Любви, которая, как клятва
Меж закадычными друзьями,
Сердца скрепляет на крови.
Я всё такой же, объяснимый;
Немного странный и ранимый
От слов твоих, порой до слёз.
Всё жду, когда же образ милый
Прекрасный и неповторимый
Войдёт в обитель моих грёз.
– Хорошие стихи. Интересно, кто тебя вдохновил? Кто, эта прекрасная незнакомка, объект твоих воздыханий, Ромео?
Он молчал, боясь взглянуть на неё, и изо всех сил стараясь отвести взгляд от разреза на её юбке.
Инна усмехнулась – Неужели ты думал, что я, прочитав стихи, брошусь в твои объятия? Ты что возомнил себе, Квазимодо?
Бросив сигарету в траву, демонстративно медленно рвала листок. Держа клочки в ладонях вытянутых рук, перевернула. Ещё раз усмехнулась, и ушла.
…
В этот день, у Инны, с самого утра было какое-то странное, нехорошее предчувствие.
Проводив Олега на выпускной, стала собираться на работу, во вторую смену. Она ходила по комнате, и как слепая натыкалась то на кресло, то на ширму. То, вдруг, ловила себя на том, что сидит на кровати и отрешённо смотрит в окно.
Выйдя на площадку, долго рылась в сумочке, ища ключ. Зашла в прихожую и обшарила тумбочку.
Ключа не было.
Она глянула в зеркало – Дурацкая примета – и увидела ключ. В руке.
В цехе, сменщица Татьяна, увидев её, даже испугалась.
– Инна, что случилось? На тебе лица нет.
– Не знаю. Мутит что-то вот здесь – она приложила руку к груди.
– С Олегом что-то?
Её будто током ударило. Гулко застучала кровь в висках, а лицо вспыхнуло, как от ожога.
– Таня, я сбегаю домой, что-то неладно – говорила она уже на ходу.
Квартира была на втором этаже. Руки тряслись, и она никак не могла попасть, ключом, в скважину.
…
Олег стоял несколько минут, ничего не слыша, и не видя. Наконец, придя в себя, медленно пошёл, куда глаза глядят.
Очнулся на площадке, перед дверью своей квартиры.
Когда открывал дверь, что-то перевернулось в сознании, и он увидел себя, откуда-то сверху, за спиной, со стороны правого плеча. Видел, как он вошёл в прихожую, закрыл дверь на ключ, положил ключ на тумбочку, разулся, прошёл в ванну, тщательно и долго мыл руки .. вышел на балкон … снял бельевую верёвку … сложил её вдвое … вышел из комнаты … закрыл дверь … сделал петлю … накинул на шею … встал на колени … привязал другой конец верёвки к ручке. Он смотрел на дверную ручку, на верёвку, тянущуюся к ней от шеи. Верёвка была длинная. Он перевязал, уменьшив длину. Несколько минут стоял, ничего не видя перед собой. И стал заваливаться на бок. Петля, затягиваясь, впивалась в кожу на шее, причиняя жгучую боль и, от боли, он пришёл в себя. И испугался. Дёрнулся вверх, опираясь руками о пол. Но произошло что-то ужасное: перед глазами возникла чёрная пелена, и из этой пелены высунулся уродец, с омерзительной харей, и ткнул в лицо, пылающим факелом! Олег, инстинктивно, вскинул руки, защищаясь, и повис на петле, затягивая её своим весом. Снова дёрнулся вверх, опираясь руками. Уродец высунулся, и ткнул факелом в лицо …
Инна рванула дверь!
Олег, с посиневшим лицом, и вздувшимися венами на шее, хрипел и бился в петле, отталкивая что-то, от себя, руками.
Она метнулась к нему, и подхватив, рывком приподняла, и удерживая одной рукой, другой ослабила петлю.
Он стал приходить в себя, и она развязала узлы на ручке, и сняла с его шеи верёвку.
Произошедшее так напугало, что она, позвонив на работу и сказав, что заболела, попросила отпуск на три дня, в счёт отгулов.
Она никому об этом не рассказала.
О том, что нужно бы сходить к психиатру, даже и мысль не промелькнула.
Олег, и без того неразговорчивый, после этого, замкнулся и ушёл в себя.
Несколько раз Инна пыталась с ним поговорить.
Но Олег, молча, ложился на свою кровать за ширмой, и отворачивался к стене.
Утром, на третий день, когда она заправляла свою кровать, Олег сказал.
– Ты иди на работу. Не бойся. Глупостей больше не будет.
Она застыла с одеялом в руках.
По щекам струились слёзы.
…
Через две недели пришла повестка из военкомата на призывную комиссию.
Олегу, в первых числах сентября, исполнялось восемнадцать лет.
Комиссия признала годным к строевой и зачислила в ВДВ.
Олег приободрился, настроившись на службу в армии.
Но Инна, насмотревшись репортажей о дедовщине, и наслушавшись ужастиков от матерей, сыновья которых служили, решила, что сына, в Армию, не пустит.
Шла вторая Чеченская.
Инна записалась на приём к военкому.
Стареющий, полнеющий, и лысеющий, с круглыми, как у хорька, похотливо бегающими глазками, военком сидел в кресле, когда в кабинет, без стука, вошла женщина.
Закрыв за собой дверь, она повернула защёлку, шагнула к столу и, бросив на него презерватив, стала раздеваться.
Подполковник таращился, разинув рот.
Перед ним стояла обнажённая женщина. Невысокая, но с фигуркой, словно точеной, с идеально-округлыми формами, жгучая брюнетка, с глазами, зелёными как изумруд, обжигающими ледяной неприступностью.
– Кармен! – пролепетал он, сползая с кресла.
Время было мутное. Люди бес чести. Он поимел её, и забыл о чём обещал.
В начале октября пришла боевая. И через две недели, Олег, вместе с другими новобранцами, ехал в поезде, в учебку, куда-то под Псков.
Три месяца в учебке. Присяга. Северный Кавказ. Рота разведки.
Здесь он подружился с Серёгой.
Как это иногда бывает, подружились два человека, абсолютно несхожие характерами.
Олег молчаливый, даже угрюмый и немногословный.
Серёга – рубаха парень, балагур и весельчак.
Их всегда видели вместе.
Серёга что-то рассказывает, размахивая руками. То сядет, то встанет. Пройдётся туда-сюда. А Олег, сидит, слушает, и молча улыбается.
Война
Неподготовленная к ужасам войны, неокрепшая психика пацанов не выдерживала. И копились в душе ожесточение и злоба, не находя выхода даже в боях.
Взвод прочёсывал зелёнку в поисках схронов, и напоролся на засаду. Старлей, понимая, что перестреляют всех за полчаса, принял решение прорываться.
Прорвались трое.
Уходя от преследования и отстреливаясь, подорвались на растяжке.
Олег лежал. Высоко в небе парил коршун. Они приближались, переговариваясь.
Короткая очередь. Ещё одна, и в него уставился черный глаз автомата, в руке бородача. В следующее мгновение, бородач, прошитый очередью, валится на землю рядом с ним.
Боевики отступают. Спецназ подоспел.
Погиб Серёга. Погиб командир. Погиб взвод.
Олега, тяжело раненого, отправили в госпиталь.
…
Ужас войны вошёл и в её жизнь. Она прислушивалась к шагам на лестнице. С замиранием сердца входила в подъезд, и обмирая от страха, приближалась к почтовому ящику.
Но писем не было.
Смотрела новости. Но как только начинались сводки оттуда, выключала телевизор и падала в подушку. Так и засыпала.
Звонила в военкомат и дежурный всегда отвечал одно и то же: ваш сын проходит службу на Северном Кавказе, с ним всё в порядке.
Немного отвлекалась на работе, заменяя и подменяя других, лишь бы только не сидеть в квартире, одной, в ожидании.
Был, как раз, тот день, в мае. Никого не надо было подменять.
Зазвонил телефон.
Она долго не брала трубку, надеясь, что звонок оборвётся.
Но звонок повторялся, и повторялся, и повторялся …
Она взяла трубку – Алло
– Алло, Инна Алексеевна?
– Да
– Свиридова?
– Да
– Дежурный, лейтенант Акимов. Я по поводу вашего сына.
Она медленно оседала на пол – Что с ним?
– Сейчас уже всё нормально. Он был ранен. Тяжело. Но сейчас пошёл на поправку. Алло, вы слышите?
– Да! Да! Где он?
– В Ростовском госпитале. Его демобилизовали по ранению. Вы можете приехать и забрать сына домой. В госпитале вам в помощь дадут двух санитаров, для доставки сына домой. Расходы на проезд оплатит Министерство Обороны. Можете оформить билеты через военкомат, но это будет долго. Либо можете купить билеты, и потом прийти с ними в военкомат.
Всё было как в тумане.
Поездка в Ростов.
Поездка назад.
Она была благодарна двум мальчишкам, санитарам.
Но всё позади, и сын, в бинтах, но в сознании – дома.
Перед нею не стояла проблема, как ухаживать с сыном. Она сразу решила, всё будет делать сама: ходить за ним, менять бинты и обрабатывать раны, мыть его.
Она оформила очередной отпуск, и с отгулами вышло тридцать шесть дней.
Первую неделю было сложно с туалетом.
Пописать просто. Она помогала ему сесть, и держала ковшик, поддерживая и направляя член, чтобы не разбрызгивалась моча. Он сам сказал, что нужно оттягивать крайнюю плоть, и тогда струя мочи не будет разбрызгиваться.
Чтобы покакать, она помогала ему встать на колени, и ставила, между ног, тазик.
Ей не было противно. Не было стыдно.
– «С какой стати – говорила она себе – я обихаживала сына, когда он был грудным и беспомощным. Ну и что с того, что он вырос? Для матери, её сын остаётся ребёнком, даже если у него есть внуки».
Первый раз она помыла его прямо в кровати. Протирала полотенцем, смачивая в горячей воде из тазика.
Второй раз уже в ванне, под душем. Олег сидел в ванне, а Инна намыливала его и поливала из лейки.
На второй неделе, придя из магазина, Инна сказала – Встретила твою учительницу. Классную вашу, в десятом. Спрашивала про тебя.
Инна помолчала и добавила – Прощения просила. Я, правда, так и не поняла за что.
На лицо Олега набежала тень.
– Мне тоже непонятно, за что.
– Ну и ладно. Я взяла вина. Когда сможешь ходить самостоятельно, мы выпьем с тобой за твоё возвращение, и выздоровление. Пойду ужин приготовлю.
Ночью Олег лежал без сна. Одни воспоминания вытеснялись другими, и сам не заметив, как, стал трогать член. Перед внутренним взором встала Инна, учительница, и он стал дрочить, представляя её. И шумно задышал, когда изливалась сперма.
Инна спала. Но прерывистое дыхание Олега услышала. Встала, и не включая свет, подошла и сдвинула ширму..
Он изливался, закрыв глаза.
Увидев, как брызжет сперма, подумала – «Надо будет постирать постельное. Завтра».
Олег открыл глаза и дёрнулся, пытаясь подтянуть одеяло. Но передумал.
Накопившаяся злость там, трансформировалась в похоть здесь, истекая спермой. А подсознание, извращённая вещь в себе, подсунуло образ другой женщины. Другой Инны. Та была где-то там. Снаружи. Эта была рядом. Та была большая. Эта маленькая.
Но, по сравнению с красотой этой, та выглядела дурнушкой.
– Принеси полотенце.
Она принесла полотенце и стала вытирать, обтирая член и промокая простынь. Инна была в ночнушке. Олег лежал голый.
– Ты же целовала меня, когда я был маленький, целовала везде
– Да
– Поцелуй
Инна наклонилась.
– Нет. Я имел в виду там, и там.
Он взял её руку, и коснулся ею члена, и ягодиц
– Олег – она потянула руку.
Но он удержал.
– Поцелуй Инна. Я хочу, чтобы ты поцеловала.
Инна застыла, не вполне понимая, что происходит.
Нет, она не испугалась. И даже, и не видела ничего предосудительного, или постыдного в его просьбе. Но всё было неожиданно. И сделать – это, подчинившись просьбе сына, мешал какой-то барьер внутри. Препятствие, или запрет, или табу, через которое нужно было перешагнуть.
– Инна, целуй. Я скажу, за что, она – его голос дрогнул – просила прощения. Я, тогда, из-за неё …
Он не смог договорить. Горло перехватил спазм, как будто на шее затягивалась петля.
Перед её глазами, словно кадры киноплёнки, замелькали сцены того жуткого дня. Холодный ужас заползал в душу.
Она наклонилась, и поддерживая пальчиками член сына, чмокнула в головку.
Он не называл её мамой, матерью.
С того дня, когда она пришла за ним в садик после лечения, Олег называл её по имени: Инна.
– Ещё … целуй … там …
Она поцеловала в ягодицу.
Член Олега стал возбуждаться.
– Я хочу тебя – он держал её за руку.
Инна потянула руку – Нет. Олег, нет. Нельзя.
– У тебя кто-то есть? Кто-то был?
Она замотала головой – Нет .. нет .. нет …
Член стоял. И желание только одно: сделать это сейчас, чтобы забыться. Слишком муторным было воспоминание.
Она, вдруг, прочувствовала состояние сына.
Сострадание – это и любовь, и мука, и боль матери. Она ещё противилась, но мозг, лихорадочно, искал оправдание тому, что происходило. В голове сталкивались мысли о запрете, табу, об отношении морали, общества к подобному, и о династиях фараонов, французских, да и русских царских семьях, где инцест был не редкостью.
Она потянула руку сильнее.
– Я принесу вино.
Она долго не могла открыть пробку, которая крошилась, и наконец, просто продавила её в бутылку. Взяв два стакана, вернулась в комнату.
Олег лежал с торчащим членом, и ждал её.
Инна наполнила стаканы и помогла сыну сесть.
Они молча свели стаканы и стали пить. Олег выпил вино за два глотка. Инна пила медленно, глотками, не ощущая вкуса и запаха.
– Зачем нам вино? – спросил Олег.
Инна пожала плечами – Не знаю.
Она разлила остатки и выпила.
Олег пить не стал, и взяв её руку, притянул к члену, уже обмякшему – Дрочи.
Инна обхватила член правой, а левой взяла стакан Олега и допила вино. Она хмелела, и всё происходящее уже не казалось диким.
Дрочить она не умела. Совершенно.
И Олег, обхватив сверху своей, стал дрочить сам, её рукой.
Инна смотрела, как возбуждается член, чувствуя одновременное его наполнение кровью и твердение. Всплыли воспоминания, казалось бы, уже давно забытые, бурных ночей с Романом, вытесняя другие мысли, и плоть, просыпаясь, востребовала своё. Задёргалось, сокращаясь, влагалище. Увлажнились соком губы, и набухший похотник горел, ожидая ласки.
Конец ознакомительного фрагмента.