— Куда это ты? — спросила хозяйка.
— Знамо куда! к мировому! — поднимаясь и отыскивая шапку, сказал Краюхин, — сбирайся скорей! Навалился малый… одних колес что истреплешь…
Между тем на крыльце у Краюхина собралась толпа мужиков, бывших на запое. Тут был и невестин отец, которого сваты уговаривали помириться с Краюхиным и «не заводить лишнего».
— Петруха! ты куда ж? — толковали мужики…
— Что, малый! хочу домой пойти… Ты вишь, дела-то! весь хмель вышибя вон!..
— Экой ты чудной! пойдем! Что ж, пили, пили, так и бросить?
— Да что? У него небойсь вино-то из глаз льется? Шутка ли дело, колько исхарчил… Ну, кабы не Егорка, дело пошло бы как следует…
— А ты слухай, Кузьма! — обратился один к отцу невесты, — мы твоей хлебом-солью довольны… только это дело, я тебе сказываю, не приходится: девке волю давать нельзя!.. тогда и на свете не жить…
— Я уж ее оттаскал на задворке! — объявил невестин отец, — уж и каляная, пропади она! Кричит: руки наложу!
— Слухай-ко, это дело ничего… А вот Краюхин как бы не поехал к мировому! приедет становой… туды сюды… замотают на отделку!.. Пойдем — авось поуладим… Что ж хорошего? Сам знаешь! ведь Егорка — пастух-бездомовник, а тут чего изволишь… всего слава богу! может, птичьего молока нет…
Невестин отец бросил шапку оземь и объявил:
— Эх, братцы! и не знаю, куда прикинуться! сокрушила меня эта девка!
Мужики, пораженные родительским отчаянием, заговорили:
— Вот она что значит дитё-то!
— Эко, братец! ведь одна утроба-то!
— Что говорить! вступил, вскормил; а она вон что!..
— Ну, ребята, пойдем! Евлан, иди!..
Мужики вошли в избу.
— Еще здравствуйте…
— Здравствуйте…
— Слухай, Петрей! — обратился к Краюхину один из сватов, — что ж это будя? пили, стало быть, пили, а толку все нет? Мы погуторить к тебе пришли… Захватили с собой свата Кузьму! Надо чем-нибудь порешить… а то ведь уся деревня сбежалась на срамоту…
— Я сказал слово! — объявил Краюхин, севши опять за стол, — мое слово верное! мы ему покажем петуха!..
— Ну, вот что: поедешь ты в суд… протори да убытки… и больше того пройдет! а лучше как-нибудь промеж себя поладим, мало что говорится… на брань слово не купится…
— Нет, я докажу! — воскликнул Краюхин, — хаить малого?.. Ваньку?.. да он мало того… он всему миру известен!.. Кто кося? кто паша? кто навоз возя? Ведь он вот — он! И, стало быть, девка не стоит? Ишь какая хрелина!.. право!..
— Сват! — сказал отец невесты умоляющим голосом, — ведь это дело девичье… как ты рассуждаешь! Знамо дело, народ молодой, неуч! Я вот сейчас лудил ее на задворке… ты ушел, небойсь ничего не знаешь… Стало быть, ты не судись, хоша она тебе нагрубила сколько-нибудь, уж это дело я покрою… А то нам обоим будет нехорошо!.. Когда я согласился с тобой, дал правую руку, я своему слову не изменю!
— Когда ты дал слово, — подхватил Краюхин, — я всю свою родню созвал к законному делу… честь честью… и никого я не огорчил!.. А, наконец, главное дело невеста выходит и говорит, что то, что не хочу идти!.. и я тепереча остаюсь ни при чем!.. где ж ты был прежде?..
— Экой ты! я со всем усердием отдаваю тебе, — сказал Кузьма, — а ведь это она своей головой выдумала, — что не отец во власти, а дочь во власти стала… По-моему, отец с матерью чем благословит, нужно жить! И господь так велит… а ежели она нашла себе особенного, так я не знал об этой части…
— Слухайте, ребята, — возразил высокого роста мужик с седой бородой, — одно слово, вышла у всех горячка — к примеру, чего спокон веку не бывало… Ты, Петрей, охлынь!.. а ты, Кузьма, не дюже думай об своей девке… вот какая вещия — обойдется!.. Я десятую на варке купил кобылу, помнишь?.. Насилу поймали. Заарканили, я тебе скажу, — того и гляди душенька вон из ней!.. А деньги все отдал! Вот таэ перед богом! (Мужик перекрестился.) Что ж ты думаешь? Кобыла-то какая вышла!.. Сам знаешь, что ж тебе толковать? Колько разов в Москву ездила… А ты об девке толкуешь!.. смотри, обомнется, — какая баба-то будет!..
— Это что говорить! — подхватил один из родственников Краюхина, — ты знай завсягды: коли девка супротивная, — значит, будет добро!.. А то что ступу-то возьмешь? Она ни в куль, ни в воду!.. у ней ступень по рублю…
— Это уж так! — заметил отец невесты, — насчет девки не сумлявайся! Ухожу!.. А уж насчет пастуха — дело не мое! Я его и знать не знаю…
— Ведь вот ты какой алырник[4],— сказал Краюхин, — теперь пьешь, стало быть, и с меня и с Пастухова отца…
— Послухай, Петрей Анисимыч; мы с тобой спознались еще с энтой десятой, ужли ж я тебя променяю на какого-нибудь межедворника? ты сам знаешь, ведь я его не звал к сабе в дом… Неужели ж я какой? Был я на задворке да потом в избу, гляжу, он тут и есть с кошелкой… со всеми припасами… Ну, знамо дело, от двора отгонять не приходится… Завели мы с ним балы… а тут и вы пришли.
Хозяйка подошла к мужу:
— Петрей! — начала она, — будет тебе каляниться! вишь, сваты пришли… подобру-поздорову… к какому-то там мировому! Ведь все тут в собрании: пореши дело, и с богом! как с сватом вы перва запили, так и нужно сходиться… Ты знаешь пословицу: кто первый брак разлучает, тот царствия небесного не получает!..
— Вот что дело, так дело! — заговорили мужики, — а то ноне тоже и в суде за рубль отдать пять… Да не бойсь не прикажут девку срамить сколько-нибудь… А вот что: ты, Кузьма, ступай, зови свою хозяйку и девку захвати, да тут сообча при всем честном народе и порешим дело…
— Ты ее постегал, она небось опамятовалась… поумнела… Говорит пословица: не бить, добра не видать!..
— Что вы! — закричала хозяйка, — разве девку к жениху в дом водят?.. это отродясь не бывало…
— Ничего, Сергевна! толковать еще! Уж коли на срамоту пошли — так и быть!
— Я ее сюда не поведу, — сказал Кузьма, — а отпытаю от ней речи… что она скажет?..
Кузьма вышел.
— Ничего! обойдется, — успокоивали мужики Краюхина, — следовательно, чем она требует? идет в богатый дом!.. об чем ей горевать? А ты, сватенек, покель станови на стол штох! мы засядем… погуторим…
— Погуторим-то погуторим, — в раздумье проговорил Краюхин, — оно, к примеру, хоть и повенчаешь… дальше-то что будет? как бы опосля чего не было?
— Да что ж опосля? жить будет у твоем доме, работать будет… Неужли ж ты пастуха к себе на двор пустишь! А коли такое дело: взял да в суд его!.. волков бояться, в лес не ходить! что такое пастух? что такая за птица? что он, на колесницах, что ль, ездит? Важное дело! Разве он смеет такие слова говорить? ведь это уголовщина!.. всем нам будет беда, не одному тебе, как он подпустит кочета-то!..
Вошел отец невесты и объявил:
— Что, братцы, дело плохо!
— Как так?
— Запировала, бяда! говорит: хоть óсел[5] цепляйте на шею, не пойду!..
— Ты бы ее сукротил…
— Куда тебе! Завертелась в поле, из виду вон!
— Куда ж это она?
— Вихор ее знает! ребята сказывали, побежала по гуменникам прямо к лесу…
— Мотри, малый, это она к Егорке…
— Знамо дело… к кому ж больше?
— Нет, уж их, видно, братец ты мой, не развядешь!
Краюхин выпрямился во весь рост и закричал:
— Это что ж такое будет? что я вам, на посмеховство, что ль, достался? Ванька! Запрягай лошадь! кажись, мой дом не из последних в деревне!
— Слухай, сват… чаго там?.. авось не важная штука…
— Нет! я вижу, вам только горло заливать? А вы готовьтесь-ка в суд… Ванька! подмазывай телегу…
Мужики стали выходить из избы. Краюхин кричал им вслед:
— Я докажу! у меня вся деревня узнает, что значит Краюхин… живой в руки не дамся!.. Я пять мировых куплю!..
Вышедши на улицу, мужики толковали:
— Ну, малый! пойдет теперь судьбище! и нас всех потянут… Пропали мы с этой девкой…
— Что ж? мы так и покажем! пришли, попили… а насчет девки дело не наше… Кто их знает, как они там сходились?..
Краюхин надел армяк, велел жене поймать курицу — «подарить писаря мирового», и отправился с сыном на задворок. Приготовив пехтерь[6] с сеном и подмазав телегу, он велел сыну искать вожжи, а сам начал заводить в оглобли лошадь. В это время мимо задворка проехал верхом лебедкинский староста в дубленом полушубке. Увидав Краюхина, он повернул назад и остановился напротив ворот.
— Далеко, Петр Анисимыч, отправляешься? — спросил староста, сняв шапку.
— Да хотел было к мировому…
— Какая тебе неволя пришла?..
— Да тут занялся я с человеком!.. сосватал невесту!.. Я так полагал, дескать человек бедный, я ему могу пособить во всяком деле, а он наделал кляузы… Давай, говорят, вожжи-то! — обратился Краюхин к сыну. Иван вместо вожжей вынес тяжи[7]. Краюхин сурово посмотрел на сына и проговорил: — Ах, дурак те скудахтал…
— Какие ж кляузы? — спросил староста.
— Да вот какие кляузы: прежде говорил, что девку отдаю, что оченно любопытно, а посля того девка запировала, — да откуда ни возьмись наскочил пастух… На запое такие грозы наделал!.. как есть всех повязал!.. Кричит, всех сожгу… Он ваш, лебедкинский…
— Что ты врешь? это Егорка, должно быть?
— Он самый!.. кабы я знал-ведал — блаже бы я не связывался с таким человеком…
— Погоди ж, — сказал староста, — я управителю скажу. Экой! ты плох!
— Как плох? Я тут же заявил миру…
— Ты должон старшину просить…
— Нет, я хочу прямо к мировому! Что старшина? такой же плут… он судить не судит, а рюмки собирает… Там просудишь жеребца, а делов никаких не будет…
— Что ж на ночь глядя едете?
— Придется, в дороге ночуем… это такое дело, что делать с разбойником… — Краюхин сел в телегу, перекрестился и сказал: — Ну, прощай!
— Счастливо! дай бог тебе…
VI
У МИРОВОГО
На другой день утром Краюхин сидел в передней мирового судьи, где было человек до десяти просителей. В ожидании разбирательства вполголоса шел разговор;
— Ты насчет чего? — спрашивал один кучер другого.
— Да оно дело-то пустяковое, а все в нонешнее время не приходится… Ехали мы с управителем из города, поздно вечером; подъезжаем к имению-то, а тут пни… Вихор ее знает, пристяжная начала беситься… Не успел я образумиться, вся тройка понесла… Мы и пошли прыгать по пням-то… А управитель у нас балухманный: давай меня оплеухами кормить… А ноне за оплеуху-то двадцать пять цалковых!
— Стало быть, тебе придется денег вволю…
— А вот увидим…
— А со мной какая оказия, — говорил мещанин огороднику, — заехал я к одной барыне, старинного завета, насчет птицы. А у барыни есть дочка. Я спрашиваю барыню: отчего вы в доме не заведете мужчину?.. дочка ваша, например, на возрасте, следовательно сейчас и надоть их пристроить за человека хозяйственного, благочестивого, — а не токмо что за вертопраха… Дворяне ноне не женятся, потому жалуются на недостатки… Так вам на что лучше в соблюдении расчета пристроить дочку за человека из нашего брата, примерно хоть по куриной части… А за дочкой-то десятин полтораста приданого. Приехал я домой, думаю, дай письмо напишу этой самой барыне, и, нимало не медля, что в положении долженствовать нужно, пишу, стало быть: «Милостивая государыня! Найпаче обáполо благородства обращаюсь к вам на слабоде касательно своей участи… и теперь, стало быть, в расчете на вас курятник… какова ни мера прикажите заехать сделать предложение, — и мы заедем к вам будто бы насчет птицы…» Она возьми это письмо да к мировому!.. Я ей по душе говорил… потому дом у ней почесть развалился, прислуга вся сбежала, я рассчитываю себе: тогды можно все перестроить…
— Я отродясь, милый человек, не бывал у мировых, — обратился Краюхин к одному кучеру, — как это тут делается?
— А вот выйдет мировой, увидишь…
— Так-то так, да с чего начать-то?
— Известно, подай жалобу. Ее запишут в книгу и будут разбирать…
— У меня дело насчет свадьбы… тут это вышла у нас дрязга с сватами…
— А у меня вот жена забаловала, — говорил один лакей управляющему, — женился я недавно… девчонка попала смазливая… барин, значит, и облюбовал ее… Думаю себе, уйтить?.. жалованье хорошее, а местов мало… Взялся ее бить!.. Она кричит — повешусь!.. хочу просить развода…
— Мы, кажется, с вами по одному делу? — беседуют управляющие, — насчет работников…
— И не говорите: как пашня, как рабочая пора — либо прикинется болен, велит приехать за собой из дому, и глядишь — там работает, либо просто уйдет, и был таков.
— Да-с! вот извольте тут вести хозяйство… И заметьте, кто нанимается в работники!.. их у меня до тридцати человек — все бездомовники! Разумеется, пойдет ли хороший в работники?..
— Послушай! — спрашивает проходящего лакея один проситель, — скоро выйдет мировой?
— Не знаю! в кабинете занимаются… Не шли бы судиться! мирились бы дома…
Наконец, распахнулись двери и явился мировой судья с цепью на груди, за ним письмоводитель.
— Вам что угодно? — спросил судья управляющего.
— Я вам заявил, в ночь под восьмое октября крестьянин деревни Бондуровки, Епифан Игнатов воровски забрался в господский лес графа Чеботаева и спилил корень четырех с половиною четвертей. Корень этот мною найден совокупно с сельским старостой и при посторонних понятых людях.
— Знаю! преступник здесь?
— Точно так-с…
— А сельский староста?
— Все здесь, кого изволили требовать…
Судья обратился к старосте и понятым:
— Признаете ли вы действительность факта преступления?
— Точно так, ваше высокоблагородие: мужичонка он бедный, на ось понадобилась дубинка…
— А вы, Епифан Игнатов, сознаетесь в преступлении?
— Виноват, ваше благородие…
— И у вас своего лесу нету?
— Ни одной хворостинки.
— Значит, вы целой деревней можете воровать подобные оси?..
— Помилуй бог, ваше благородие…
— Мое внутреннее убеждение говорит, что вы поголовно со двора на двор можете повторять подобные преступления; а потому, в видах пресечения зла, возлагаю штраф на означенную деревню по три рубля с души, а на преступника десять рублей…
— Ваше благородие! чем же мы виноваты? — возразил староста, — мы в лес не ездили!
— Вы не ездили, но можете ездить… Я вас очень хорошо знаю, любезные…
— Коли попадемся, тогда штрахуй! за что ж невинно-напрасно подати платить?
— Это не подати, а единовременный штраф… Так как у вас во всем круговая порука, то вы должны отвечать за каждого негодяя в своей деревне!.. Я знаю, как в настоящее время помещику трудно охранять свою собственность… Можете идти… Вам что угодно? — обратился судья к лакею.
— Я вам докладывал, недавно я женился… и супругу мою нашел в незаконном виде… Вы нам приказали явиться…
— А жена ваша здесь?
— Здесь! вот она!
— Вы почему не хотите жить с мужем?
— Помилуйте, ваше высокоблагородие… что ни ночь — бьет меня чем ни попадя! Я уж сплю с сенными девушками…
— Правда это? — спросил судья лакея.
— Точно так-с! Невозможно, господин мировой судья… Иной раз такие оказии делает… уму непостижимо!
— Словом, вы друг друга ненавидите?
— Точно так-с…
— И желали бы жить врозь?
— Эвдакого азиата на белом свету нету, — сказала горничная, — сохрани господи, с ним вместе жить…
— Так вы можете разойтись…
— Ваше благородие! а как же мое приданое-то, — спросила горничная…
— Приданое вы можете взять назад… Вы, конечно, отдадите? — обратился судья к мужу.
— Черт с ней-с! ни покуда маяться!
— Так вот слушайте решение: с завтрашнего дня вы расходитесь врозь… Довольны вы решением?