Чтобы не посидеть вместе со мной за ужином… Что такое? Всё большее беспокойство овладевает мной. Мы не ссорились и серьёзных неприятностей у нас и между нами не было. Иногда, если надо было что-то обдумать, Майка становилась похожей на такую как сейчас, и занималась ногтями, волосами в такие «раздумчивые» моменты, молчаливая, сосредоточенная, слушая то, что бормочет телевизор или рассказываю я. Но сейчас она уходит и вовсе не хочет того, что я мог бы рассказать.
Когда она повернулась к выходу, я заметил, что она подрезала волосы.
– Ты подстриглась?
– Да, немного, – ответила Майка опять с той же извиняющейся улыбкой.
Не немного, она держала обычно одну и ту же длину, подрезая раз в два месяца на два-три сантиметра, что вообще не заметишь, а тут сразу сантиметров на пятнадцать: были почти по пояс, теперь едва за лопатки. И высушила их как-то ровно, почти выпрямила, сейчас модно вот так, гладко…
Мне стало совсем не по себе. Она любит менять только одежду и украшения, а длина волос оставалась неизменной всё то время, что я её знаю, больше десяти лет.
Когда я вошёл в комнату, она уже убирала свои маникюрные «шурешки», поглядывая в телевизор.
– Смотри-ка опять про эту коробку из-под ксерокса говорят, – сказала она.
– Иван Генрихович считает, что всё заранее куплено и известно…
– Ты про выборы?
– А ты, разве не об этом? – удивился я. Говорит, будто сама здесь и нет её… – Да что с тобой?
– Ты… – Она взглянула на меня, наконец.
Вот и подошла даже, и обняла, прильнув плоским животом, упругим и вибрирующим, поющим как струна, Майка… Ну, наконец-то…
Но нет, я обрадовался рано, вдруг она прекратила все поцелуи и села, на нашей широкой софе, куда я уже увлёк её. Я потянулся за ней:
– Что с тобой? – мне уже страшно.
Но она отодвигает мои руки…
Вася… Вася, любимый, мой милый, если бы я знала! Если бы могла сказать, что со мной. Хотя бы самой себе сказать, объяснить это.
Всё было как-то так, как должно, как рисовало мне моё воображение, всё, как оно рисует всем девочкам. Ты – самый прекрасный, абсолютно идеальный и быть с тобой – абсолютное счастье. И я не думала ни о чём и ни о ком другом всё это время. Я жила с тобой, наслаждаясь каждым днём. Наслаждаясь, без преувеличения. Потому что я знаю, как это – испытывать страдания от каждого мига существования. Быть отвергнутой всеми, даже своей семьёй. И только ты принимал меня полностью, ни ревности, ни недоверия или подозрений.
Но что-то происходило исподволь или случилось вдруг, я не могу сейчас понять. Даже осознать.
И дело не в поцелуе Ю-Ю, поцелуй только точка в моей фразе: я не переболела тобой. Почему эти слова выскочили из меня? Почему, откуда? Я даже не думала об этом. Вообще не думала об этом все эти годы. Был только Вася и наш с ним мир. Ю-Ю смог, все эти годы оставаясь рядом, ни разу не напомнить о том, что было. Ни разу. Но что это тогда? Его слова и его поцелуй – только масло в уже горящий огонь. Не они зародили его, он уже горел. Всё это время. Всегда?
Институт заканчивается, впереди интернатура или ординатура. Конечно, Вася хотел, чтобы я вернулась в М-ск, но меня брали в клиническую ординатуру по акушерству и гинекологии, благодаря протекции Ю-Ю, без протекции не попасть, хоть бы я с двумя красными дипломами заканчивала. Отказаться от этого – неправильно, но это впервые за всё время, что я делаю не так, как хочет Вася.
Как и то, что сейчас я не хочу с ним заниматься любовью. То есть, я, конечно, могла бы просто быть с ним, коли он этого хочет, такое бывало и раньше, невозможно хотеть столько, сколько хочет он, но для меня радость дарить ему удовольствие. Но не сейчас. Не сейчас… Я не могу сейчас. Произошло нечто, что не может быть не замечено и пройдено мимо. Быть с Васей и думать о Ю-Ю…
Я дрогнула от этой мысли. Вот что… Майя, что ты… что ты творишь?!
– Вася… я не могу… я изменила тебе.
– Ты что плетёшь?! – вздрогнул я, садясь рядом с ней.
– Я изменила тебе, и я не могу быть с тобой, – она встала, и обернувшись по сторонам, взяла куртку с кресла.
– Стой! Ты… Господи, куда ты собралась, скоро ночь!
– Не важно… – произнесла она так, что я заледенел. – Всё неважно, Вася.
Я встал и, обойдя её, преградил путь:
– Никуда я не пущу тебя. С кем ты могла мне изменить, бред собачий! И зачем?
– Не зачем… Просто потому, что я такая дрянь. Я… ты же знал, какая я, все об этом знают, что ты…
– Кто что о тебе знает, кроме меня?!
Бес в неё вселился что ли? Позовите экзорциста…
– Только я знаю, кто ты, что, какая ты. Только я…
– Ты… То, что я спала с Ю-Ю, ты знал?
– Враньё, – сказал я. Столько лет он рядом, что я ничего не почувствовал бы? Я каждый взгляд на неё чувствовал всегда. А такое и не почувствовал бы?
– Я ухожу. Я не могу быть в двух местах сразу.
– Не понимаю ничего! – закричал я. Мне не верится, что это происходит. Такого просто не может быть.
– Поймёшь… чуть-чуть подумаешь и поймёшь…
– Что с тобой? Тебе что… вдруг стало скучно? Ты… ты что делаешь?! Зачем?!
– Я не могу тебе врать, – сказала она, не глядя на меня. Она всё это время не глядит на меня.
– Ты меня больше не любишь?
Майка вздрогнула:
– Как… ты… нет… – и подняла глаза на меня, они горят ярким, безумным огнём: – Не знаю, не спрашивай… Люблю… Не могу тебя не любить… И… И любить тоже не могу. Быть с тобой не могу! Ты светлый, ты ясный, прозрачный, а во мне чернота… грязь и скверна… – она оттолкнула меня и выбежала прочь.
А я так и остался, сидеть на софе, на которую сел, когда он оттолкнула меня. Ничего не понимая. Ничего почти не чувствуя. Так и происходит, когда случаются самые страшные катастрофы, отупение и бессилие… Глава 1. Дом.
Часть 12
Глава 1. Дом
– Ты давно не приезжал, как твои дела? – спросила я, суетясь.
Накормить – это первый инстинкт материнский или просто женский, но я ставлю в микроволновку жаркое из отборной баранины, Лида достала из недр двустворчатого холодильника, похожего на громадный сейф из кино про Джеймса Бонда, буженину, сыр, зелень, помидоры, оливки, чёрную икру, красную я забыла купить…
– Я – хорошо. Да куда столько, вы что, девочки!
– Что пить будешь, Илюша, водку, Мартини? Или белое вино? – не слушая его возражений, спросила Лида.
– Ну, если вы со мной выпьете, то можно и водки.
– Лидуша, там есть ещё грейпфрутовый? Я бы Мартини с ним выпила.
– Я-то подумала, может… Нашёл невесту, наконец.
Илья не ответил. Мы старались все эти годы не касаться больше темы, из-за которой наши дети ушли из дома. Илья не появлялся почти год после этого, даже позвонила первой я. Но потом стал приезжать всё же, редко, несколько раз в год, но чем дальше, тем всё же чаще. Всегда в отсутствие Виктора, с ним он примирится сил не имел. И Виктор слышать не хотел об Илье.
– Как у Маюшки дела? – это мы тоже спрашиваем всегда и всё знаем о нашей девочке, которую не видели шесть лет.
И знаем о Васе, чему мы с Лидой очень обрадовались, всё как-то правильно организовалось, будто и не было ничего того, что разрушило нашу семью. Теперь и мы сами уже почти позабыли об этом.
Мои дела были неизменны, как и Лидины. Только что с кончиной партии я остаюсь всего лишь директором школы, но и к этому я привыкла, столько перемен за эти годы. Меняют программы чуть ли не ежегодно, курс истории теперь вообще непонятно как вести. Как и географии, особенно в экономической её части. Учителей не хватает, многие предметы из-за этого целые четверти не преподаются.
Но у Виктора дела на заводе идут не просто в гору, а на редкость хорошо. Он зарабатывал столько, что мы с Лидой и не спрашивали даже, но на переделку дома, которую он непременно хотел сделать, словно избавиться от комнат Майи и Ильи было необходимо, чтобы просто продолжить жить, на эту переделку ушло много тысяч долларов.
Виктор ни разу о Майе не спросил. И когда Лида попыталась рассказать ему о ней, отрезал:
– Я не знаю, о ком речь, и мне неинтересно.
Мы с ней даже не стали обсуждать это. Вообще же, после ухода их из нашего дома, будто и жизнь ушла отсюда. И спасибо Илье, что он имеет достаточно сердца, чтобы всё же простить нас и примириться.
– Маюшка идёт в ординатуру, последний Гос сдаст и всё.
– Всё же в ординатуру? – улыбнулась Лида.
Она горда достижениями дочери и то, что муж не хочет вместе с ней разделять этой гордости, огорчает её. Она не потеряла и капли своей красоты до сих пор, её не коснулось ещё увядание, даже фигура не отяжелела, за этим она ревностно следит. И сейчас, когда они, мои дочь и сын сидят вместе за этим столом, я вижу, как они похожи. Я горжусь ими обоими, и материнская нежность переполняет меня.
Илья ест почти без аппетита сегодня и говорит немного, поэтому берусь рассказать я и о делах в школе, и о делах в городе. Потом Лида о больнице, об общих знакомых. Но Илья больше курит, чем ест или пьёт и слушает довольно рассеянно.
Мне не только не хотелось есть, я вообще жалею, что всё же приехал, я не в силах даже рассказать, что их интересует. Всё во мне – это наш с Маюшкой разговор на лестнице. И её слова. И её губы… и мокрые ресницы…
Мы доехали до дома Васи, она соскочила с седла ещё до того, как я успел полностью остановиться, и исчезла в подъезде, на бегу снимая шлем. Я смотрел ей вслед, слушал её шаги по лестнице наверх, поднял голову и смотрел на окна… Я ничего не видел и не слышал, но я смотрел и слушал…
Не переболела… Маюшка… Маюшка…
И вдруг…
…Звонок в дверь – это то, чего никто из нас не ожидал. Никто к нам в гости не ходит давным-давно, кроме нужных Виктору людей, которых мы принимаем со всей положенной помпой. К моим приятельницам я хожу сама, как и Лида встречается с подругами вне этого дома, который после перестройки стал совсем не похож на себя…
Илья поднялся, затушил сигарету, которая дымила в его пальцах уже пару минут без интереса с его стороны, даже столбик пепла успел нарасти.
– Я открою, время такое, что…
Я сама не знаю, почему я побежала домой. Именно так. Я не была здесь шесть лет, даже мимо не проходила. Ю-Ю говорил мне, что отец перестроил дом, но я не представляла, что настолько.
В сумерках мне предстало совсем незнакомое место, я даже подумала, что я ошиблась. Ничего в этом особняке со странной готической башенкой на том месте, где когда-то была лестница на Ю-Юшин балкон, не напоминало наш дом. Никакой Найды уже не было и в помине, в большой будке, похожей на небольшой домик заворчало какое-то большое животное. Мне стало жутко. Замирая от страха, я позвонила в дверь поднявшись на крыльцо в четыре ступени. Может быть это вообще не тот дом, опять подумала я.
Когда дверь открылась, осветив меня ярким светом электрических ламп, стало ясно, что дом тот и ясно, почему я прибежала сюда: Ю-Ю был здесь. Когда он в этом ярком золотом свете предстал на пороге, мне показалось какой-то портал открылся передо мной, тот, что влиял всё время на меня своим магнитным полем или как-то ещё, но раскрылся только теперь…
– Кто там, Илья?
– Мама, это я, – сказала я, чтобы не смотреть на Ю-Ю, чтобы не кинуться ему на шею, что за сумасшествие? Как-то надо взять себя в руки… Но ведь я пришла сюда, потому что искала его…
Мама почти выбежала навстречу. Она такая тоненькая, кажется ещё моложе, чем тогда, шесть лет назад. Причёска всё та же… А домашнее платье новое… И красивые тапочки на каблучках, с пушками на мысках… Но всё это я разглядела позднее, когда мы перестали обниматься и плакать…
Да, моя дочь, повзрослевшая малышка. Она ушла отсюда, даже не оглянувшись, шесть лет назад, и все эти шесть лет жила так, что мне было стыдно, что мы могли так поступить с нашей девочкой тогда. Она оказалась не только лучше, чем мы думали о ней, но и лучше нас самих.
И вот она та же и не та. Она… изменилась. Стала красивее, поумневшей красотой. Это не нераспущенный бутон, это начавший расцветать куст шиповника. Некоторые цветки уже полностью раскрыли лепестки, другие ещё только готовятся, а третьи раздумывают, когда им расцвести сейчас или позднее. Вот такая, немного сложная, неочевидная, но завораживающая с первого взгляда. Невозможно оторвать взгляда. От её движений, от улыбки, от её глаз. Неужели они с Ильёй так и продолжают свою любовь? Или… что-то с ними обоими сейчас…
Нашего дома больше нет. Он не исчез в недрах этого мини-замка М-ского пошиба, наш дом исчез, растворился во времени. И даже красивая старинная мебель, что оставалась в этой обширной новой гостиной и напольные часы со сломанным боем, и люстра богемского хрусталя в двенадцать рожков, все эти вещи казались здесь такими же гостями, как и мы с Ю-Ю. Но хозяйки ли мама и бабушка? Им уютно в этих обширных и гулких комнатах, среди золотых ручек, бра, обоев, отливающих золотом и перламутром?
Отца нет, интересно, он такой же, как был? Или седина появилась, или облысел, или пополнел…
Я почувствовала взгляд Ю-Ю, мне хочется посмотреть на него и я понимаю, что если обернусь к нему, то не смогу уже перестать смотреть, не вырвусь ни из глаз его, ни из его рук уже никогда.
Зачем я наговорила всё это Васе? Зачем? Отрезала себе путь? Или… Как он сказал: враньё? Может простит ещё?..
Мама и бабушка расспрашивают наперебой о Васе, об учёбе, об интернатуре, Ю-Ю успел рассказать…
– Какие отметки, Маюшенька? Диплом…
– Красный диплом, – гордо сказал Ю-Ю.
– Тьфу-тьфу! – сказала я. – Ещё один Гос, не сглазь.
Мама подала бутылку шампанского Ю-Ю:
– Илья, открой, нельзя не выпить за нашу встречу!
Бабушка принесла узкие узорчатые фужеры, тоже новые, незнакомые, при мне шампанское пили из треугольных бокалов, которые были в каждом советском серванте, теперь все знают, что надо из таких вот, овоидных…
Все эти чудесные яства на столе, я отвыкла от них, даже забыла о том, что существует чёрная икра, буженина, голубой сыр и прочие деликатесы, но, оказывается, я не скучала по ним. И по маме с бабушкой. Я так думала. А сейчас смотрю на них и понимаю, какой ошибкой было прийти сюда. Сначала сказать Ю-Ю то, что сказала, а теперь я будто в машине времени. Надо остановиться, вернуться назад к Васе, я не могу без него…
…Пришла. Пришла, за мной пришла, я знаю… Больше не отпущу тебя. Как мог отпустить? Из вины отпустил. От боли. Не могу отпустить больше…
…Боже мой, он не отпустит меня теперь… бежать надо… Как я могла с Васей так говорить? Только бы не ушёл никуда…
…Что происходит между ними опять? Ничего не забыто? А как же Вася тогда? Я не только от Ильи знаю, что Майя и Вася Метелица живут вместе все эти шесть лет. Тогда, что происходит сейчас между Майей и Ильёй?
– Илья сказал, ты на акушерство идёшь, – сказала Лида, она тоже заметила что-то сейчас между Ильёй и Майей? – Династия у нас получается.
– Это сейчас немодное слово, – сказала Майя растерянно. – А где папа?
Мы дрогнули от её вопроса. Ведь Виктор… захотел бы Виктор, чтобы ребята пришли в этот дом? Не представляю, чтобы они могли бы так же обняться и поцеловаться, как мы с Маюшей.
– Он в командировке, во Франкфурте-на-Майне, у них там партнёры.
– Да, я слышала, что завод процветает как ни один другой.
– АвтоВАЗ тоже процветает. Не наезжают бандиты? Сейчас успешные заводы или под олигархов ушли, или просто перестали существовать, – сказал Илья.
Мы с Лидой переглянулись. Мы ничего такого не знаем. Если и есть, то Виктор ничего не рассказывал, он теперь гораздо менее откровенен.
Я оглянулась на часы, часы и те совсем незнакомые висят на обновлённой богатой дубовой кухне, оборудованной так, что мне и не снилось в нашей милой кухоньке на четвёртом этаже старой «сталинки» … Мне захотелось плакать. Какая же глупость. Какая же ужасная глупость, как я могла? Что я вообще делаю? Никогда ещё бабья дурь не овладевала мной.