Догадки
***
Спит доверчивая Русь,
Видит сны о чуде, —
Стенькой Разиным скажусь —
И поверят люди!
***
Кто с добром придёт, тому —
Пироги да пышки;
С топором придёт, тому —
Желваки да шишки.
***
На лугу, где земляника,
Выросла разрыв-трава.
Правда жизни многолика,
Кривда всякий раз крива.
***
Жили, жили без опаски…
Перехмурили лицо —
Хрупкий мир вместился в сказке
Про разбитое яйцо.
***
В шалаше шакалы жили.
Шевеля весь день ушами,
Шапки шили, шубы шили,
Вышивали шелком шали.
***
Была кобылка сива —
Молода, спесива.
Ушёл мой воз
И кобылку увёз.
***
Называл ты этот край
Самым дивным дивом…
Дедушка, не помирай! —
Я послал за пивом.
***
На заброшенном погосте
Возрыдали слёзно гости
Спите, Господом хранимые,
Господа незаменимые.
***
Мал бывал – не спал, не кушал, —
Бабушкины сказки слушал.
Нынче знаю сказок сто,
Да не слушает никто.
***
Разный всё-таки народ
На земле бывает:
Этот время бережёт,
Этот убивает.
***
Пусть поют. Не надо злиться
И кричать: «Заткнись, козёл!»
Музыка для них – Жар-птица,
Угодившая в котёл.
***
С другом, с любимой с заблудшим шакалом
Пей свою водку и пой до седин,
Только с наполненным лично бокалом
Не оставайся один на один.
***
То в слезах, то в лёгких шутках
Мы живём в последних сутках,
И чихать нам на секрет
Шести тысяч прошлых лет!
Дума
Ты в раздумье раскрыла обложку —
Со страниц раскатились грома.
Ты сама допустила оплошку
И ответишь за это сама.
Двадцать лет эта книга таилась,
Двадцать лет, подбирая ключи,
Бесшабашная сила томилась
И дремала на русской печи.
Ты зачем одинокие ночи
Растревожила гулкой грозой?
Ты зачем беспросветные очи
Окропила живою слезой?
Заворочался лежень от шума,
От крылатого зуда в руке, —
И твоя сокровенная дума
Загудела в моём кулаке.
Зажужжала, заныла, запела
Золотая от солнца пчела,
Потаённые струны задела,
Окаянные путы сожгла.
Мёдом ягодным плоть налитая
Ослепила своей чистотой.
– Хорошо ли тебе, золотая?
– И не спрашивай, мой золотой!
Я пойду на Тугарина-змея,
Отсеку ему девять голов.
Этой сказке перечить не смея,
Жди меня ещё девять годов!
Жди меня. Как расчищу границы,
Щит на вражьих воротах прибью,
Отпущу из победной десницы
Сокровенную думу твою.
Живая рукопись
Альберту Оганяну
Копия Священного Писания
На армянской спасена земле —
Божьих перст незримое касание,
Райских троп мерцание во мгле.
Буквы распускающихся почек
Ладаном пропахли на листах,
Колыбельной письменности почерк
Слился с откровеньем на устах.
Но забили в колокол тревогу:
Рыщет враг по долам и горам!
И монахи, как младенца к Богу,
Собирают рукопись в дорогу
И несут её из храма в храм.
Если не скиталась, не читалась,
Истомясь в языческом плену, —
Мученицей рукопись считалась,
Общим искупленьем за вину.
Пленницу всем миром вызволяли
Из оков, узилищ и темниц;
О прощенье слёзно умоляли,
Упадали пред святыней ниц.
Возрыдал Господь, когда сельджуки,
Лавой наплывая из пустынь,
Обрекли на огненные муки
Тысячи и тысячи святынь.
…Вновь скрипит пером монах упорный,
Сутками не спит, не пьёт, не ест, —
Вновь возводит храм нерукотворный,
Высекает поднебесный крест.
Нет, ещё не вся земля ослепла,
Есть благословенные края!
Рукопись рождается из пепла,
Пишется поэма Бытия!
Журавли улетели
Пронеслась на заре по грунтовой дороге
Тройка взмыленных в дым ошалелых коней.
На телеге стоял, как на Божьем пороге,
И стегал вороных безутешный Корней.
И кричал он вослед журавлиному клину,
И с отмашкой слезу утирал рукавом:
– Ох, не мину судьбы! Ох, судьбины не мину
На небесном пути, на пути роковом!
Где-то дрогнула ось, где-то брызнула спица,
Повело, подняло, понесло между пней!
И склонились над ним:
– Чей ты будешь, возница? —
Харкнул кровью в траву безутешный Корней.
И спросили его:
– Ты в уме в самом деле?
И куда понесло тебя с грешной земли?
– Я-то что, я-то что? Журавли улетели!
Без следа улетели мои журавли!
Сергей Берсенев
Москва
Земля
Не одно покуражилось войско
за века над её красотой…
У земли есть особое свойство —
оставаться живой и святой.
Если вдуматься – каждый причастен,
кто границы навязывал ей…
Расчленённая нами на части —
неделима по сути своей.
В сыновьях – азиат, европеец…
Всё равно – на каком языке
колыбельные детские пелись,
кто по возрасту, силе за кем.
Ждёт и ждёт покаянного слова,
от вражды бесконечной устав.
На лишенья и жертвы готова —
лишь бы день примиренья настал!
Чтобы брат не бросался на брата,
чтобы шли они долго след в след,
всё отдаст, чем издревле богата —
встретят Каин и Авель рассвет.
О Крыме…
Посвящается моему другу Виктору Мамонову (Крымскому), который в первом десятилетии двадцать первого века мечтал о возвращении Крыма в Россию.
Что приходит на ум, когда слышу о Крыме?
Неуютный февраль, Евпатории грусть…
Ботанический сад, Севастополя имя…
Обещание другу – мол, скоро вернусь…
И мы будем в одной прохудившейся лодке,
снова медленно плыть сквозь туман к берегам…
Но по-прежнему Крым отчего-то далёкий,
будто не было клятвы мужской – по рукам!
Нас тогда, как чужих, разделяла граница,
а сейчас над волной возвышается мост…
Брату брата нельзя бирюком сторониться,
да иначе устроен у Каина мозг…
На каком языке только матом не крыли?..
Наша правда в глазах европейца – вверх дном!
Что приходит на ум, когда слышу о Крыме?
Голубой Коктебель и Волошинский дом…
Зодчий
И дети будут строить новый дом…
Владимир Бордюгов
Не из камня и не из глины
мой неброский, но крепкий дом.
Перед ним отступают ливни,
не поставить его вверх дном.
Понапрасну стучится стужа,
оставляя на окнах след.
В нем читал я стихи и слушал,
как читает стихи сосед.
Мы дружили со школьной парты —
подтвердит это прошлый век.
И никто черных дел не прятал,
и никто святых не отверг.
Думал, вот – не шалаш, не замок…
Возведен душой на века…
В мегаполисе самый-самый
не прирученный великан.
Кропотливо – по букве, строчке
сложен зодчим не ради благ.
Завещал бы я сыну, дочке:
отзовитесь, и будет так!
Я бы ждал на пороге столько,
сколько б голос до вас летел…
А напротив – в разгаре стройка,
новых веяний беспредел…
Гагарин
– Не падай в лужу! Не шали! —
а мне в новинку это!
Я делал первые шаги,
вцепившись в руку деда.
На территории двора,
для взгляда необъятной,
признала сразу детвора,
что дух мой не из ваты,
что лбу ушибы нипочём,
что шкодить интересно,
а дед сажает на плечо —
учить пейзаж окрестный!
Узнаю скоро имена
песочницы, качелей…
Смотрели окна на меня,
посплетничать хотели…
И чем-то необычным двор
с утра был взбудоражен…
В нём поселилось торжество,
и славил Юру каждый!
Внучка́ подбрасывая вверх,
со всеми дед горланил:
«Благодарю двадцатый век
за то, что есть Гагарин!»
Полина Блинова
Москва
Он отрицал все знаки Зодиака
Он отрицал все знаки зодиака,
Как никогда не верил и в судьбу,
Он ни за что и никогда не плакал,
Девиз: я в лодке – я гребу.
Он отрицал возвышенные чувства,
Держался всех особняком,
Читал романы на французском
И не был никому знаком.
Он был один, волк-одиночка,
Его глотала жизни рана,
Не жил ни днём, ни ночью,
Боялся вновь заманят.
Туда, откуда убежал однажды,
Где было плохо и невыносимо,
От всех жестоких граждан,
Он не желал знать имя.
Он стал одним свободным и самим,
Не жаждал выгоды и власти,
Он знал, ЧТО люди – мы творим,
И не хотел рвать мир на части.
Не смейте зарекаться о войне!
Я всё думал о мёртвых,
Я всё думал о слабых,
Ну какого же чёрта
Ушли на этом этапе?!
Почему на войне?
Ещё нет и пятнадцати…
Это всё пострашней…
Вы в засаде засядете…
Это труд, где окопы,
Где выстрелы, смерти,
Кто ни разу не побыл…
Говорить и не смейте…
Это слёзы и раны,
Удача в прорыве…
В эту яму мы канем…
Пока товарищ не вывел…
О войне зарекаться-
Не смейте никак,
Побывать там так адски
И сделать хоть шаг…
Я прошу только – хватит…
Забудьте про войны,
О семейной утрате…
И живите спокойно…