– Предположили, что вы, воспользовались служебным положением, решили заблаговременно обзавестись гробом и крестом. Это избавит семью от лишних хлопот, – ответил столяр. По тональности, иронии в голосе Вячеслава завхоз догадался, чьи это проделки.
– Шутники, прохвосты, до чего додумались!? – сокрушался завхоз. – Наверное, заложили за воротник, ради потехи.
Вспылив, он разорвал бланк в клочья.
– Что ты, Васильич, обиделся, как малое дитя, шуток не понимаешь? – осуждающе заявил Реутов. – Не принимай близко к сердцу, относись к этой затее с юмором. Мы без злого умысла, а ради твоей же пользы, чтобы впредь проявлял бдительность, доверял, но и проверял. Ведь завистники могут подвести под монастырь. Не глядя, подпишешь документ, а по сути, себе приговор. Вдруг сам, того не ведая, отправишь «налево», цемент, кирпич, шифер, стекло, пиломатериалы, трубы и… вылетишь в трубу! Попадешь в поле зрения ОБХСС, круто возьмут за жабры, обвинят в хищении соцсобственности в крупном размере. За это светит «путевка» на Колыму или в другой медвежий угол.
– Васильич, не горячись. Ни тебе, ни нам дурная слава не нужна. Коль произошел такой казус, то тебе суждено жить долго и счастливо. Помни, что на обиженных воду возят, – напомнил Зарубин. – Наш тебе дружеский совет: прежде, чем подписывать бумагу, зри в корень, в суть документа. Хорошо, что эта «липа» не попала в бухгалтерию, иначе бы «прославился» на весь совхоз.
–Подам иск в суд за оскорбление чести и достоинства, – пригрозил Пантюха, судорожно собирая клочья бланка, как вескую улику против обидчиков.
– По-да-вай! – хором нараспев, заявили подчиненные.
– Как мы могли оскорбить твое достоинство, если ты сам себе заказал гроб? – осадил его вопросом Реутов.
– Я не заказывал! – возмутился завхоз.
– Чья подпись под заказом? – наступал Сергей. – Что написано пером, не вырубишь топором.
– Васильич, подумай репой, прежде, чем идти в суд, – посоветовал столяр. – Во-первых, в суде за подачу иска с тебя сдерут пошлину, не исключены расходы на юриста. Во-вторых, станет известно, что ты подписываешь документы, не вникая в их содержание. Тебя же самого в суде обвинять в служебной халатности при работе с документами строгой материальной отчетности. Мы с Сергеем не поленились, попросили в библиотеке Уголовный кодекс и выяснили, что тебе грозит наказание до четырех лет лишения свободы.
– В-третьих, есть реальный риск лишиться должности, тем более, что твой зам Тимофей Яковлевич дышит тебе в затылок, – поддержал приятеля Реутов, опустив Пантюху на грешную землю. – Директор суров, как крутое яйцо, не простит халатность и очковтирательство, понизит в должности или уволит.
– Не уволит. У меня большие трудовые заслуги, полный чемодан почетных грамот, дипломов, знаков отличия, вымпелов…
– У нас тоже немало заслуг, – усмехнулся Зарубин. – Пока ты шелестел бумажками, мы изготовили не меньше сотни гробов, крестов. Кроме того, столы, тумбочки, этажерки, табуретки, стенды для наглядной агитации, деревянные нужники, другие столярные изделия. Не о тебе, о нас Володя Высоцкий сочинил эту душевную песню.
Подражая популярному актеру, поэту и барду, Вячеслав запел:
Выходили из избы
здоровенные жлобы,
Порубили те дубы
на гробы…
– Очень задушевная песня, аж мороз по коже, – с иронией оценил Егор Васильевич. – Именно, жлобы, которым вы подражаете, а следует равняться на честных тружеников.
«А ведь они правы, мне до пенсии осталось три года. Если освободят от должности, то куда я пойду? – озадачился завхоз. – Разве что скотником на ферму, хвосты быкам крутить и в навозе ковыряться. Если слух дойдет до директора Леонида Вайцмана, то вызовет на ковер и снимет стружку. Поэтому в моих интересах не раздувать скандал, а уладить конфликт мирно».
– Ладно, мужики, оплошал, с кем не бывает, но и вы держите язык за зубами, – после паузы, взвесив все «за» и «против», согласился он на компромисс. Считаю инцидент исчерпанным.
– Как быть с гробом и крестом? – спросил плотник.
– Разобрать! Бесхозный гроб – дурная примета, обязательно к покойнику, – с суеверием промолвил завхоз.
– Глупые предрассудки, – возразил Зарубин. – У супругов Дегтевых, которые уже разменяли девятый десяток лет, больше тридцати лет в амбаре стоит пара дубовых гробов. Хранят в них от крыс, мышей и других грызунов, пшеницу, кукурузу, семена подсолнечниками. Сами старики в зловещие приметы, порчу, сглаз не верят, помирать не собираются.
– Зачем гроб разбирать, постарались на совесть, – поддержал приятеля Реутов. – Не сегодня, так завтра, кто-то в селе дуба даст, а гроб уже готов, дожидается своего клиента. Нам не придется пороть горячку. Будь моя воля, я бы заготовил с десяток гробов впрок. Этот товар надолго не залеживается. К тому же, рискуем не выполнить план по объему работ, тогда премия накроется медным тазом.
В этих аргументах Пантюха нашел рациональное зерно, поэтому доверительно попросил:
– Мужики, об этом случае никому, особенно своим бабам, ни единого слова. А то, словно сороки, разнесут по селу. Дождемся очередного покойника, а наряд на заказ я переоформлю задним числом.
– Правильно, мудрое решение, – похвалил искусный столяр. Но шило в мешке не утаишь. Слухи дошли до Вайцмана и он сделал Пантюхе серьезное внушение. Предупредил, что если подобное повторится, то будет уволен.
С той поры много воды утекло. Канула в Лету страна Советов, нет ни совхозов, колхозов и трестов, в одном из которых произошла эта история. Не осталось следов от хоздвора с пилорамой, мастерской, гаража, ферм и многих других производственных объектов. Не слышно музыки духового оркестра во время торжественных и печальных событий. В селах, где прежде трудились тысячи людей, круглый год кипела, бурлила жизнь, царят тишина и уныние. В упадке и запустении соцкультбыт. От общих праздников, радостных и печальных церемоний остались воспоминания. Ныне над чувством коллективизма, сострадания, милосердия к ближнему доминируют корысть, эгоизм и отчуждение.
Земля распаевана между доживающими свой век аборигенами, за жалкие гроши сдана в аренду мелким фермерам. А те, не выдержав конкуренцию и натиск (отжим) на их участки латифундистов, разоряются.
Что до траурной процедуры погребения, проводов в последний путь, то это печальное мероприятие для родни преставившихся подобно стихийному бедствию: наводнению или пожару, поскольку в один миг поглощает все скудные сбережения на «черный день». Никто ни сельских, ни городских тружеников, отдавших здоровье и силы для укрепления государства, последние услуги и почести, бесплатно, за счет профсоюза, как это было при едином государстве, не окажет. Все бремя расходов ложится на плечи наследников, зачастую безработных, малоимущих. Не случайно ритуально-похоронный бизнес на горе и страданиях людей – самый криминальный и прибыльный. В нем имеют свой куш и вездесущие попы с кадилами, ибо «опиум для народа» снова востребован.
В советский период кощунственно, аморально было вымогать деньги у людей, которых постигло горе. Напротив, помогали, сочувствовали. И жирных попов редко кто пускал на порог. Кто верил в загробный мир, ставил в церкви свечу и на том процедура финишировала.
Знал бы Пантюха, что произойдут такие метаморфозы, то по примеру почивших в бозе супругов Дегтевых, заранее приготовил бы дубовый гроб, которому в отличие от нынешних пластиковых, нет износа. На гроб из красного дерева придется работать с юных лет до последнего вздоха. В 90-х годах из-за дефицита древесины в ходу были целлофановые пакеты.
Не успеет человек испустить последний дух, а у дверей его дома или квартиры уже толпятся конкурирующие друг с другом, гробовщики, имеющие доступ к конфиденциальной информации о предсмертном состоянии потенциальных клиентов. Под личиной соцработников периодически интересуются самочувствием и, подобно черным грифам нетерпеливо ждут летального исхода. На запах трупа слетаются саранчой. При этом твердят: ничего личного, только бизнес!
Пока родственники пребывают в шоке от свалившегося горя, оформляют заказ на ритуальные услуги, чтобы срубить максимум бабла. Когда под воздействием психологического прессинга договор на услуги оформлен, поздно пить боржоми и посыпать голову пеплом.
Юная Кармен
– Володя, через полчаса в районном Доме культуры начнется концерт, посвященный Дню работника советской торговли, – сообщила мне ответственный секретарь редакции Людмила Сергиенко. – Других сотрудников под рукой сейчас нет, в разъездах по району, поэтому вся надежда на тебя. Мероприятие радостное, приятное. Плучишь удовольствие от выступления артистов. Заодно подготовишь репортаж в очередной номер. Как говорят, совместишь приятное с полезным.
– Так точно! – по армейской привычке, так как прошел лишь год после демобилизации из армии, ответил я. Во время срочной службы, то есть исполнения воинской повинности, сотрудничал в окружной газете, издаваемой в Одессе, то, оценив опубликованные на ее страницах статьи и стихи, меня без диплома о высшем образовании, приняли литсотрудником сельхозотдела редакции районной газеты «Приазовская звезда».
– Имей в виду, если мы не осветим это событие, то начальник управления торговли и его подчиненные обидятся. С работниками Мельпомены, обладателями дефицитных товаров, следует дружить, – наставляла коллега. – Жду от тебя живописный репортаж. Оставла место на 180 строк на четвертой странце. Придется писать оперативно, прямо с колес.
– Не впервой, – уверенно ответил я и, не мешкая, направил свои стопы в Дом культуры, расположенный в двухстах метрах от здания редакции. О том, что работники торговли в большом почете я убедился, когда со стороны наблюдал за участниками первомайской демонстрации, украшенной флагами, транспарантами с лозунгами, портретами Ленина, Маркса, Энгельса и члена Политбюро ЦК КПСС. Районное начальство: секретари райкома, преседатель райисполкома, его замы наблюдали за шествием с высокой трибуны, установленной на главной улице поселка. Следуя классовой субординации в первых рядах шли трудовые коллективы предприятий «Сельхозтехники»,, комбината хлебопродуктов, «Сельхозхимии», молокозавода и винзавода, СМУ, ПМК, транспорта, затем труженики передовых совхозов и колхозов. За ними по табели о рангах должны бы следовать представители творческой интеллигенции: учителя, врачи, работники культуры. Но, увы, этот сегмент колонны возглавили работники торговли.
Своими модными, роскошными одеяниями, костюмами, платьями, блузками, добртными туфлями, они разительно отличались от других участников демнстрации, облаченных в серые, коричневые и другие темные и мрчные одежды. Оно и понятно, что в отличие от «сапожника, который без сапог» работники прилавка, особенно заведующие складами, базами и экспедиторы имели доступ к дефициту.
Не ускользуло из внимания, что с трибуны их приветствовали бурными аплодисментами и пафосным возгласом: «Слава работниками советской торговли!» В ответ из ликующей колонны прозвучало троекратное: «Ура!» В пору дефицита, когда импортные товары распределялись по разнарядке среди передовиков производства или «своих людей» профессия продавца была очень престижной.
В Доме культуры, куда я прибыл за десять минут до начала концерта, царило празничное оживление. Зрители в одеждах радужных, словно на карнавале, расцветок. занимали места в большом зале, над сценой которого с бархатисто-золотистыми шторами был закреплен лозунг: «Спраздником, дорогие работники торговли!» В просторном фойе у буфетных стоек, до объявления «сухого закона» еще было пятнадцать лет, толпились в основном мужчины, решившие для бодрости и моторности, дегустировать коньяк, водку, марочные вина или утолить жажду пивом.
«Почему бы и мне для подъема настроения не принять «на грудь» граммов пятьдесят коньяка ли двести граммов «Портвейна», «Муската»? – возникла шальная мысль, но бдительная совесть, подобно суровому надзирателю, напомнила. – Ты при исполнении обязанностей, должен трезво оценить концерт, оперативно подготовить и сдать репортаж в секретариат. У зрителей праздник и они могут себе позволить поднять «градус». От соблазна мне пришлось отказаться.
После краткой официальной части, ведь зрители явно не настроены на доклад или лекцию, поздравлений, прозвучвших из уст первого секретаря райкома партии Василевского и преседаеля райисполкома Светличного, состоялся концерт. Звучали песни, стихи басни, хоровое исполнение, сатирические и юмористические сценки в исплонении участников художественной самодеятельности, учащихся детской музыкальной школы.
Меня, как и многих зрителей впечатлило выступление танцовщицы Нины Бутаковой. Ее ведущий представил, как работницу центрального универмага. Девушка в огненно-красном платье с алой розой в черных, как смоль локонах, выбежав на сцену, под звуки мелодии из оперы Бизе и неподражаемый голос оперной дивы Елены Образцовой, , темпераментно исполнила зажигательный танец. Я завороженно наблюдал за пластикой ее изящного тела, за движением рук, слившившихся с гармонией музыки.
– Нина, умница, огонь! Знай наших! Браво! – доносилось из зала. Своим голосом к этим эмоциям я тоже добавил скромные децибелы.
Танцовщицу бурными овациями дважды вызывали на сцену. Вручили роскошные букеты алых и белых роз, сувенир. Она, приложив руку к сердцу, театрально раскланивалась, излучала чарующие улыбки. В отличие от меня, впервые увидевшего Нину, ее коллеги по центральному универмагу и управлению торговли, знали о хореографических способностях. Для них этот триумф не был неожиданным.
К тому времени не обремененный семейными узами, я задался целью познакомиться с очаровательной брюнеткой, облательницей адмиральской фамилии Бутаков. Но в тот момент проявил сдержанность, не побежал за кулисы или в гримерку, чтобы выразить свое восхищение, а после того, как опустился занавес, зрители направились к выходу, поспешил в редакцию. Находясь под впечатлением от юной Кармен, в течение получаса на одном дыхании написал репортаж «В гармонии танца и музыки». Как и советовала Сергиенко, не пожалел ярких красок и сочных эпитетов. Отдал Людмиле машинописный текст. Она внимательно прочитала:
– Ни секунды не сомневалась, что концерт тебе понравится, – одобрительно промолвила коллега. – Написал искренне с чувством, а для Нины Бутаковой, даже не поскупился на слова «талантливая», «темпераментная».
– Так оно и есть, не преувеличил, не покривил против истины, – смущенно, чувствуя, что краска заливает лицо, – подтвердил я. – Танец в ее исполнении стал гвоздем программы. Вы бы видели реакцию зала, одобрительные возгласы, бурные аплодисменты, овации, цветы… Она исполнила Кармен не хуже оперной певицы Елены Образцовой.
– Ну, это ты преувеличил. Елена не только великолепно танцует, но и прекрасно поет, – возразила Сергиенко.
– У Нины все еще впереди, – вступился я за девушку. – Это восходящая звезда, если не оперы, то балета или эстрады.
– Вижу, что она тебе очень понравилась, – проникла в мои мысли Людмила. —Действительно, девушка эмоциональная, яркая. Но не забывай о мудрости: не сотвори себе кумира. А еще у поэта Евгения Евтушенко есть поучительный афоризм: «Очарования ранние прекрасны, очарования ранами опасны». Первые впечатление могут быть обманчивыми. Насчет таланта ты, пожалуй, прав. Я прежде тоже видела Нину на сцене, она танцует, как дышит в своей стихии, легко, непринужденно, что у зрителей вызывает радостные эмоции.
Из диалога с опытной коллегой я понял, что репортаж ей понравился, а в моем сознании засела мысль увидеть Бутакову не только на сцене, но и вблизи, за прилавком.
На следующий день со свежим номером газеты, в котором был опубликован репортаж, я наведался в центральный универмаг. Вглядываясь в лица молодых продавщиц, читая имена на жетонах фирменной экипировки, я искал среди них очаровательную Кармен.
В секции «Детские игрушки» увидел стройную девушку, чуть выше среднего роста. Мое сердце учащенно забилось. Подошел и с нежностью произнес: