– Посидишь рядом со мной и подождешь, – сказал Коул, потрепав Джимми по спине.
Война в бóльшей мере состояла из ожидания, чем из стрельбы. Только где-то через полдня англичане появились в поле зрения. Когда же «красные мундиры» достигли столба, время стремительно понеслось. События, казалось, разворачиваются одновременно.
Запела флейта, ударил барабан. Маркус увидел барабанщика – мальчишку лет двенадцати. Столько же было его сестре Пейшенс.
Кто-то из английских солдат начал насвистывать песенку. Остальные дружно подхватили, перемежая слова оскорбительными выкриками и присвистом.
– Ублюдки, – пробормотал Маркус, услышав оскорбление в адрес одного из своих героев, президента недавно созванного Континентального конгресса, и его палец на курке мушкета дрогнул.
– Не стреляй, – шепнул за спиной Коул, напомнив приказ Старка.
К столбу подошел первый английский солдат. Его красный мундир с золотыми пуговицами сверкал сквозь туманную дымку.
– Огонь! – скомандовал Старк.
Маркус и остальные ополченцы первой цепи вскочили на ноги.
Английский солдат был ровесником Маркуса. Схожестью лиц они вполне сошли бы за двоюродных братьев. Англичанин смотрел прямо на него, удивленно открыв рот. Маркус прицелился.
– Стрелять не раньше, чем увидите белки́ их глаз! – крикнул Старк.
Британский парень удивленно выпучил глаза.
Маркус спустил курок.
Левый глаз англичанина превратился в темную дырку. Оттуда потекла струйка крови, быстро став струей.
Маркус застыл, не в силах шевельнуться.
– Ложись! – крикнул Коул, опрокидывая его на землю.
Маркус упал, выронив мушкет. В животе бурлило. Голова кружилась, в ушах звенело, а глаза жгло.
Судя по громким щелчкам, англичане примкнули штыки, затем с криками побежали в сторону стены. Из-за их спин летели пули, выпущенные по колонистам.
Старк взмахнул красно-зеленым флагом. Коул и вторая цепь поднялись на ноги.
Маркус лежал на спине и видел, как одна пуля перелетела через бастион. Он оцепенел: пуля ударила Коула прямо в грудь, когда тот целился из длинноствольной винтовки. Коул захрипел и упал, но все-таки успел выстрелить.
Послышались удивленные крики англичан. Они явно не ожидали, что второй залп последует так скоро. Крики сменились стонами. Пули колонистов нашли свои цели.
Маркус подполз к Коулу.
– Он мертв? – спросил Джимми с круглыми от ужаса глазами. – Боже, неужели он мертв?!
Коул смотрел в небо, но уже ничего не видел. Маркус прильнул к его груди, надеясь услышать дыхание.
И не услышал.
Он закрыл Коулу глаза.
Старк подбросил флаг в воздух, намеренно провоцируя англичан на огонь.
Джимми и колонисты третьей цепи встали и выстрелили.
Крики и стоны по другую сторону бастиона продолжались.
– Отходим! Отходим! – слышалась команда английского офицера.
– Провалиться мне на этом месте! – Старк прислонился к каменной стене.
Фермеры, лесорубы и охотники Новой Англии, а теперь – солдаты новой Континентальной армии – недоверчиво переглядывались.
– Что ж, парни, – Старк вытер рукавом вспотевший лоб, – сегодня вы отлично поработали. Заставили отступить хваленую английскую армию.
Ополченцы шумно радовались победе. Маркусу было не заставить себя кричать вместе с остальными. Винтовка Коула лежала в луже крови владельца. Маркус взял винтовку, обтер рукавом приклад. Это оружие было совершеннее мушкета, полученного взаймы от Помроя. Не исключено, что винтовка пригодится Маркусу, причем скоро. В таких условиях никакое оружие не бывает лишним.
Бог свидетель, ополченцу из Нью-Гэмпшира винтовка уже не понадобится. Никогда.
Дальнейшее сражение проходило как в тумане. Кровь, стрельба, хаос. Не было ни воды, ни еды. И совсем мало времени на передышки.
Ополченцам Старка удалось отбить вторую атаку англичан.
Когда королевские солдаты атаковали в третий раз, у изможденных колонистов не осталось пороха и пуль для ответной стрельбы. Тогда самые сильные и смелые ополченцы из тех, что постарше, добровольно вызвались сдерживать натиск англичан, пока остальные будут отступать.
Отступающие благополучно миновали перешеек. До Кембриджа оставалось совсем немного, когда Джимми Хатчинсон вдруг взмахнул руками и упал. В его шее застрял кусок картечи. Брызги крови смешались с веснушками на мальчишечьем лице.
– Я тоже умру, как мистер Коул? – слабым голосом спросил Джимми.
Маркус оторвал от своей рубашки заляпанный кровью рукав и попытался остановить кровь:
– Не сегодня.
Если его ответ дал Джимми кусочек надежды, разве это плохо? Но Маркус знал: мальчишка еще не раз проклянет судьбу, прежде чем его рана затянется.
Маркус снял шинель с убитого английского солдата, из которой они с Аароном Лайоном соорудили подобие носилок, а потом понесли Джимми в полевой госпиталь, развернутый на Гарвардском дворе.
В госпитале пахло, как в склепе. Ноздри щипало от запаха крови и обожженного человеческого тела. Звуки были еще невыносимее. Отовсюду слышались стоны и просьбы дать воды. К ним примешивались предсмертные крики тяжелораненых.
– Боже милостивый, никак это Джимми Хатчинсон?
Из госпитального сумрака, преградив им путь, появилась коренастая, крепко сбитая рыжеволосая женщина с трубкой в зубах.
– Мистрис Бишоп? – пролепетал Джимми, глядя на нее. – Никак это вы, мэм?
– А кто же еще? – резко ответила мистрис Бишоп. – Какой идиот пустил тебя на передовую да еще подставил под обстрел? Тебе же нет и пятнадцати.
– Ма не знает, – сказал Джимми, закрывая глаза.
– Конечно не знает. Иначе заперла бы тебя в сарае и не выпустила из Сейлема… Не стой столбом! – прикрикнула мистрис Бишоп на Маркуса. – Тащи его сюда.
«Сюда» не было направлением, куда несли большинство раненых. «Сюда» означало небольшой очаг, вокруг которого стояло несколько коек, сооруженных из подручных материалов. «Сюда» было сравнительно тихим местом по сравнению с «там», откуда слышались крики и вопли, подсказывавшие, что в той части госпиталя орудуют хирурги.
Маркус недоверчиво смотрел на рыжеволосую женщину.
– Если желаешь, можешь нести его к доктору Уоррену, но со мной у Джимми больше шансов выжить, – сказала мистрис Бишоп, передвигая трубку из левого края рта в правый.
– Доктора Уоррена мы оставили на Бридс-Хилле, – сказал Маркус, довольный тем, что уличил женщину во лжи.
– Я не про того доктора Уоррена, дурень. Про другого. – Мистрис Бишоп испытывала не меньшее удовольствие, ткнув Маркуса носом в его высокомерную глупость. – Думаю, я все же лучше знаю бостонских врачей, нежели ты.
– Я хочу остаться с мистрис Бишоп, – прошептал Джимми. – Она врачевательница.
– Приятно, Джимми, когда мое ремесло называют вежливыми словами, – отозвалась мистрис Бишоп. – Ну что стоите, истуканы? Вы дотащите моего пациента до огня или я сама должна его нести?
– Джимми ударило картечью в шею, – торопливо объяснял Маркус, пока они с Аароном волокли Джимми к очагу. – Думаю, осколок задел вены и застрял в артерии. Кожа вокруг почернела. Возможно, от ожога. Я сделал из рукава жгут и попытался остановить кровь, насколько это возможно при шейной ране.
– Вижу. – Мистрис Бишоп взяла щипцы, в которых была зажата самодельная свечка, сделанная из стебля ситника. – Как тебя звать? – спросила она, осматривая рану.
– Маркус Макнил. Возьмите это.
Порывшись в кармане, он достал смолистую лучину, взятую из дома. Она давала больше света, чем помаргивающая свечка. Маркус поднес конец лучины к пламени, и та сразу же вспыхнула.
– Спасибо. – Щипцы мистрис Бишоп подхватили лучину. – А ты, оказывается, знаком со строением тела. Не из гарвардских ли студентов будешь?
Даже будь он студентом, пренебрежение в глазах мистрис Бишоп заставило бы его это отрицать. Она явно не жаловала тамошнее образование.
– Нет, мэм. Я из Хедли, – ответил Маркус, тревожно глядя на бледное лицо и посиневшие губы Джимми. – По-моему, Джимми не хватает воздуха.
– Нам всем не хватает воздуха. Особенно с таким дымом. – Сказав это, мистрис Бишоп глубоко затянулась и выпустила густое облако дыма. – А он немного поспит, – добавила она, взглянув на Джимми.
Маркус благоразумно воздержался от вопроса, проснется ли мальчишка вообще.
– Мне понадобилось восемнадцать часов, чтобы помочь этому мальцу появиться на свет. А какой-то идиот одним выстрелом мог бы сжить его со свету. – Мистрис Бишоп достала из кармана небольшую фляжку. – Война – напрасная трата женского времени.
Мистрис Бишоп зубами вытащила пробку и выплюнула в огонь. Послышался хлопок, затем шипение, после чего пробка ярко вспыхнула. Врачевательница сделала солидный глоток и протянула фляжку Маркусу.
– Спасибо. Я не буду.
Маркус и сейчас чувствовал, что его в любой момент может вывернуть. Воспоминания о битве рвались заполонить его разум.
Он убил человека. Где-то в Англии завтра проснется мать, еще не зная, что у нее больше нет сына. И в этом виноват он, Маркус Макнил.
– В следующий раз, прежде чем спустить курок, подумай о той рыдающей матери, – сказала мистрис Бишоп, снова поднося фляжку к губам.
Эта рыжая женщина непостижимым образом узнала о том, что будоражило больную совесть Маркуса. Удивленный и напуганный ее проницательностью, Маркус зажал рот ладонью, чувствуя новые позывы на рвоту. Мистрис Бишоп сердито посмотрела на него, щуря светло-карие глаза:
– Только не вздумай рассказывать мне, как это тебя всколыхнуло и взбудоражило. У меня нет времени выслушивать твои охи и вздохи. Тут один из парней Проктора улепетывал от англичан, угодил в яму и сломал ногу. Первая вразумительная история о сражении, которую я сегодня услышала.
Мистрис Бишоп опять припала к фляжке, затем поднялась на ноги и поманила Маркуса за собой.
Маркус оставался там, куда его привели, пока бурление в животе не прекратилось. Однако рыжеволосая врачевательница решила, что он прохлаждается слишком долго.
– Ну? – крикнула она, вставая над лежащим солдатом, выпучившим глаза от боли и страха. – Будешь и дальше падать в обморок или соизволишь мне помочь?
– Я никогда не вправлял кости.
Маркус чувствовал: мистрис Бишоп признаёт только правду.
– Ты и человека никогда не убивал. Все когда-нибудь происходит в первый раз, – язвительно заметила мистрис Бишоп. – И потом, я не прошу тебя вправлять кость. Этим я займусь сама, а ты будешь его держать.
Маркус встал возле головы солдата.
– Не там! – У врачевательницы Бишоп закончилось терпение. – Держи справа здесь, а слева – здесь. – Она уперла руки Маркуса в правое и левое бедро лежащего.
– Сара, у тебя найдется выпить? – хрипло спросил солдат.
Маркусу подумалось, что бедняге и впрямь нужен хороший глоток рома. Судя по виду увечной ноги, большая берцовая кость сломана пополам.
– Давай-ка глотни сначала сам. – Сара Бишоп впихнула фляжку в ладонь Маркуса. – Потом передашь Джону. Ты опять весь позеленел.
На этот раз Маркус не противился, и ром обжег ему горло и потек внутрь; затем он поднес фляжку к солдатским губам.
– Спасибо, – прошептал тот. – Сара, а у тебя найдется еще какое-нибудь болеутоляющее? Посильнее?
Солдат и врачевательница как-то странно переглянулись.
– Не здесь, Джон Проктор.
– Я просто спросил, – вздохнул Проктор, опуская голову. – Довольно и рома.
– Макнил, ты готов? – поинтересовалась Сара, зажимая трубку в зубах.
Маркус не успел не то что ответить. Он даже не успел понять вопрос, как Сара соединила сломанную кость. Мышцы на ее руках взбухли от напряжения.
Проктор буквально взвыл от боли, потом потерял сознание.
– Вот так. Дело сделано. – Сара похлопала ногу Проктора. – Эти Прокторы никогда не стеснялись проявлять чувства.
При таком серьезном переломе пациент Сары прекрасно держался, подумал Маркус, но решил оставить свои мысли при себе.
– Глотни еще. – Сара указала на фляжку. – Когда доведется вправлять кость, делай в точности, как делала я. Сначала обездвижишь руку или ногу, а затем быстро соединишь кость. Так ты причинишь больному меньше вреда. А будешь робеть – еще и жилы порвешь. С костями всегда так.
– Да, мэм.
Маркусу было трудно подчиняться приказам Вудбриджа, но с Сарой Бишоп все выходило само собой.
– Надо заниматься другими бедолагами, – сказала Сара, продолжая сосать погасшую трубку, словно это ее успокаивало.
– Вы позволите остаться и помогать вам?
Может, помощь сыновьям других матерей как-то примирит его с тем, что он лишил жизни своего ровесника?
– Нет. Возвращайся в Хедли, – ответила Сара.
– Но ведь сражение еще не закончилось. – Маркус обвел глазами лагерь.
Ополченцы понесли потери. Убитые. Смертельно раненные. Искалеченные.
– Нашим командирам нужен каждый, кто способен стрелять. Свобода…
– Можно служить делу свободы и не участвуя в кровопролитии. Армии, которая создается, понадобится гораздо больше хирургов, чем солдат, – заявила мистрис Бишоп, концом трубки указывая на Маркуса.
Глаза врачевательницы стали темными, а зрачки неестественно расширились. Маркус даже вздрогнул. Должно быть, это из-за выпитого рома и удушливого дыма Сара Бишоп выглядела так странно.
– Твое время еще не пришло, – добавила она, понизив голос до шепота. – А пока оно не пришло, возвращайся в родные места, Маркус Макнил. И готовься. Когда будущее позовет, ты сразу узнаешь.
Глава 10
День третий
15 мая
Рано утром на третий день вампирской жизни Фиби Мириам принесла ей кошку. Кошка была достаточно упитанной, с черным туловищем и мордой, но с белым носом, лапами и кончиком хвоста.
– Тебе пора кормиться самостоятельно, – сказала Мириам, ставя переноску возле кровати; кошка тихо и жалобно мяукала. – Мне нужно сделать паузу в хлопотных материнских обязанностях. Фрейя, Шарль и Франсуаза находятся дома, но никто из них не станет отвечать на твои просьбы о еде и питье.
От слов Мириам в животе Фиби заурчало, но уже по привычке, а не от голода. Теперь голод вызывал у нее грызущее ощущение в сердце и венах. Подобно центру тяжести, центр ее аппетита переместился из живота, причем процесс перемещения казался ей немыслимым с точки зрения биологии, которую она изучала в школе.
– Запомни, Фиби. Лучше, если ты вообще не будешь говорить со своей пищей. И не сюсюкай над ней. Пусть сидит в переноске, пока ты не почувствуешь себя готовой к кормлению. – Голос Мириам обрел интонации школьной учительницы; эти интонации заставляли Маркуса и Мэтью торопиться к пробиркам и компьютерам, когда она руководила их биохимической лабораторией в Оксфорде. – (Фиби кивнула.) – И ради бога, не давай ей имени, – добавила Мириам, направляясь к двери.
Едва Мириам ушла, Фиби сразу же открыла дверцу переноски. У нее еще сохранялись бунтарские тенденции двух жутких первых дней.
– Вылезай, кисонька, – вкрадчиво позвала Фиби. – Я не сделаю тебе ничего плохого.
Но кошка была взрослой особью, а не доверчивым котенком и потому забилась в задний угол, выгнула спину и зашипела, показывая острые белые зубы.
Кошачья свирепость понравилась Фиби. Она отошла и принялась разглядывать источник своей кормежки. А кошка, почувствовав возможность сбежать, пулей вылетела из переноски и забилась в узкое пространство между стеной и гардеробом.
Заинтригованная таким поведением, Фиби уселась на пол и стала ждать.
Часа через два кошка решила, что Фиби можно не опасаться, и переместилась на коврик у закрытой двери. Казалось, она намеревалась сбежать, едва только дверь приоткроется.
Фиби наскучило ожидать дальнейших кошачьих маневров, и она занялась разглядыванием собственных зубов в оконном стекле, украшенном ее трещинами. Свет падал так, что смотреться в стекло, как в зеркало, можно было лишь несколько часов. Все остальное, что блестело и отражало, вчера вечером из ее комнаты убрали, опасаясь, как бы Фиби не влюбилась в свое отражение и не стала его пленницей.