Возле столика располагались кресла-качалки из плетеного тростника. Несколько стульев с бамбуковыми спинками виднелись под навесом, тоже деревянным и с соломенным ограждением, словно бы плетнем вокруг деревенского дома. Внутри навеса сквозь щели плетенки угадывался мангал, на котором владельцы отеля жарили удивительный и столь непривычный для европейца овощной шашлык. Впрочем, вкусы постояльцев и холодный британский климат слегка скорректировали вегетарианские пристрастия владельцев отеля, научив их готовить шашлык из курицы и индейки. И хотя владельцы отеля, Ханна и Рауль, оставались поклонниками индийского травяного чая, но и их привычка к британскому черному с молоком уже стала достаточно устойчивой. Для своих же постояльцев они варили крепкий сладкий кофе, готовили пресные лепешки из пшеничной муки, кукурузные оладьи и блюда из риса, фасоли и огромного количества пряных специй.
– И когда мы остановились здесь первый раз, двенадцать лет назад, все было точь-в-точь как сегодня, – весело заметил Руслан Карельский. – И этот дворик и садик ничуть не изменились. Тот же золотой слоненок в фонтанчике, отделанном морскими ракушками. Он и тогда не работал. Ничто не изменилось. Ну разве что кадки с можжевельником переезжают с места на место.
– А почему вы выбрали именно «Слон и лотос»? – удивилась Полина и краем глаза уловила, как из пристройки к отелю, служащей, видимо, кухней, вышла хозяйка отеля в длинном платье из жатого шелка болотно-золотистого цвета. На широком металлическом подносе она несла высокий чайник цвета топленого молока и несколько чашек с блюдцами того же цвета, с золотыми завитушками по краю.
– Во-первых, хорошая цена, – низким спокойным голосом заметила Маргарита Карельская-Корсак. – Мы вынуждены экономить деньги на проживании в отелях, чтобы много ездить и выступать на всех международных соревнованиях. Во-вторых, «Слон и лотос» – рядом с Winter Garden. Очень удобно! Не надо ни такси брать, ни на трамвае ехать, как в том случае, как если бы мы остановились в отеле у Вики Донской. В-третьих, у этого отеля особая атмосфера… Его владельцы очень любят танцоров. Они любят рассказывать, как однажды у них останавливалась юная русская балерина вместе со своей мамой. Англия ей рукоплескала!
– А как звали эту балерину? – Полина поставила прямо перед собой чашку и налила в нее прозрачный зеленоватый настой, от которого шел сильный аромат чабреца и еще каких-то трав.
– Этого они не помнят. К тому же Ханна и Рауль вообще довольно плохо говорят по-английски, а по-русски и вовсе не знают ни слова. Мы с трудом понимаем их рассказы, а многие истории вообще улавливаем очень приблизительно, – низким гортанным голосом заметил Руслан Карельский. – Но что очевидно, так это их любовь к искусству танца и к русским. Просто удивительно!
– Их любимый художник – русский востоковед, философ Николай Рерих, – вставила Маргарита, плеснула себе в чашку ароматный травяной настой и, глядя на Полину, добавила: – В вестибюле есть две копии живописи Рериха. Хотите взглянуть?
За деревянной потрескавшейся дверью прихожей, в полумраке слышалось журчание воды маленьких настольных фонтанчиков – увлажнителей воздуха для комнатных растений. Шелковистые шторы из буро-зеленой тафты, вздрагивающие от порывов ветра, влетающих сквозь приоткрытые окна, казались парами сказочного корабля. Рита щелкнула выключателем, и лампа с круглым, как футбольный мяч, абажуром, собранным из мозаики красных, желтых и зеленых стекол, мягко осветила пространство, заполненное комнатными папоротниками в широких глиняных чашах, фикусами в деревянных ведрах и тропическими монстерами с круглыми продырявленными листьями, напоминающими индийские резные блюда для фруктов. На стене, в глубине которой виднелась лестница на второй этаж, с чугунным бортиком, с вычурным растительным орнаментом, и в самом деле висели две огромных копии на холсте – репродукции живописных полотен Николая Рериха. Для каждой из картин была установлена собственная подсветка.
На одном полотне был изображен конь с согнутой в дугу шеей и робко переступающий с камня на камень на узкой горной тропинке, ведущей сквозь остроконечные хребты, вершины которых полыхали огнем и, напротив, тонули в темно-сизом мраке. На седле коня светился кристалл – символ духовного сокровища. «Чинтамани», так называлась эта картина.
На другом полотне белые снежные вершины смешивались с богатейшей гаммой синих, голубых, сиреневых и фиолетовых оттенков неба и горных склонов. Вершины резкими, угловатыми, жесткими очертаниями с режущими краями выступали на фоне ультрамариновой бездны. Под неподвижными исполинами плыли мягкие, округлые, убаюкивающие облака, похожие на «снежную вату» кучевых громад, что во всей ее роскоши видна лишь с крыла самолета. Это было символом вечности и движения. Контраст жесткого и мягкого, твердого и ускользающего, неподвижного и движущегося, резкого и пластичного впечатлял. «Вот так же и человек, – подумала Полина, – должен быть и жестким, и гибким, обязан сочетать твердость характера и подвижность ума. Недаром говорят, что человеческая личность подобна стальному клинку и шелковому шарфу одновременно». Картина с заснеженными вершинами, погруженными в движущуюся гряду облаков, называлась «Канченджанга». Священная Гималайская гора.
Под картиной «Канченджанга» лежало несколько книг – на квадратном темно-бордовом пуфе, предназначенном, впрочем, для удобства в надевании обуви. Полина взяла в руки первые две книги. Одна книга была богато иллюстрированным путеводителем по Индии, на английском языке. Другая, к ее изумлению, была на русском, изданной в Московском центре имени семьи Рерихов. Открыв русскую книгу наугад, Полина прочла: «Пригнувшись к гриве коня, скакал через скалы всадник. Всходило солнце, и всадник спешил. Путь – быть может, в целую жизнь – лежал к вершине Священной горы. Помни свой дом и дорогу к нему. Помни свой путь и то, что надо сделать на этом пути. Помни! Ничего не забывай! Забвение не для тех, кто едет и скачет пред снегами Канченджанги».
Полина захлопнула книгу, глубоко взволнованная этой репликой. Ее взор упал на металлический подсвечник в форме дракона, с толстой, оплавленной свечой цвета слоновьей кости. «Вот так же и человеческая жизнь, – подумала она. – Мы рождаемся и постепенно выгораем, словно свеча. Кто-то раньше, кто-то позже. Горя, отдаем свою энергию. А если этого не делать? Так и положат в могилу толстой, слегка оплавленной свечой». От этих ассоциаций ей стало грустно, и Полина, резко отпрянув от Канченджанги, небрежно бросила книгу на пуфик и направилась к выходу. Маргарита неслышной тенью шла за ней следом.
К этому времени Руслан, раскачивающийся в плетеном кресле, уже допивал вторую чашку и махал Ханне рукой, чтобы та принесла новый чайник с травяным чаем. Когда Полина уселась в свое кресло, Руслан заметил, что у владельцев отеля сложилось весьма своеобразное отношение к Англии. С одной стороны, Индия была колонией Англии, но с другой – именно в Англию и уезжали из Индии самые деловые и предприимчивые люди.
– Ну что, посмотрели картины Рериха? – усмехнулся Руслан. – Если сказать честно, то я абсолютно не понимаю ни его картин, ни его философии. Сказка! Жить в мифах, а не в реальности, подменять факты мнением – преступление против себя самих. Рерих исповедовал философию будущего, говорил об обществе людей, которого нет и, видимо, никогда не будет. Если бы я мыслил так, как этого требуют религиозные мифы и «Живая Этика», то ни рубля и ни доллара не заработал бы! Прогорел бы в бизнесе! И прозябали бы сейчас мы в России, и денег на поездку в Блэкпул не было бы.
– А вот владельцам отеля Николай Рерих нравится! – вставила Маргарита. – И мне он симпатичен. Яркие, стильные полотна. Индивидуальный, неповторимый стиль. Кисть Рериха ни с чьей не спутаешь.
– Это верно, – кивнул Руслан и налил чашку душистого травяного настроя. – Рауль говорил, что ему очень нравится Рерих, потому что он на своем пути в Гималаи сумел обмануть британскую разведку! Британская империя, колонизировавшая Англию, – больная тема для индусов! А еще кумиром Рауля, как я знаю, является Махатма Ганди, политический деятель, который боролся с британским диктатом и которому, кажется, принадлежит фаза о том, что «слабые никогда не прощают обид, им нанесенных. Умение прощать – свойство сильных».
– Пирожков все еще в обиде на вас? В смысле на ваш уход из его студии? – неожиданно для себя самой выпалила Полина.
– Петропалыч-то? А кто его знает. Лично я с ним не общаюсь. Это Рита может знать лучше, она ведь шьет платья для ребят из его студии.
– Шью платья для его ребят и общаюсь только с ними. А с самим Петропалычем я тоже давно не разговариваю. Думаю, он нескоро простит нас. Хотя наш поступок, уход к другому педагогу, такой заурядный…
– Петр Павлович был не только вашим педагогом, но и близким другом. Вот в чем весь вопрос. Он воспринял ваш уход как предательство. Самая тяжкая история, когда смешивается деловое и личное. А что же Борисоглебский? Вы довольны им как педагогом?
– Вполне, – Руслан кивнул. – Именно Борисоглебский и сумел нас поднять в ранг ведущего танцевального дуэта России. А с Петропалычем мы только чаи гоняли да топтались на месте.
– А как же Блэкпул? Отчего он вам не дается? Мастерства Борисоглебского для Англии уже не хватает?
– Здесь особый стиль танца, – буркнул Руслан. – Его надо чувствовать, а это приходит с опытом. Это отражение британской культуры и традиций. Поначалу мы изумлялись, отчего паре с ювелирно-точной техникой движений не удается подняться выше четвертьфинала. Мы поражались, как судьи выбрасывали с первых же раундов прекрасно танцующие, на наш взгляд, пары. Потом привыкли. Начали приглядываться к победителям, к тому, как они работают на паркете.
– Борисоглебский не виноват в том, что мы вот уж как двенадцать лет не можем дойти до финала, – кивнула Рита. – А его уроки весьма мощны и эффективны. Никита – артист балета и свой опыт работы в классике он сделал ноу-хау и для спортивного танца. Перед каждой тренировкой, перед тем как надеть танцевальную обувь, мы полтора часа растягиваем и укрепляем мышцы на ковриках у станка в хореографическом классе. Первый месяц у меня так болело все тело, что я думала, не выдержу этой экзекуции.
– Нагрузка колоссальная, – кивнул Руслан. – Мы каждые три-четыре месяца покупаем новые чешки для работы в балетном зале. Старые протираются до дыр. Костюмы для тренировок изнашиваются тоже довольно быстро. Но зато ни одна студия Москвы да, пожалуй, и России не готовит столь выносливых артистов танца, как школа Борисоглебского.
– Это очень важно, – кивнула Рита. – На конкурсах мы выдерживаем по тридцать танцев. А еще Никита заставляет нас делать упражнения с гантелями, укреплять мышцы. Заставил Руслана ходить в тренажерный зал… Вообще, если большинство педагогов натаскивает учеников на зубрежку вариаций из фигур, то у Борисоглебского акцент сделан на мышечные возможности тела. Балетный класс изнуряет колоссально, но, как говорится, тяжело в ученье – легко в бою.
– Если тело не подготовлено, ты всегда будешь танцевать коряво, сколько ни долби, сколько ни повторяй на репетиции одну и ту же вариацию, – заметил Руслан. – Вначале ведь надо свое тело сделать инструментом, надо создать мышечные возможности, а уж потом их оформлять в танцевальную вариацию из набора красивых фигур. Мне нравится этот подход, он эффективен, хотя, соглашусь с Ритой, довольно мучителен. Потому воробей и жалеет павлина, что хвост у того тяжел, как говорят в Индии.
В этот момент к беседующим подошла хозяйка отеля Ханна в длинном сари торжественно-апельсинового цвета. У нее в руках был огромный поднос с вазочками каких-то деликатесов. Взгляд Ханны упал на Риту, и она, плохо говорящая по-русски, сказала:
– Красивый платье! Где купить? Москва?
Рита торжествующе расхохоталась.
– Ханна, если вам нравится, я могу и вам сшить такое же платье!
– А можно сшить платье и как у голливудской звезды! – добавил Руслан. – Одну из самых популярных у наших клиенток моделей, платье-«рыбку», Маргарита подсмотрела у голливудской актрисы на «Оскаре».
– С голливудской актрисы платье не снимешь, особенно когда ее показывают по телевизору, – добродушно добавила Рита, – а вот в магазинах от-кутюр ходить – одно удовольствие. Беру понравившуюся вещь, несу в примерочную, но не меряю, а просто выворачиваю наизнанку. Смотрю, как проходит крой, как обработаны швы. Этого достаточно, чтобы прийти домой и либо сделать то же самое, либо – немного другое, добавив свою фантазию.
– Это талант! – восхитилась Полина.
– Требующий терпения! Представляешь, сколько сил надо вложить, чтобы обклеить конкурсное платье камнями? В узоре их тысячи! Пока работаешь над узором, чувствуешь, как спина отваливается. Чтобы узор был ровным, приходится платье класть на гладильную доску и стоять над ним вниз лицом, «в позе цапли, ловящей рыбу», часами.
Ханна поставила сладкие деликатесы на стол и, еще раз похвалив платье Маргариты, удалилась с загадочной улыбкой на лице индийской богини. Налетел порыв ветра, и металлические узкие трубочки, напоминающие крошечные флейты, разной длины, зазвенели, запели своими тоненькими голосами. По ним легонько били прозрачные шарики, похожие издали на вишенки или клубничины, и деревянные пластины с золотыми письменами, выведенными, видимо, на санскрите, перестукивали друг о дружку. Под воздушным индийским «органом» из плавно движущихся на невидимых лесках трубочек, перезванивающих серебряными колокольцами, кружились пестрые птичьи перышки, собранные в невесомые пучки. «Музыка ветра», традиционное восточное развлечение, а может быть, и элемент культуры. Несколько секунд взоры всех были прикованы к этим кружащимся пестрым перьям. Ветер налетел снова, и листья, сорванные с каких-то деревьев, росших за оградой отеля, преодолев плетеную изгородь, упали на дорожку, выложенную каменной плиткой. Несмотря на начало лета, на некоторых деревьях листья успели пожелтеть, видимо, сожженные лучами солнца в какой-то необычайный для здешнего климата день. И тут же на плывущее в зените солнце набежала грузная туча и бросила сизую тень на землю. Золотой слон в фонтане сразу стал выглядеть нахмуренным – этот восточный символ упорства и доброты внезапно помрачнел.
Полина держала паузу, размышляя, сказать ли Карельским о неожиданной встрече с Борисоглебским в парке или же умолчать об этом. Наконец репортерша решила вскользь упомянуть, что видела учителя Карельских, без уточнения подробностей времени и места. Услышав об этом, Карельские удивились, что Никита Борисоглебский до сих пор не заглянул к ним в отель, отлично зная, что из года в год его любимые, потому как самые успешные, ученики останавливаются в индийском отеле «со слоном».
– Странно, очень странно, что тренер до сих пор не зашел к нам, – повторял Руслан, и растерянность мелькнула в его взгляде.
– Сообщаю вам по секрету: Борисоглебский ищет встречи с Кара-Мурзой. У Артура затевается какой-то грандиозный проект…
– А, фестиваль «Русский вальс» на площадках Москвы и Вены, – на лице Руслана мелькнула усмешка. – Слышал я об этом. Ну так это проект не Кара-Мурзы, а Нагорного. Все спонсорские деньги добывает именно Нагорный. Другое дело, что Мирослав держит себя на расстоянии, как король. К нему не подступишься, а вот с Кара-Мурзой кашу варить можно. Тактика Борисоглебского мне понятна. Он, видимо, хочет присоседиться к этому проекту, деньги-то огромные. Теперь мне ясно, почему он про нас забыл. Перед Никитой замаячили миллионы и роскошная жизнь… Хм, ну, флаг ему в руки!
Вновь налетел ветер, серебряные колькольчики зазвенели, птичьи перышки закружились в пестром хороводе под тонкими металлическими трубочками. Туча потихоньку уплывала от солнца. Садик вновь осветился теплыми золотистыми лучиками, окрашиваясь в привычные дневные цвета.
– Хотела бы я знать, придет ли Борисоглебский посмотреть наше выступление? – задумчиво произнесла Рита.
– Да уж наверняка! Не будет же он сидеть в обществе Кара-Мурзы круглосуточно. Признаться, я вообще сомневаюсь, что Артур свяжется с проектом «Русского вальса». Деньги деньгами, но ведь еще нужно же найти и свободное время. А у Артура тяжело больна жена. И я вообще удивляюсь, как ему удалось вырваться на Блэкпул. Не удивлюсь, если Артур улетит задолго до окончания фестиваля.