В настоящее время, когда эта ужасная песня наконец заканчивается, никакой другой не следует, поэтому Бентли остается необычно тихой, и Кроули не может решить, является это благословением или проклятием. Он остается в таком положении еще некоторое время — возможно, всего несколько минут, а может быть, и часов, он не мог сказать, — закрыв лицо руками, пока поток слез наконец не стихает. Дождь, однако, все равно идет, наполняя внутренности машины своим пронизывающим, гудящим гулом. Через некоторое время Кроули вытирает покрасневшие, налитые кровью, опухшие глаза и возвращается в Лондон.
В книжном магазине он поднимается наверх, где у Азирафаэля есть оборудованная спальня на чердаке, которую в течение последних нескольких столетий в основном посещал сам Кроули, в тех случаях, когда он был слишком пьян или слишком расстроен или слишком преследуемый особенно неприятными кошмарами, чтобы вернуться в Мэйфейр. Это крошечная комната, старомодная, но странно уютная, с давно устаревшей мебелью, крепкой и сделанной из цельного дуба вместо современного пластика, стекла и ламинированного дерева, со стенами, все еще оклеенными обоями с цветочным принтом, с тяжелыми и толстыми шторами. Единственная современная вещь во всей комнате — ортопедический матрас, который Кроули сменил несколько лет назад, заявив, что он не хочет появления никаких проклятых болей в спине из-за ужасной кровати Азирафаэля.
Вскоре, по мановению руки Кроули, постельное белье превращается в свежее, из простого хлопка, в отличие от модных шелковых и атласных комплектов, на которых он спит в Мэйфейре.
Хлопок — это то, что выбрал бы Азирафаэль, довольно раздраженно размышляет Кроули с легкой, печальной улыбкой, и снова чувствует жжение в глазах. Он моргает несколько раз, быстро, и все исчезает. Это приводит в бешенство, это не годится для демона, он не должен вести себя таким образом. Он должен сохранять видимость нормальности, верно? Даже при том, что он уже не знает перед кем.
Двигаясь как в полудреме, Кроули раздевается до нижнего белья, а затем забирается под одеяло, знакомое ощущение тяжелого одеяла над ним вызывает горько-сладкие воспоминания о каких-то других временах, счастливых временах, наполненных комфортом и теплом и вечным ангельским присутствием, успокаивающим и успокаивающим. Они причиняют боль, эти воспоминания, но Кроули позволяет им омыть его, увлекая в путешествие в шесть тысячелетий общей истории, потому что они — единственное, что связывает его с ангелом. Они и этот пыльный книжный магазин.
Снаружи по-прежнему безжалостно льет дождь, барабанная дробь дождевых капель по оконному стеклу, карнизу и крыше — монотонная колыбельная, призывающая Кроули забыть о своих проблемах и погрузиться в сон. Он делает это достаточно охотно, но перед тем, как погрузиться в беспамятство, с его языка срывается полуозвученная молитва, своего рода отчаянная мольба к Нему Наверху — к Нему, от которого он отрекся много веков назад, — умоляя Его исполнить его единственное желание, умоляя воссоединить его с единственным существом, которое ему действительно дорого.
Прося у Него Азирафаэля, но не веря, что его мольбы будут услышаны.
***
Комментарий к Глава первая
Фанфик уже мной переведён, главы будут выкладываться (их всего три, ребят, ну), когда к каждой из них будет набираться определенное количество читающих, так что все в ваших руках:3
========== Глава вторая ==========
Любой день без тебя всегда дождливый.
©
***
Время — забавная штука, когда ты подходишь к нему вплотную, рассеянно размышляет Азирафаэль, спускаясь к Земле. Расправив белоснежные крылья, он кружит и кружит, постепенно приближаясь к дому человечества, а затем, по мере удаления от Небес, к месту, ставшему его собственным домом, к Лондону. Он был Наверху почти два месяца — конечно, дольше, чем он когда-либо проводил там за один раз — но что такое пара месяцев для почти вечного существа? Всего лишь мгновение, мимолетное мгновение даже в человеческом масштабе. Но на этот раз кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз ощущал твердый бетон под подошвами своих ботинок.
Он вообще не должен был оказаться на Небесах. Оказаться там после всего, что только что произошло на Земле, Неапокалипсиса и всего такого, было все равно что обратиться в полицию сразу после совершения преступления. Неудивительно, что они не собирались отпускать его обратно, а этого Азирафаэль просто не мог принять. У него были неотложные дела там, на Земле, и наслаждаться спасенным миром вместе с его восстановленным книжным магазином было только одним из них.
Прежде всего, прежде чем он совершил совершенно ненужное самоубийство, он принял решение извиниться перед Кроули за то ужасное замечание в Тадфилде, которое подразумевало, что демон не сможет просто понять концепцию любви. Он должен был знать лучше, он должен был знать раньше, это не должно было занять почти весь Апокалипсис, чтобы все осознать — он ангел, ради всего святого! И потом, есть много других вещей, которые ему абсолютно необходимо сделать, но все они так или иначе связаны с тем внезапным озарением, которое он испытал, когда стоял плечом к плечу с Кроули, готовый противостоять остальному миру.
Тем более горько разочарование, вызванное его собственной явной глупостью. Нет, Азирафаэль ни в малейшей степени не сожалеет о том, что спас жизнь этому бедному ребенку, об этом не может быть и речи. О чем он сожалеет, так это о том, как он это сделал. Прошло два месяца после инцидента, а он все еще не в состоянии придумать жизнеспособное объяснение, почему он просто не прибегнул к незначительному чуду, чтобы предотвратить аварию. Единственное, что он может придумать, это то, что он просто не думал — не имел достаточно времени, чтобы подумать — о последствиях, но это такое глубоко человеческое оправдание, что Азирафаэль может только качать головой каждый раз, когда размышляет об этом.
Однако теперь, в конце концов, он возвращается, и это само по себе чудо, что ему позволили это сделать, или, возможно, — и Кроули, скорее всего, согласился бы с этим последним пунктом, — именно его своенравное упрямство сделало это возможным. Похоже, то, что ты немного сволочь, иногда заставляет тебя переступать через принципы других.
Его начальники были удивлены, встретив его на Небесах так скоро — они ожидали, что, учитывая его роль в предотвращении Апокалипсиса, он захочет немного больше времени насладиться Землей, прежде чем его действительно призовут на Небеса. Неудивительно, что создание нового тела не было их намерением теперь, когда его присутствие среди людей не было жизненно важным. Азирафаэлю потребовалось много-много писем с объяснениями, как и почему ему вообще пришла в голову идея ослушаться приказа и помочь предотвратить предсказанный Конец Света. Кроме того, они хотели знать, какую роль в этом сыграл некий демон Кроули, и как именно Азирафаэль в конечном итоге объединился с ним с целью предотвращения Апокалипсиса, что только сделало его объяснения более длинными и сложными.
Поскольку они не казались особенно расстроенными всем этим — скорее смущенными, на самом деле, — Азирафаэль решил придерживаться стратегии быть правдивым и сделал все возможное, чтобы дать им самый подробный отчет о событиях, которые он мог придумать. Это было высоко оценено, но разрешение вернуться на Землю и охранять людей от зла не было дано ему, независимо от того, сколько раз Азирафаэль просил его.
— Объясни свои мотивы, — повторяли они снова и снова, но все, что они получили от Азирафаэля, это слова о том, что у него есть незаконченное дело на Земле и что это дело — личное, и каждый раз он получал один и тот же ответ — объяснения, которое он дал, было недостаточно. Ведь у него больше не могло быть никаких личных дел, его работа на Земле была закончена, и его ждали на Небесах. В конце концов Азирафаэль, доведенный до отчаяния тем, что, несмотря на все приказы, его не отпускают с Небес, потребовал, пожалуй, самой дерзкой вещи, какую только мог потребовать ангел, — настоящей аудиенции у Отца. Что было неохотно предоставлено, поскольку практически нет правила, запрещающего любому жителю Небес назначать встречу с Ним, просто очень немногие действительно осмеливаются воспользоваться этим правом. Азирафаэль, который провел шесть тысячелетий рядом с существами, склонными к своенравному поведению, не имел с этим абсолютно никаких проблем.
***
Бог, вопреки распространенному мнению, не восседает на славном троне, озаренном лучистыми лучами света. У него, конечно, есть такой трон, и он иногда занимает его, но это в основном для шоу. На самом деле, его кабинет светлый и просторный, с окнами от пола до потолка, украшающими стены, из которых открывается великолепный вид на небесные сады. Но в остальном, это все равно просто офис, продуманный и практичный.
Существо, прекрасное и светлое, сидевшее за столом, когда Азирафаэль вошел, наблюдало за ним с доброй, всеведущей улыбкой на губах, улыбкой, которая выглядела так, словно он знал, о чем Азирафаэль собирается спросить, прежде чем тот успел открыть рот, чтобы заговорить об этом, и, конечно же, это было именно так.
— Отец, — произнес Азирафаэль несколько хриплым голосом.
— Говори, дитя, — поманил Бог, убирая бумагу, с которой он, по-видимому, работал.
— Я… — начал Азирафаэль и замолчал.
Не то чтобы он собирался лгать Господу, но, возможно, не раскрывая всей правды, он суммировал бы ее, если бы ему было трудно в этом признаться. Сейчас он не испытывал трудностей, но разговор с Богом лицом к лицу был совсем другим — скрывать что-либо было бессмысленно. Ему даже не нужно было облекать это в слова, Он уже знал, когда смотрел ему в глаза, — возможно, даже раньше.
— Я люблю его, — сказал Азирафаэль вместо этого, довольно отчаянно, не в силах оторвать взгляд от сияющих, завораживающих, всеведущих глаз, которые наблюдали за ним с другого конца комнаты.
— Самое время, дитя, — спокойно сказал Отец.
Азирафаэль невольно приподнял бровь — жест, который он позаимствовал у Кроули, а это было не совсем типично для ангела, особенно когда он разговаривал с Богом. Но он даже не осознавал, что сделал это. Бог довольно ласково улыбнулся в ответ.
— Значит, ты все это время знал. Видимо, знали все, кроме меня, — пробормотал Азирафаэль себе под нос, больше обращаясь к самому себе, чем к Богу.
— Всему свое время, — ответил Отец, как всегда непостижимо. — Иди, Азирафаэль. Ты можешь уйти, когда сочтешь это необходимым. Твое место там, на Земле, и всегда было им. Совсем как у него. Иди и получи мое благословение.
***
Итак, Азирафаэль сразу же ушел и теперь медленно спускался с метафизической равнины, на которой лежит Небо, к той, что занята Землей, испытывая одновременно восторг и тревогу, головокружение и чрезмерную радость, невероятную смесь чувств для существа божественного толка, но слишком хорошо знакомого практически любому человеку, который когда-либо был влюблен.
Неудивительно, что в Лондоне идет дождь.
Тем не менее, Азирафаэль обнаруживает, что он никогда раньше не был так рад чувствовать эти тонкие брызги на своем лице, эту неустанную, раздражающую морось, которая не сразу пропитывает до костей, а скорее упорно гасит все его существование. Манчестер всегда был более печально известен такими вещами, Кроули всегда говорил ему снисходительно — в конце концов, этот город — его демоническая любовь, — но Лондон не отстает в том, что касается невыносимых погодных условий. Все еще немного озадачивает, как им двоим удалось оказаться здесь, в Англии, а не, скажем, в какой-нибудь итальянской провинции или на Французской Ривьере или в каком-то другом месте, которое имело хотя бы немного больше сходства с местом, откуда они родом, особенно Кроули с его пресловутой рептильной зависимостью от тепла. Мысль о демоне вызывает еще большее головокружение, и когда подошвы ботинок Азирафаэля наконец касаются мокрого тротуара перед его книжным магазином, он чувствует слабость в коленях.
С того самого момента, как Азирафаэль получил разрешение вернуться, он был полон решимости отправиться в дом демона сразу же, как только вернется в Лондон. Однако сейчас, похоже, здесь уже середина ночи, и ангел вдруг не уверен, что Кроули будет рад, если его разбудят так бесцеремонно, даже если дело, о котором Азирафаэль собирается поговорить с ним, жизненно важно и не может больше откладываться. Он чувствует в себе странную настойчивость, смесь предвкушения, привязанности и паранойи, и, рассеянно размышляет он, отпирая входную дверь — вручную, потому что старые привычки умирают с трудом, — если это то, через что люди проходят каждый раз, когда влюбляются, то, черт возьми, антихрист был прав, их существование действительно ужасно сложное дело.
Как только он открывает дверь книжного магазина, его дилемма о том, что делать дальше, перестает быть актуальной. Очевидно, ему не нужно идти к Кроули посреди ночи. Азирафаэлю достаточно одного удара сердца, чтобы обнаружить чужое присутствие в его собственном книжном магазине, и аура настолько знакомая, что он не осознавал ее до тех пор, пока внезапно не лишился, и аура Кроули — это чудо в своем собственном праве, что-то одновременно темное и светлое, в нем добро и зло переплетаются вместе в сложный узор чистой красоты — это и есть его демон. Темная звезда, ярко сияющая только для Азирафаэля, и эта мысль вызывает в нем еще один взрыв необузданной любви.
— Мой дорогой? — спрашивает он в темной и пустой комнате, зная, прежде чем получит хоть какой-то ответ — или отсутствие такового в данном случае, — что Кроули должен быть наверху.
Осторожно, стараясь не шуметь, Азирафаэль поднимается по лестнице и направляется в спальню. Внутри кромешная тьма, когда ангел открывает дверь, но его зрение намного лучше, чем у большинства людей, и он мог с совершенной ясностью и еще одним приступом нежности обнаружить мягко сопящий сверток одеяла, растянувшийся поперек кровати в довольно замысловатой позе.
Интенсивность любви, поднимающейся внутри него, застает Азирафаэля врасплох. Пока его держали на Небесах, он ужасно скучал по Кроули, но, похоже, только получив наконец возможность увидеть его лично, он понимает, насколько это ужасно. Чувство, пробуждающееся в нем, отнюдь не незнакомо — он ангел, он знает, что такое любовь, конечно, он любил Кроули дольше, чем мог себе представить, бессознательно, — но сейчас, здесь, в его собственной книжной лавке, в этой темной маленькой спальне, наблюдая, как Кроули спит, и наконец-то имея возможность увидеть его после их непреднамеренной разлуки, это чувство настолько мощное и всеобъемлющее, что Азирафаэлю остается только стоять в дверях, пока он не в силах преодолеть этот первоначальный приступ необузданного чувства.
И в этом есть нечто большее, чем просто интенсивность эмоций. Есть и понимание, внезапное и подавляющее, вызванное встречей с Кроули здесь, именно здесь, дремлющим в постели Азирафаэля, завернутым в тот клетчатый плед, который демон обычно ненавидел с особой страстью — или, возможно, только притворялся, что ненавидит, в конце концов.
Возможно, размышляет ангел, когда он наконец входит в комнату и почти на цыпочках приближается к кровати, он не тот, кто скучал из них больше всего. В конце концов, Азирафаэль был полон решимости вернуться на Землю, будь прокляты приказы Вышеназванного, любой ценой. В течение этих мучительно долгих двух месяцев он знал, что рано или поздно обязательно вернется. Кроули, с другой стороны…
Как можно осторожнее Азирафаэль устраивается на краю причудливого ортопедического матраса, пока что не делая ничего, кроме как наблюдая за своим демоном во сне. Кроули, с другой стороны, размышляет Азирафаэль, не знал — и до сих пор не знает — ничего подобного. Только теперь, когда он столкнулся с демоном в том, что он считал самым невероятным местом из всех, в его собственном книжном магазине, спящем в этом жалком подобии кровати вместо его роскошного королевского монстра с шелковыми простынями в Мэйфейре, он понимает, что обстоятельства, при которых они расстались, были менее чем многообещающими. С точки зрения Кроули, это должно выглядеть так, как будто тот несчастный случай был последним разом, когда они когда-либо видели друг друга, что с его совершенно ненужной дезорпорацией — и такая смерть не была особенно приятным способом уйти, Азирафель размышляет, вспоминая детали и морщась против себя — и их практически безработным положением после Апокалипсиса, отнюдь не кажется бредом. Азирафаэль пытается представить, как бы он себя чувствовал, если бы его поставили на место Кроули, и…