Воронин нащупал скобу аварийного срыва крышки кабины и резко потянул на себя. В лицо ему ударили вихри тугого, холодного воздуха. Самолёт штопорил. Тогда выключил стопкраном турбину, сжался в комок и нажал на правом поручне сиденья скобу стреляющего механизма. Раздался выстрел, в глазах потемнело, и Воронин почувствовал себя в воздухе.
Когда началось падение, он отстегнул ремни и оттолкнулся от сиденья ногами. Еще 3 секунды - и парашют раскрыт. Внизу было море.
Только теперь Воронин понял трагизм своего положения. Глядя на огненный хвост падающего самолёта, он вспомнил, что забыл передать по радио о том, что катапультировался, и примерное место выброски.
- Ничего... напарник передаст! - успокоил он себя и принялся надувать резиновый жилет для плавания.
Удар о воду произошёл неожиданно, казалось, что до неё ещё далеко. Воронин захлебнулся. Когда его выбросило снова наверх, он отстегнул парашют и отплыл в сторону. Первое, что он увидел, была синевато-бледноватая луна - на самом горизонте. Она как-то странно качнулась и замерла снова. А в следующее мгновение исчезла совсем: он полетел в тёмную глубокую яму. Вот это волны!..
Он не знал, с кем столкнулся в воздухе. Одолевали мрачные мысли: "Найдут ли?.."
Иногда он грёб, но продвигался ли вперёд - не знал. Может, крутился на месте. Хотелось пить.
Казалось, прошла целая вечность, и в то же время словно всё замерло, часы будто стояли на месте, хотя уже и рассвело.
Взошло солнце, и вода вспыхнула ярким, режущим глаза блеском. Ни одного облачка в небе, и всюду волны, волны - до самого горизонта.
Воронин облизнул солёные губы, осмотрелся. Ни одного самолёта не видно. Но его внимание привлёк какой-то предмет на волнах. То поднимется, то исчезнет... Как ни всматривался, разобрать, что там такое, не мог. Медленно поплыл навстречу.
Минут через 5 понял: на воде человек - виднелась голова. Обрадовался, стал грести быстро: "Теперь веселее! Вдвоем..."
- Эй! - громко закричал Воронин. - Эй, кто там? - повторил ещё раз. И только тогда догадался: "Да ведь это... тот, с кем я, должно быть, столкнулся! Значит, тоже прыгать пришлось?.."
Человек услыхал, откликнулся:
- Скорее... тону!
Подстёгнутый отчаянным призывом, Воронин поплыл быстрее. Уже оставалось совсем близко, когда увидел лицо и оторопел.
- Ты-ы!..
В воде, выбиваясь из последних сил, совершенно голый, плавал Белозеров. Жилета на нём не было.
- А где жилет? - спросил Воронин.
- Чем-то разорвало... когда... прыгал! - задыхался Белозеров. Держаться на поверхности и говорить ему было трудно. - В воздухе обнаружил... - хрипел он. - Стал надувать - шипит. Думал - и до рассвета не дотяну! - Белозеров подплыл к Воронину, обхватил его за плечи:
- Уф... рассвело! Теперь найдут... - выдохнул он, слабея от счастья и отдыха. Хотел сказать что-то ещё, но захлебнулся - оба стали погружаться в воду: двоих на воде жилет не держал.
- Ты что! С ума, что ли?.. - закричал Воронин, пытаясь вырваться из страшных объятий. Однако Белозеров вцепился ещё сильнее, и, казалось, уже не мог разжать рук. Отфыркиваясь, он снова заработал ногами и смотрел на Воронина расширенными глазами.
Чувствуя, что тонет, Воронин ударил Белозерова по голове и освободился от него, отплыв в сторону.
Белозерова стошнило. Борясь из последних сил, он неотрывно смотрел на Воронина и только шевелил губами. Наконец выговорил:
- Надуй... попробуй сильнее надуть! Не могу больше...
- Полностью надул - больше не надуешь.
Так, молча, они кружили ещё несколько минут. Белозеров не подплывал больше.
"Вот и встретились! - размышлял Воронин, следя за Белозеровым. - Тут уж каждый сам, не жена выбирать будет".
Думать старался зло, но тут же признался себе, что только ярит себя, на самом же деле никакого зла не чувствует. Скорее наоборот, что-то мучило даже.
"Ишь ты! Не просится, не умоляет. Герой какой! - посмотрел он на Белозерова. Ответил себе сам: - А если бы и просился - что я могу для него сделать? Просто понимает..." Но в глубине души чувствовал, что конец Белозерова всё-таки мужественный, без слюней. Это подкупало, хотя и сам на его месте поступил бы так же. Разве можно унижаться перед врагом? "Врагом?" - Чем-то слово это его испугало. Он беспокойно завертелся.
Белозеров видел - Воронин не поможет ему. Да и чем? Вспомнил, тот даже плавать умел плохо. Нет, с таким и при желании вдвоём не удержаться. Его охватила тоска. Болели руки, ноги - все мышцы. Долго ему не продержаться, скоро уже конец. Опять стало тошнить, он захлебнулся и скрылся под водой.
Воронин не думал, что всё будет так до дикости просто и неожиданно. Он с ужасом смотрел на то место, где только что плавал и жил человек. Он не хотел его смерти. Понял, что всё время обманывал себя, не верил, будто человек вот так, прямо на глазах, может потонуть. Потонуть, когда рядом... в трёх метрах, другой...
- А-а-а-а! - закричал он, закрывая лицо руками.
Вскрикнула и шарахнулась в воздухе чайка.
И вдруг над водой раздался другой крик, более жуткий и хватающий за душу:
- Спаси-те-е... спа-си-те-е!..
На гребне волны появилось искажённое мукой лицо Белозерова - он ловил ртом воздух. Воронин бросился к нему!
- Стой! Держись!.. - закричал он. - Не обманешь?! Сниму жилет... будем по очереди! Не обманешь?!.
На Воронина смотрели расширенные, полные страдания глаза. Они не лгали. Говорить Белозеров уже не мог.
Воронин отстегнул с кнопок жилет, стал раздеваться. "Хорошо, что сразу снял сапоги... - обрадовался он. - Теперь бы их не снять..." Бормотал: - Держись... Потерпи немного!..
Когда поменялись, Воронин с ужасом понял, что долго так не продержится и кому-то из них всё же придётся тонуть. Кому? От него это теперь не зависело.
- Виктор! - окликнул его Белозеров. - Придерживайся... ты придерживайся за жилет... работай только ногами. Будет легче...
Воронин подплыл и осторожно взялся за лямки жилета. Он не сомневался теперь в Белозерове, но всё равно было ясно, долго так продолжаться не может.
Белозеров лежал на жилете, не пристегиваясь, поперёк, с закрытыми глазами. Тяжело дышал. Тянулись тоскливые, полные смятения минуты. Затем он сменил Воронина:
- Привыкни сначала. А то израсходуешься, тогда... - Он не договорил и сполз с жилета.
В следующий раз Воронин освоился и продержался на воде больше часа. Сил у него было ещё много, но кончились они у Белозерова. Отдых почти не помогал ему - начались острые боли в мышцах, он еле двигался. Всё зависело теперь от того, на сколько хватит Воронина...
2 раза стошнило и его. Но надо было плавать, потом меняться, затем лежать - без чувств, без движений, потом снова плавать. Они походили на заведённые маятники. Какой-то из них остановится. Весь вопрос в том, кто раньше?.. Тогда другой, возможно, уцелеет.
"А почему, собственно, должен тонуть я? - подумал вдруг Воронин, ложась в очередной раз на жилет. - Я и так сделал для него всё, что мог. А вот он, между прочим, соврал мне. Сказал, что слышал перед тем, как катапультировать, будто какой-то бомбардировщик начал передавать по радио координаты аварии. А до сих пор - ни одного вертолёта! Почему же не ищут?.."
Воронин посмотрел на Белозерова с ненавистью, резко оттолкнул его от жилета и, загребая ладонями воду, как вёслами, быстро отплыл от него далеко вперёд, не оглядываясь - страшно было. Хотелось пить, рябила от яркого солнца вода.
Когда перед глазами поплыли багровые круги, не выдержал и оглянулся - вдруг молча гонится и схватит за ноги? Однако Белозерова нигде не было, сколько ни смотрел. Неужто утонул и даже не закричал, не сказал ничего? Не могло такого быть - не верилось.
Воронин сплавал и назад, кружил на своём жилете, озирался - везде только волны, головы Белозерова не было и час, и вот даже больше. Неужто его уже нет на этом свете? Ни солнышка не увидит, ни Зинаиды, никого. И хотя Воронин должен был ненавидеть Белозерова из-за этой Зинаиды, никакого ожесточения к нему больше не испытывал, напротив - заплакал. Нет, не оттого, что стало жаль своего врага по-человечески - жалости не было, была, пожалуй, радость, что спасся - а плакал и страдал оттого, что было что-то унижено в нём самом, испорчено теперь на всю жизнь. Не будет уже прежней ясности и уверенности в своей правоте, останется только вечная и острая жалость к себе, вот как сейчас. На что ему это? За что?.. Так хорошо всё было: люди сочувствовали, оправдывали, на Зину смотрели с осуждением - в этом была какая-то сладость, хоть и с горечью пополам. И вдруг эти выкрики: "Не обманешь?!", "Не обманешь?!". И глаза, должно быть, при этом были испуганные, собачьи. Всегда знал про себя, что не подведёт, не обманет и не предаст - от других ждал того же. А теперь как? Жить-то как теперь, кто скажет? И что же выходит, если тебя прижмёт? А обижался на Зину...
Гул вертолёта раздался над головой, как гром.
Потом, зависнув над волнами, Воронина втянули вместе с трапом в салон, как обессилевшую большую рыбу. Дали пить. А затем началось самое страшное - спросили, не видал ли он, как спускался на парашюте Белозеров? Где? Он помотал опущенной головой:
- Это же ночью было... - И закрыл от страха глаза.
Больше его об этом не спрашивали: действительно ведь, ночью дело было. Другие вертолёты продолжили свой бессмысленный поиск, а вертолёт с Ворониным срочно пошёл на посадку.
В гарнизоне его положили в санчасть. Не успел обдумать, как вести себя дальше, что говорить, появилась Валя - единственная родная душа, бросившаяся сразу обнимать и целовать. Думал, все будут подозревать, сторониться, а тут вон как - сплошное сочувствие, слёзы и радость. Это и спасло Воронина от ненужного признания.
Труп Белозерова так и не нашли - почему-то не всплыл. А может, и всплыл, да не увидели. А там солнце, хищные рыбы... кто его знает, как оно там...
Зинаида со своим сыном уехала куда-то к родным, Воронин сразу после её отъезда женился на Вале. Жизнь продолжалась вроде бы, как и прежде. Только уже через полгода Воронин точно знал, почему ушла от него первая жена и что не будет с ним счастья и Вале - таким родился. Видать, в деда Авдея. Тот тоже развёлся с женой и жил один что-то лет 40. Бабушка Лиза, его бывшая жена, говорила про него: "Даже кошку за всю жись не погладил! А так - чесный был, хоч и суров, наговаривать лишку не стану. Дак у их, у Ворониных-то, однако, все в землю смотрели, чего тут..."
Сын родился у Виктора Воронина похожим на мать - вылитая Валя. На радостях Воронин выпил и, несмотря на ветер, холодный апрель на дворе, пошёл к морю и там, глядя на расходившиеся в шторме волны и сносимых бурей чаек, пьяно просил Белозерова, чтобы тот не мстил ему за судьбу. А кончил и вовсе не по-воронински:
- Господи! Сделай, чтобы Андрейка и характером пошёл в мать! Прости меня, господи!..
Ветер срывал слова и относил их к берегу. Пищали чайки, косо проносимые над горбами волн. И, словно живое, роптало вечное море.
Конец