– Ты любишь меня? – не удержалась и спросила Виктория, позволяя себе расслабиться в его руках.
– Не знаю. И это честно. Мы не виделись два года. Я не знаю тебя такой, какой ты раскрываешься для меня сейчас.
Он, конечно, был прав, а она по-женски глупа со своим вопросом. Но после его слов пара слезинок блеснула в её глазах. Пятницкой часто казалось, что она любит Смолина со всем набором прилагающихся страстей: ревностью, желанием, ненавистью, завистью, жаждой побеждать его и быть самой побеждённой. Она даже не сравнивала других мужчин с ним, они почему-то изначально казались недостойными её, а с Алексеем у неё не было сомнений. Поэтому другой в её жизни так и не появился.
– Поехали, – согласилась Виктория, активно высвобождаясь из объятий Алексея. – Выпью виски в кафе, под закуску.
А он в ответ шлёпнул её по попе.
Смолин и Пятницкая были на месте вчерашнего происшествия минут через сорок. Путь от Мосфильмовской улицы до Дубков не стал близким даже без пробок на дорогах. Припарковались немного поодаль от того ночного магазина. Около него уже стояли полицейский автомобиль и скорая. На дороге лежал человек в неестественной позе. Машина, которая его, по-видимому, сбила, вылетела после столкновения с проезжей части, снесла небольшой зелёный заборчик и ударилась в берёзу рядом с иссохшим деревом. Спасатели пытались вытащить из неё мужчину с окровавленной головой.
– Высшие силы, простите меня, – прошептала Пятницкая в некоем трансе. – Ты отойди от меня, Лёш, мне стоит посмотреть, что теперь с энергетикой этого пространства, – предупредила она и, не дожидаясь ответа, пошла к месту аварии.
Какая-то часть негативного заряда оказалась истрачена на текущий инцидент. Смерть забрала одну жизнь и, вероятно, нацеливалась на вторую. Тут даже Пятницкой было непонятно, выживет человек или нет. Возможны были оба исхода.
Викторию немного мутило, а в голове крутилась мысль: «Как плохо». Однако девушка собралась, сделав три глубоких вдоха в низ живота и медленных выдоха, натянула свои невидимые перчатки на руки, достала металлический шарик из сумки и стянула в него оставшийся в пространстве негатив. Потом достала второй металлический шарик, выхватила свет почти ускользающей за облаками луны и уже собралась было излечить человека с окровавленной головой, как вдруг вспомнила:
– Его согласие… А хочет ли он жить? – прошептала она.
В этот момент мужчину вызволили из железной искорёженной коробки и положили на носилки, и он тихо простонал:
– Да.
«Хочет, – заключила Вика, принимая это за ответ, и совершила все необходимые действия для исцеления. – Семь бед – один ответ. Перед Высшими силами отвечу потом. Когда спросят. Вот ведь врачи удивятся потом в больнице, когда поймут, что человек-то уже здоров, хоть и в крови», – улыбнулась девушка.
Пятницкая вернулась в машину Алексея. Неприятный холодок скользнул по её спине. В машине был кто-то третий. Позади сидел мужчина чуть старше Смолина. Слегка полноватый, но крайне интересной внешности: высокий, широкоплечий, зеленоглазый, с римским профилем и тёмными волосами средней длины в кудрявом беспорядке. Одет он был под стать Алексею – в спокойную классику, несмотря на выходные.
– Прошу прощения, мы не знакомы, – смутилась Вика, оборачиваясь. Но мужчина не ответил.
– Не переживай. Мы тоже не знакомы, – сказал Смолин.
– Лёш, неудачная шутка…
– Это не шутка, милая. Это человек, который вчера сбил меня и уехал, – слишком просто произнёс Алексей. Незнакомец продолжал хранить молчание.
– Зачем он здесь сидит? – всё ещё не понимая, спросила Пятницкая.
– Чтоб поговорить.
– Да, я прям вижу, как он активно разговаривает с нами. И как удачно подобран момент для тёплой дружеской беседы.
– Не язви. Не время, – осёк её Алексей.
– Тогда самое время вернуться на Тимирязевскую улицу, доехать почти до её конца по направлению из центра и свернуть на улицу Пасечная. Там будет кладбище. Мне нужно закопать там пару предметов.
– Мы с тобой об этом тоже поговорим, – отозвался Алексей и поехал по названному маршруту.
Когда Пятницкая вернулась с кладбища и села в машину, молчуна уже не было, хотя прошло не более десяти минут. И на мгновение ей показалось, что того странного мужчины и вовсе не было, но Алексей сказал:
– Я встречусь с Виктором позднее. Ты права, не лучший момент для беседы с ним. Мы обменялись телефонами. Сегодня я хочу поговорить с тобой.
– Какой зайка… – наигранно протянула Вика. – Только я, как и ты, пребываю не в том расположении духа, чтоб разговаривать. Я домой хочу, хочу побыть одна, хочу есть и хочу переодеться.
– Пятницкая, а мне всё равно, чего ты хочешь. И практика показала, что твои истеричные мимолётные желания и действия ни к чему хорошему не приводят. И по твоей вине мы когда-то расстались, даже не поговорив. И данный экшен мог бы и не состояться, если б ты всего лишь поговорила со мной тогда в кафе, или у двери твоей квартиры, или в гостях у моей матери. И ты поедешь со мной ко мне домой и будешь отвечать на мои вопросы, сколько бы это ни заняло времени, хоть всю ночь.
Вика не помнила, видела ли она таким Алексея раньше. Он был зол непонятно на кого, но вылиться эта злость могла на кого угодно. Возможно, и на неё. В некотором роде ей было даже страшно. И в то же время неуместные мысли об очередной совместной ночи будоражили её фантазию. Она взглянула на ближайшее надгробие и смущённо хохотнула: «Я ведьма. Думать о таком на кладбище – немыслимо»…
– Что за розовый ужас ты мне дал? – прокричала Пятницкая из гардеробной. – Да ещё и с начёсом!
Она стояла у зеркала и смеялась в полный голос, прикрывая рот руками, когда рассматривала на себе нежно-розовую пижаму: шаровары и футболку с зайчиком на груди.
– Я Лене купил домашний костюм, ей понравилось, – вполне серьёзно сказал Смолин, заглядывая в комнату.
– Лёш, при всем моём уважении к тебе, я не буду это носить. Это антисекс, я не могу. Даже одна я не могу такое носить. А тут ещё и для Лены. Дай мне что-нибудь другое.
– Другого нет, это единственная новая женская вещь в этой квартире.
– Значит, дай мне что-то своё: футболку, рубашку – что угодно. Эта пижама… это уже чересчур.
– Выбирай любую рубашку, – разрешил он, указывая на ряд вешалок справа, и деликатно удалился.
Вика оглянулась по сторонам. Теперь она видела, что действительно прошло два года и Смолин тоже изменился. Костюм-костюм-костюм, рубашка-рубашка-рубашка, пуловер-пуловер-пуловер, брюки-брюки-брюки. Никакого хаоса или броских цветов. Вся одежда была в крайне спокойных тонах, ровно уложена на полках или развешена на вешалках. И по виду дорогая. Пятницкая посмотрела несколько ярлыков: Brioni, Zegna, Armani. Алексей и раньше отличался чувством стиля и желанием выглядеть достойно, но в настоящий момент количество этого достоинства набрало ощутимую массу.
– Ты теперь крутой, да? – излишне тихо уточнила Виктория, заходя в гостиную, объединённую с кухней, и разглядывая инициалы, вышитые на манжете рубашки.
– Я и раньше был крутой, ты не особо этим интересовалась. Хотя да, я уже год в новой должности. Стал круче! – улыбнулся Алексей, не сводя с неё глаз. Рубашка была ей длинной, но совсем не скрывала её стройных ног.
– И кто ты теперь в своём ТТК-Банке? Ты же всё там? – скрывая нервную дрожь, продолжила допрос Пятницкая.
– Руководитель департамента стратегии и инноваций. А мне только двадцать девять, заметь, – гордо произнёс Смолин.
– Звучит красиво, – прошептала она, а потом по её щекам заструились слёзы. – Отпусти меня домой, пожалуйста, я больше не могу. Мне невыносимо стоять здесь посреди твоей квартиры в твоей рубашке и думать о том, что я тебя потеряла. Вот такого! У меня и без того была высокая планка для мужчин, а теперь я и вовсе ни с кем не смогу встречаться.
– Милая, что ты вдруг? – заволновался Смолин, подскочил к Вике и взял её за руку. – Я сейчас рядом, ты меня не потеряла. Я всегда готов тебе помочь. Не плачь!
– Что значит «помочь»? Я что, голодаю, чтоб мне помогали? Ты разве знаешь, что такое днём за днём просыпаться одной в постели с пониманием, что, кроме родителей, тебе даже «доброе утро» никто не скажет.
– Милая, ты сама тогда так решила. Ну посмотри на меня, не плачь, – мужчина прижал девушку к себе и начал гладить руками по лицу и волосам.
– Вот теперь мне от этой фразы, конечно, стало легче, – насупилась Вика, утирая слёзы.
– Хм, – по-доброму начал Алексей, – слышу знакомые нотки сарказма, – и поцеловал её в нос.
– Я домой, ладно? – глядя в глаза Смолину, попросила Пятницкая, немного успокоившись от его прикосновений и не пытаясь ускользнуть от них.
– Не ладно. Потому что ты такая красивая в моей рубашке, и я готов хоть десять раз тебе сказать «доброе утро» завтра с утра.
– Только завтра?
– Посмотрим на твоё поведение…
К двум часам ночи Смолин всё-таки налил девушке вина, и они, взбив подушки, расположились на постели, как на дастархане. На подносе возле бутылки красного красовались половинка плитки шоколада, яблоко и немного сыра. В общем, всё, что нашлось из еды в квартире Алексея. Пиццу должны были подвезти минут через тридцать.
– Я был обескуражен твоим отказом, – вспоминал мужчина. – Потому как взять время «на подумать» – всё равно, что отказать. Ты меня унизила этим. О чём можно было думать? Не понимаю до сих пор. Я тебя любил, ты меня любила. Деньги есть. Не урод. О чём? И если бы не было в твоей голове излишних заморочек, сказала бы «да», а потом бы разбирались.
Пятницкая почти произнесла: «А она без заморочек?» – и тут же сама поняла, что без. Елена – его одноклассница. Обычная девушка, достаточно милая, окончившая какой-то колледж и работающая в салоне красоты администратором. Машка всё про неё когда-то разведала. Отрадное и Дубки не очень далеко друг от друга по меркам Москвы, так что нашлись общие знакомые. И этот розовый костюм… Только, что ей сейчас делать, Виктория не понимала. Она всегда была такой – с заморочками. И эти способности… Неужели на роду ей написано быть одной?
– По поводу моих способностей я много чего тебе уже рассказала, – сменила неуютную тему Виктория. – Я и сама владею ограниченным количеством исключительно практической информации. Но я постараюсь объяснить, как сумею. Наш мир – это не только то, что мы видим. Это энергия, а скорее, потоки и сгустки различной энергии. Каждый объект обладает энергией, в том числе эта кровать, эти стены, вино, яблоко, луна в небе, деревья, трава. Попросив, я могу взять энергию у чего-либо. Луна или солнце – лучшие источники энергии, потому что бесконечны с точки зрения наших потребностей. Но я также могу взять энергию у дерева или куста. И тогда происходит то, что ты видел. Если забрать много энергии, например, у дерева, или перекинуть много негатива на него, то растение погибнет. Можно работать со своей энергией, но это совсем в крайнем случае. Ты также видел, как истощает меня данный процесс. Когда процедура замещения негативной энергии на чистую завершён, методом замены одной энергии на другую её нужно утилизировать. И лучшее место для этого – кладбище. Потому как там энергии смерти и так много, вреда уже не будет.
– Как ты этому научилась? – спросил Смолин.
– Не знаю или не помню. Я всегда могла видеть мир таким, если входила в несколько изменённое состояние сознания. Это сложно описать словами. А ещё раньше я считала, что способность исцелять доступна мне только после получения сигнала от Высших сил.
– Сигнала?
– Да, когда отовсюду идёт информация, что нужно помочь какому-то человеку. Как было с твоей матерью. Я увидела тебя, а потом хаотично, как морок, мне начала поступать информация, что я должна вылечить твою маму. И в такие моменты я могу очень чётко видеть, что с человеком, что он думает.
– Думает? – уточнил Алексей с настороженностью.
– Я не могу считать сейчас твои мысли, но когда я исцеляю человека, то да – могу. Словно он думает вслух. И мне нужно убирать внимание от его мыслей, чтоб не слышать человека, потому как чаще всего это мешает.
– Что ты имеешь в виду под Высшими силами? – продолжал задавать вопросы Смолин.
– Твоя вера в Бога ещё не сменилась на что-то другое? – Смолин отрицательно покачал головой. – Так вот я имею в виду Бога. Потому как Бог, конечно, един, но у него есть помощники. Они для меня и есть Высшие силы.
– То есть Бог напрямую разговаривает с тобой?
– Лёш, конечно, нет такого, что Бог звонит мне по телефону и говорит: «Спаси Надежду Ивановну Смолину от рака». Но приходит некое осознание, которое ни с чем не спутать.
– Что ещё он тебе говорит? – с непонятной интонацией поинтересовался Смолин.
– Ничего. Я понимаю, как это звучит. Но если ты уже подумываешь, как запихнуть меня в ближайший дурдом в палату с каким-нибудь Наполеоном, то пусть это будет торт. Хоть неуместные вопросы задавать не будет.
– Опять ты обижаешься на ровном месте?! Перестань, ты же понимаешь…
– Понимаю. Поэтому и не хотела тебе о таком рассказывать. Но что удивительно: когда я излечила твою мать, способ тебе был неважен. И всё было хорошо, а когда пошли подробности, то начинается…
– А что начинается? – усмехнулся Алексей, обнимая девушку и прижимая к себе.
– Ну… то, что сейчас начинается, то пусть и продолжается, – игриво ответила Пятницкая.
Глава 4
Хлопнула входная дверь. Вика проснулась, резко открыла глаза, бегло посмотрела на часы – девять утра, потом на Алексея. Он лежал рядом и тоже уже не спал. Смолин молча встал, надел спортивные штаны, футболку и вышел из комнаты, небрежно бросив, не оборачиваясь:
– Это Лена.
– Лена? – нервно прошептала Виктория. От смущения ей захотелось залезть под одеяло с головой.
«Вполне логично, что у Лены есть ключи от этой квартиры», – подумала Пятницкая. Но тогда нелогично, что она находится здесь, да ещё и в постели Алексея. Вика не могла назвать своё положение позорным, но что-то отвратительное в этом однозначно было.
Между тем в квартире стояла обескураживающая тишина, и Пятницкая слышала, как ритмично бьётся её сердце.
Она встала через пару минут, поддавшись порыву хоть что-то сделать, потому что эти молчаливые мгновения казались ей слишком затянутыми. Тело начало ныть от отсутствия процесса. Виктория надела платье – всё то же третий день подряд, натянула чулки, собрала волосы в хвост и села на кушетку. Почти мгновенно снова встала. Сидеть было не только невозможно, но и казалось глупым. Она не понимала: стоит выжидать чего-то или нет, что будет правильно, а что ошибочно? А потом решилась. Она нервным жестом пригладила брови, как будто кому-то было важно, в порядке они или нет, тяжело выдохнула, собираясь на условный эшафот, и вышла из комнаты.
В огромной гостиной, соединённой с кухней и в некотором роде с прихожей, на белом длинном диване сидела Лена и, практически не моргая, смотрела в сторону спальни, то есть в сторону Пятницкой. Напротив неё на столь же белом кресле сидел Алексей, вероятно, тоже не отрывая от Елены взгляд. В гостиной преобладали белые тона, такие неуместные в воцарившейся тягостной обстановке, и только кухня была островком цвета шоколада, хотя сейчас и она виделась Вике коричневым пятном.
Виктория тяжело вздохнула и, как третья вошедшая в игру, приняла ранее заданные правила молчанки. Она подняла с пола свою сумку, брошенную когда-то возле кресла, на котором сидел Алексей. Тот даже не шелохнулся. Вика присела на пуф в прихожей, надела сапоги, потом сняла своё пальто с вешалки и вышла из квартиры.
Язык прилип к нёбу – очень хотелось кричать, но она не могла. Рот был склеен ужасом от отсутствия слов и действий со стороны Алексея. Зубы стиснулись до боли, чтобы превозмочь душевную муку, разрывающую её изнутри.