Память моя чудесным образом устроена. Помню все, когда-либо виденное (пускай даже в воображении): предметы, людей, какие-то вещи, но никак не могу нащупать нить, чтобы связать их с собой; определить, наконец: отчего они мне знакомы; понять: что значат они для меня. Думаете, я немного не в своем уме? Но разве я сумасшедший? О, нет, нет, ни сколько. Мне известно назначение всех виденных вещей, предметов, людей (людей конечно в гораздо гораздо меньшей степени), но от меня загадочным образом ускользает понимание их связи со мной, их зависимость от меня. Так же не могу я понять и свою зависимость от них. Напрашивается вопрос: есть ли она, эта зависимость? О, вот тут я не могу утверждать однозначно. Иногда кажется: да-да, конечно, разумеется, непременно есть; однако, вскоре, уже начинает мниться, что нет её… да и не было никогда. Или, всё же, была?
Вот ручка, которой сейчас пишу – отличный пример. Я, разумеется, понимаю: ручка нужна, чтобы писать. А ведь ещё можно её заострённым, наподобие иглы, кончиком нажимать на “утопленные” в поверхность – все равно какую – кнопочки, до которых не добраться ни пальцем, ни отросшим ногтем, ни даже углом линейки. Только надо не замарать эти кнопочки чернилами! Можно ещё корябать кончиком этим в неглубоких выемках, выколупывая оттуда что угодно: от комочка грязи, до… да мало ли чего «до». Но ещё более функционален обратный, удлиненный, удобно закругленный, достаточно узкий конец этой самой ручки. Им можно постукивать по столу, ладони, лбу, ковырять в ухе, почесывать затылок, шею и верхушку головы, обдумывая мысль; им можно нажимать клавиши на компьютере, но я уже так не делаю (потому как давно не пользуюсь компьютером); этим упомянутым обратным концом ручки, можно делать глубокие узкие ямки в горшке с цветком; им можно зондировать всевозможные отверстия, в которые сможет войти этот узкий, удлиненный, удобный конец. Думаете, я начал валять дурака, придумывать разную чепуху? Тогда признаюсь: бывало, я подобным образом и поступал (само собой в качестве эксперимента). Но не более одного раза! Может быть двух…
Всё это, разумеется, понятно, используемо и хорошо, но вот откуда взялась эта ручка, почему она оказалась у меня, и как долго она здесь пробудет – неразрешимая, неразрешимая загадка. Так ли она неразрешима? Не знаю, не знаю. Пока эти вопросы заводят меня в тупик. Может кому-то они покажутся смехотворными, пустыми, но только не для меня. Не скажу, будто вопросы эти тревожат постоянно. Это было бы неправда. Но, когда они приходят, тотчас овладевают моим разумом на какое-то время, мучат, ослепляют мой мозг своим сиянием, а потом – как ни в чем не бывало – уходят, пропадают, оставляя меня в недоумении, без ответа, без всякого намека на ответ, ожидать их нового, и нового, и нового, и нового, и ново… возвращения. Ни дать, ни взять – приливы и отливы. Только где их луна?
А ещё, иногда, мне приходит в голову мысль: если эти – мучающие меня, время от времени – вопросы наваливаются прямо вот здесь, то через некоторое время, за счет округлости земли, сила инерции должна отнести их куда-то туда, где сейчас плещутся ответы на них. Соответственно, волна, состоящая из всех этих вопросов, выдавит волну, состоящую из ответов на них, и она помчится сюда, ко мне, плавно огибая округлости земли (сколько их там существует), торопясь донестись до этого вот сознания, заключенного в этот вот мозг. Может, всё так и происходит: ответы добираются до меня, но я к тому времени отвлекаюсь на какие-то безделицы, и они напрасно плещут, стучат о мою голову, занятую в этот момент какой-нибудь ерундой. А потом (к поздней ночи или рассветному утру, или к восхитительному восходу) их относит та, обратная волна вопросов, которая поспевает к тому времени, и этот вот мозг вновь и вновь подвергается мощному давлению накатывающих, напирающих вопросительных волн…
Ладно, пока упомянутые измышления, вновь нахлынувшие под явным влиянием невидимых, мощных полей непознанной планеты, не завели меня в тупик, совершу маневр отступления на исходные позиции. Туда, где я пишу и отправляю записи в ящик стола, в котором они исчезают.
Важно знать два момента:
а) записи никто не забирает.
Куда же они деваются?
– Злоумышленник (или их несколько?) действуют весьма и весьма осмотрительно и осторожно. Очевидный факт!
б) они исчезают безвозвратно.
Вопрос тот же.
– Злоумышленники (или он один?) не найдены, но улики – косвенные, ненадежные, пустые – присутствуют. По крайней мере, мне так кажется, но я не сыщик, и мнение моё может быть ошибочно, и (что ещё хуже) предвзято.
Итак, будем стараться действовать по порядку. Порядок, безусловно, важен: без него нет метода, а без метода трудно рассчитывать на успех, ибо неминуемо попадем в хаос всевозможных случайностей, которыми кишит поток времени. Этим случайностям, мельчайностям и пустяшностям ничего не стоит запутать несведущего, увести в сторону, даже пустить по ложной дорожке, ведущей, так сказать, в никуда. Да и упомянутое выше время, несомненно, может сбить с толку, отвлечь от пути, ведущего к разгадке, но об этом позже, позже, в свой час, если хватит времени. Именно такие – как покажется многим – безобиднейшие каламбуры, и есть настоящие ловушки. Стоит только призадуматься, погрузиться в их бессмысленный, якобы, смысл, и – пропал, совсем пропал. Думаете: шучу-потешаюсь, от безделья маюсь? Как бы не так! Вот некто утверждал: всё, что скажет следующий, будет ложным. Следующий ответил: сказанное прежним – истинно. Каково? Или ещё: всякое море мокро, стало быть, всё, что ни мокро не может быть морем. А вот так: один врун сказал: все вруны врут. Не видно подвоха? Кажется, вполне справедливо и ничего не выдумано об этих злых и ленивых утробах? Стоп! Не станем забираться в инвенционные дебри философии и риторики, дабы не увязнуть в их зыбкой трясине. Прочь, прочь. Дальше, дальше, дальше…
Исходя из п.1 описания действий предполагаемых злоумышленника(ов), следует: пропавшее никто не забирал! Возникает недоумение, но, продолжая дотошно разбирать этот пункт, зададимся вопросом: а возможно чему-либо пропасть, если никто это не забирал? Ответ “да” приемлем, к сожалению, в 50% случаев, в остальных 50% ответ будет “нет”. Непременно нужно добавить: такие приблизительные данные уместны в разборе отвлеченного примера; в каждом конкретном происшествии процентные соотношения могут изменяться, укрупняя (или уменьшая) цифры с правой, и, соответственно, уменьшая (или укрупняя) цифры с левой стороны от разделяющей их наклонной черты, либо обычного предлога «против». Единственным ограничением во взвешивании вероятностей, является то, что ни правая, ни левая стороны допустимостей не могут принять значение ни «100», ни «0». Стремиться, конечно же, могут, но достигнуть – нет.
В моем случае, я бы так выставил эту шкалу: 0,1% («да») против 99,9% («нет»). И я вправе настаивать на подобном соотношении вероятности, потому как неоднократно подвергал тщательному осмотру три из четырех ящиков стола (три сбоку: один над другим, и один широкий, под столешницей, который я не могу открыть уже долгие годы), мало того – всю комнату, где стоит мой непростой стол.
Эта комната вполне обычна: длина её составляет десять локтей, ширина её составляет шесть локтей, высота её составляет пять локтей; пол её из лакированного дерева, стены её и потолок её выкрашены в белый цвет. В комнате, кроме стола, находятся: 2 стула, 1 табурет, 1 диван, с продавленной средней частью, 1 стеллаж, на полках которого, помимо книг, компьютерного монитора и объемного телевизора (которые я не включаю) – разное домашнее барахло. Только записей моих там нет! Я возобновлял поиски неоднократно, всякий раз, когда отправлял в ящик стола (верхний или средний – не помню) очередную стопку исписанных листков, но обнаруживал (вновь и вновь) пропажу предыдущей партии записей. Никаких удовлетворительных результатов поиски мои никогда не приносили. Все усилия мои в этом направлении были тщетны.
Скажу по секрету: записи не просто пропадают – их тибрят, умыкают наглым образом, прямо у меня из-под носа. Надо признать: злодейство творится филигранно, нагло и дерзко. Я не догадываюсь, как совершается гнусное воровство. Оба ящика пусты! Ну, надо признать, не совсем пусты – какая-то дребедень все же в них есть, но только нет записей, которые я доверчиво вложил прежде. Записей моих нет, но я, с упрямством осла, продолжаю опускать в один из них – средний или верхний (нижний забит всякой мелочью, всякой ерундой, которая никуда не исчезает) – очередную стопку исписанных листков. Там они неизменно и безвозвратно пропадают. Я замечаю их исчезновение лишь когда, через определенное время, выдвигаю один за другим оба ящика, чтобы вложить туда новые записи, но старых там не нахожу.
Итак, мы, тихой сапой, подобрались к п.2 описания действий таинственных злоумышленников. Не хочу опускаться до единственного числа, однако, некий голос шепчет мне: этого исключать ни в коем случае нельзя. Ну, ладно, ладно… Только тут никаких иных вероятностей нет и быть не может! Важно то, что записей нет. Никто их, пока, не возвратил мне, думаю, и не собирается этого делать. Ворье не найдено. Следствие, если кто-либо его и ведёт, должно находиться в самой активной стадии. Мне об этом ничего, ни-че-го не известно.
Из протокола опроса пострадавшей стороны,
от действий неустановленного (-ных) лица (лиц):
Следователь (ФИО): Будет ли верным утверждать, что предполагаемых похитителей
несколько? Судя по всему двое…
Пострадавший (ФИО): Намек на тех, кто приходит меня кормить?
Следователь: Круг подозреваемых должен быть очерчен.
Пострадавший: Но им-то зачем?
Следователь: Мотив не ясен, но алиби у них нет, если они присутствовали
на месте преступления.
Пострадавший: Я, кажется, говорил: в комнату мою они не заходят. Стучаться –
зовут – приглашают к пище – ждут меня на кухне.
Следователь: Но вы говорили, что не смотрите на них во время еды. Кажется,
22 минуты?! Этого времени хватит, чтобы один из подозреваемых мог
совершить кражу, а второй – отвлекал ваше внимание активным присутствием.
Версия выглядит вполне правдоподобно.
Пострадавший: Я тоже думал об этом…
Следователь: Вот видите, значит, наши мысли идут в одном направлении.
Хорошо!
Пострадавший: Да, я думал об этом, и стал запирать двери на замок – всякий
раз, когда покидал комнату. Даже, когда иду посс…, извините, в туалет.
Даже, когда нахожусь один в квартире.
Следователь: Ровным счетом ничего не значит. Где находится ключ?
Понимаете, 22 минуты… 22 минуты!
Пострадавший: Ключ всегда при мне. Вот он – прилажен к тесемке на шее; не
снимаю даже ночью. Не запираю комнату, только когда сам нахожусь в ней.
Следователь: Так, ладно, будем думать дальше. Жаль, а версия была неплохая,
очень неплохая, и раскрыли бы быстро. Ладно, вы свободны, мы вызовем
вас, когда появится нечто определенное, прояснится нечто туманное, когда мы
будем обладать неопровержимыми доказательствами…
Следователь (ФИО): _____________________________ / ___________ /
Пострадавший (ФИО): ___________________________ / ___________ /
Ага, вызовут! Сами-то существуют только в моей голове – плодами, нет, скорее отпечатками воображения, тенями фантазии… Я и заявление куда следует (о многочисленных не прекращающихся кражах) не подавал. Стало быть, следствия по данному делу не ведется, ибо оно не может существовать, ведь дела по факту исчезновения бумаг тоже нет. Дааа, эти ребята не сдвинутся с места без бумажки, впрочем, и с бумажкой они не очень-то расторопны. Попробуем управиться без всяческих логических последовательностей и хитроумных методов. Тем более, сдается мне, со всей этой дедукцией только намаешься, а толку не выудишь никакого!
Испробовал множество различных способов вложения записей в один из двух злополучных ящиков. Сначала помещал их в средний ящик (кажется средний), делая метку на его лицевой стороне. После того, как обнаруживалось исчезновение записей (метка никуда не исчезала), следующую стопочку исписанных листков помещал в верхний ящик, и теперь ставил метку на нем. Записи все так же бесследно исчезали, метка – нет. Стиснув зубы, подавив в себе клокочущее пламя справедливого гнева, следующие подготовленные листки помещал опять в средний ящик, проставляя на нем новую метку. Всё повторялось вновь и вновь и вновь, и когда меток на лицевых стенках выдвигаемых ящиков стало так много, что, продолжай я упорствовать в этой бессмысленной затее, места для них – весьма скоро – уже нельзя было бы отыскать, тогда бросил отмечать последовательность ящиков, но не прекратил помещать в них записи. С тех пор поочередно выдвигал оба ящика стола, все так же обнаруживая в них пустоту. Следует, правды ради, сказать:
а) и раньше выдвигал их поочередно, не обнаруживая внутри ничего, от предыдущих вложений;
б) и позднее соблюдал определенную очередность при выдвижении верхнего и среднего ящика (всё так же не находя в них ровным счетом ничего);
в) и когда (поправ порядок которого требовала проставленная отметина) начинал отпирать с ящика, где ничего и не должно было находиться, ни в этом, ни в другом ящике не находил записей;
г) и потом, когда забросив попытки упорядоченно вести поиски, совершенно сумбурно открывал ящики, записей там, по-прежнему, не оказывалось.
Но в тот первоначальный период, я был крайне организован в поисках и первым выдвигал ящик, на котором обнаруживал последнюю, по времени, метку. Помечался ящик особым способом, который вряд ли кому-то интересен. Разыскиваемое в нем, разумеется, не обнаруживалось, и тогда я немедля приступал ко второй, такой же пустой, попытке.
Вот этот способ:
Укладываю записи. Задвигаю ящик. На его лицевой стороне делаю вертикальный штрих размером около 2 см. Когда наступает время вложить новые записи, выдвигаю ящик со штрихом (разумеется там пусто); задвигаю ящик, поверх штриха провожу перекладину, образующую букву “Т”; выдвигаю следующий ящик (и там, конечно же, пусто); кладу туда новые записи, задвигаю ящик; делаю на его лицевой стороне вертикальный штрих размером около 2 см. Всё… Говорил же: любопытного будет мало.
Как уже сказал, довольно скоро (на девятом или десятом а может одиннадцатом или двенадцатом вложении впрочем оно могло быть и тринадцатым) перестало иметь значение: с какого ящика начинать проверку, и тогда перестал марать пометками лицевые планки обоих выдвижных ящиков. Вот ведь недотепа! Судя по отметкам на ящиках, перестал делать их на семнадцатом вложении, вернувшись к тому, с чего и начал этот неудачный эксперимент: среднему ящику.
Затем, пробовал помещать записи, перед тем, как отдать их на произвол стола, в различные папки, пакеты, мешочки; перевязывал их, защелкивал на кнопки, даже прошивал суровой нитью. Думаете, результат был иным? Вы правы: листки исчезали, всё остальное – нет. Веревки, кнопки и суровая нить не были повреждены. Тогда решил поместить туда абсолютно чистые листы. Операция по внедрению дезинформации провалилась с треском: пустые листы отыскал там, где их и оставил. Уже начал думать о происходящих в столе чудесах, но признаться, не пришел по этому поводу к какому-либо определенному мнению, ибо в этой области не стоит торопиться, принимать скоропалительные решения. Ведь всё (истинно говорю всё!) может обернуться самым непредсказуемым образом. Возможно, кому-то было бы проще думать о происходящем, как о чуде: то бишь о том, чего не должно быть, но оно – вот, совершается здесь, прямо перед глазами! Да, жить так было бы и веселее и проще, и не нужно задумываться о том, куда же пропадают листочки с историями, которые непрестанно придумываю, обдумываю и записываю, записываю и помещаю (вновь и вновь) в этот загадочный стол. Или не стоит ломать голову над тем, что с ними происходит, и каким загадочным образом они пропадают прямо из-под носа? Да, наверное, с чудом жить проще… Чудо на то и чудо – мы не в силах постичь его природу, а если невозможно постичь природу чего-либо, то и голову над этим трудить не стоит. Чудо – есть чудо, и нечего об этом чесать языком!
Только, отчего-то кажется: в моем случае чудом даже не пахнет. Но так просто не сдамся. Успокаиваться не стану. Записи эти (и те) не исчезают сами по себе, или в результате действия какого-то неведомого, таинственного заклинания, пускай заклинание и звучит магически-волшебно-чудесно… Да начхать! Мало того, скажу вам: если и было когда-то произнесено, или (что пожалуй вернее) продолжает произноситься подобное заклинание, значит: тот, кто его произносит и есть вор. И никакого чуда здесь нет, а даже если и есть, оно отступает на второй, на третий план… а на первый проступает криминально-воровская сущность сего презагадочного явления. Нет – действия!