств приходится отдавать на оборону! Не считаться с этим согласитесь, нельзя пока...
Он не ответил, промолчал. Тогда она снова заговорила:
- Я вот всё думала о текучести кадров у нас в больнице. Медсёстры без конца меняются. Только обучишь, привыкнешь - и уходит. Удивлялась: почему? А ответ вы мне подсказали.
- Мы отклонились... - напомнил художник. - Вы так и не ответили: может ли человек быть счастливым без любви?
- Не знаю... - тихо сказала она. У неё вдруг пропало оживление, с которым она спорила. - Не у всех же так убита любовь к делу.
- Любовь к делу и прочее - не заменят этого, - ответил он раздражённо. - Ханжа, правда, будет утверждать обратное. А заглянул бы в душу себе хоть раз честно! Может, 3 года уж как и не целовался даже, и ему хочется, да не с кем или нельзя. Для него и обыкновенный поцелуй - мечта. Можно так жить? Но нет, пытаются лучше о таком не думать и убаюкивают себя тем, что ничего особенного с нами не произошло: все так живут. Или вообще стараются не задавать совести проклятого вопроса: счастлив ли я, люблю ли? А - меня? Особенно женщины, видя всё своё счастье лишь в детях.
Закатное солнце опустилось на горизонте на воду и оплавило волны багрянцем. И небо в той стороне стало парчовым. Пищали чайки, шумело у камней море.
Художник молча курил, Елена Николаевна думала над его словами. Она никогда не задавала себе такого вопроса, не потому что боялась его, нет, просто оттого, что искренне верила, что счастлива.
Но вот задала сейчас, и как-то отчётливо вдруг поняла, что любит только своего 10-летнего сына, семейный уют, свою саратовскую квартиру, знакомых. А к мужу, рыхлому и рано постаревшему, вечно погружённому в дела, невнимательному и недалёкому - да, да, недалёкому, подумала она, чего уж скрывать - давно равнодушна, хотя и принимает его ласки, но опять же, как нечто должное, от чего никуда не денешься. Иногда, редко, они целуются: в день рождения или на 8 марта. Но и тогда всё-таки равнодушно, по обязанности, без чувства и страсти с её стороны. Вся её жизнь, все маленькие радости связаны больше с работой или праздниками, когда собираются знакомые и бывает шумно и весело, или когда изредка отправляются в театр, а на улице - снежок, нарядные прохожие.
Да, ей действительно казалось, что они с Максимом хорошо и дружно живут, не ссорятся, что так и нужно жить и что это и есть нормальная жизнь. И что так живут все нормальные семьи, и что нет тут ничего особенного. Иногда, правда, она ловила себя на смутном физическом желании - потребности целоваться, ощущении голода по поцелуям, так давно не целовалась, но она не придавала этому значения, и всё становилось на свои места. Так жила до сих пор...
Елена Николаевна сбоку взглянула на молчавшего художника и неожиданно заплакала, так ей стало жалко себя. Она, милая, красивая женщина, образованная жена и вдруг... несчастлива? Этого нельзя было перенести, и слёзы пошли обильные, настоящие и не облегчающие.
Она вспомнила себя студенткой, весёлой хохотушкой, Леночкой, прелестной девочкой, и ей стало горько, невыносимо. Сколько ребят сохло по ней! Да могла ли она тогда представить себя несчастливой? Да и теперь ещё, сейчас. Она, Елена Николаевна, врач-хирург, которую все знают и уважают, красивая женщина, и... на тебе! Жизнь-то, оказывается, не прожита, а сжёвана, так сложилось всё у неё.
- Что с вами? - испугался художник, увидев, что Елена Николаевна плачет и даже не скрывает этого. - Я вас чем-то обидел?
- Нет-нет... - вытерла она слёзы, - просто обидно, что такова жизнь. - Она помолчала. - А может, она всё-таки лучше, чем мы о ней думаем, а? Страшно... - И посмотрела на него сквозь слёзы с надеждой.
- Да, страшно, - подтвердил он. - Посмотрите, как живут простые люди, которым и мудрствовать-то некогда. Оба работают, часто - в разные смены, куча детишек. Встречаются по-настоящему только по выходным. Некогда даже подумать: счастливы ли? А это ещё страшнее.
В такой жизни, если и случается измена, то смотрят на это просто: крупно поссорятся, иногда с мордобоем, с битьём посуды, и на этом делу конец. Да и была ли там любовь, в этой измене?
Разводятся простые люди редко. В них глубоко заложено чувство ответственности перед детьми. Детей жалко, и люди терпят всё: работают до одури - потому что жить надо и кормить семью, и живут вместе - потому что от этого никуда не уйдёшь, не денешься - дети, другого жилья нет. И попирается эта мать жизни, любовь, и топчется всеми, как угодно!
- И что же, по-вашему, нужно сделать, чтобы изменить это, чтобы все люди были счастливы? Неужели нет никакого выхода?
- Обеспечьте людей по-настоящему, и вы увидите, сколько прибавится счастья, насколько поэтичней станет любовь. Да что там говорить! Сколько ещё девушек выходит замуж без любви! Одни из страха остаться в одиночестве, другие - и таких больше - от бедности, из желания как-то в жизни пристроиться. Была война, а ко многим - пора любви пришла. Опять же лишения и после войны: вон как нам всё поразрушили! Вот и идут женщины за кого попало. И сколько горя бывает потом, обиды и слёз! Сколько испорченных судеб. И у них, и у тех, за кого они выходили.
- Значит, в любви люди могут быть всё-таки счастливыми?
- Да, но это ещё не скоро, только когда окрепнет государство. А может, лишь при коммунизме.
- Вы верите, что наступит коммунизм? - удивлённо посмотрела на него. Наверно, шутит.
- Хотелось бы. Представляете, как бы всё было?
- Нет, не задумывалась о таком.
- А вы представьте. Государство накопило достаточно средств. И вот в один из дней по радио объявляют: с завтрашнего дня проезд во всех видах городского транспорта бесплатный. Проходит время, люди привыкли к этому, стали относиться как к должному. А тут ещё одно новшество: все кинотеатры станут работать бесплатно. Люди устремляются в кино. Первое время обиды из-за мест, сеансов, но потом и это входит в норму: театров настроят достаточно. Люди привыкают к новшеству, делаются вежливее, снисходительнее, регулируют свои посещения - регулирующие функции возьмёт на себя общественность. Будет меняться сознание людей. И так без конца. Бесплатные книги - духовная пища, и бесплатный хлеб как основной вид продукта. Потом - мясо, масло. И люди не будут набирать впрок, зачем? Привыкнут: приходи, бери свежее, сколько тебе надо на семью. Производства автоматизируются, работать люди будут по 3-4 часа, и приход на работу будет радостью: хочется поработать! Идут десятилетия, накопления всё увеличиваются: станет бесплатной обувь, одежда, поездка на курорт. Люди станут добрыми, тонкими. Исчезнет зависть. Думаю, это не утопия, это возможно. Ведь сейчас же у нас бесплатное лечение и образование. И никого это не удивляет: норма жизни.
- Ах, война-война, как она нас отбросила! - задумчиво произнесла Елена Николаевна. - Да-а... Ну, а как же тогда будет выглядеть семья?
- Я думаю, семьи, основанные на принципе частной собственности, держащиеся лишь на круглых печатях ЗАГсов, исчезнут. Ведь что сейчас удерживает семьи от распада? Я уже вам говорил. Страх. Страх, что некуда податься - с жильём трудно, что дети будут испытывать лишения, бедность.
- А как же будет выглядеть уход из семьи? - заинтересовываясь всё больше, спросила Елена Николаевна.
- При коммунизме этот страх уйдёт. Дети будут обеспечены государством, смогут получить всестороннее и гармоничное воспитание и образование независимо от того, оба родителя с ними или один. Отпадёт необходимость скрепления браков печатями. Не будет браков по расчёту, только по любви, а значит, счастливых людей станет больше. Люди будут красивыми, развитыми, нежными, потому что не будут уставать от работы. Ну, а если кто разлюбит - свободно может уйти. Его не будут за это ни ущемлять, ни осуждать.
- Что же - несчастных не будет совсем?
- Будут, но мало. Из числа однолюбов или людей, которым не ответили взаимностью. Но ведь это горстка по сравнению с тем, что сейчас творится. Война нанесла нам не только экономический урон, но им моральный. Сколько развелось жулья, взяточников, перерожденцев! На семьях это тоже отразилось. Многие женщины пошли за богатых спекулянтов. Существует ещё зависть к лёгкой и сытой жизни, а тогда уж не разбираются в средствах к осуществлению целей.
- Ну, допустим, - откинула назад волосы Елена Николаевна, - всё, что вы предполагаете в будущем, ещё как-то понятно, пусть и спорно. Но что же тогда станет, по-вашему, с моралью? Что получится, если все начнут кочевать из семьи в семью? Это же, простите, чёрт знает, что будет! Какой-то всеобщий разврат...
- Почему же непременно разврат? Люди изначально не будут ошибаться. От хорошей жизни они станут лучше, честнее, разборчивее. Зачем же в человеке усматривать в первую очередь скотину, с которой лишь сними намордник, и она-де...
- Ну хорошо, согласна. Но какими же будут расти дети у тех, кто всё-таки будет кочевать? Что за принципы усвоят они?
- Зачем же опять так грубо и примитивно? Ложь, в которой живёт сейчас столько людей, разве лучше?
- А моральная сторона дела: дети ведь любят своих родителей, вы же не станете этого отрицать? Как же им придётся жить, не видя любимых родителей? И вообще, что же хорошего в том, если они не будут знать родительской ласки?