После ланча я отнесла близнецов в библиотеку и устроила напротив пустого очага. Туда же перекочевало достаточно игрушек, чтобы занять их, пока я занималась научными изысканиями. Передо мной лежал переписанный рецепт леди Монтегю. Сейчас я отмечала ингредиенты, входящие в состав бальзама (скипидарное масло, «цветок серы», сенная труха), необходимое оборудование (большой стеклянный сосуд, в какой собирали мочу, глубокая сковорода, кувшин) и процессы (перемешивание, кипячение, снятие накипи). Все это требовалось мне для перекрестных ссылок на другие тексты XVII века.
Библиотека в Ле-Ревенане была одним из моих любимых мест. Она занимала башню. Стены окружали книжные полки из темного ореха, протянувшиеся от пола до потолка. Между полками без всякой регулярности были устроены лестницы, ведущие на ярусы. Помимо них, имелись еще и приставные лестницы. Все это придавало библиотеке странноватый вид, напоминая рисунки Эшера. Каждый дюйм пространства был плотно забит книгами, газетами, бумагами, фотографиями и прочими реликвиями, которые веками собирали Филипп и Изабо. Я успела копнуть лишь самый поверхностный слой здешних сокровищ. Мэтью сделал несколько шкафов, куда должны будут переместиться хаотично разбросанные бумаги. Я надеялась, что такой день наступит и у меня появится время заняться сортировкой. Кое-что я уже успела сделать, собрав часть книг по тематическому признаку: мифология, география и так далее.
В семье почти все находили обстановку библиотеки гнетущей из-за мрачного цвета полок и воспоминаний о Филиппе. Возможно, я вообще была единственной, кто по-настоящему ценил библиотеку. Компанию мне обычно составляли несколько призраков. В данный момент двое из них неутомимо уничтожали порядок, наведенный мной в разделе мифологии. Судя по тому, с каким неистовством призраки возвращали книги на прежние места, они были явно недовольны моим самоуправством.
В библиотеку, насвистывая, вошел Маркус. Под мышкой у него был зажат все тот же «Здравый смысл».
– Смотри! – завопила Бекка, размахивая пластиковой фигуркой рыцаря.
– Ого! Рыцарь в сверкающих доспехах. Я восхищен! – заявил Маркус, присоединяясь к близнецам.
Не желая, чтобы внимание Маркуса доставалось исключительно сестре, Филипп шумно обрушил башню из кубиков. Близнецы обожали эти кубики, отполированные до зеркального блеска. Мэтью делал их сам, находя древесину в каждом из домов нашей семьи. Яблоня и граб – эти кубики были родом из гнезда Бишопов в Мэдисоне. Французский дуб и лайм явились из Сет-Тура, а бук и ясень – из Олд-Лоджа. В наборе было и несколько пятнистых кубиков из ветвей платана, который рос возле лондонского дома де Клермонов. В свое время нижние ветви пришлось спилить, так как они мешали движению двухэтажных автобусов. Каждый кубик имел свой оттенок и фактуру, и это завораживало Филиппа и Бекку. Яркие цвета, обычно нравящиеся детям, не интересовали наших Светлорожденных близнецов. Они унаследовали острое отцовское зрение и очень любили разглядывать узоры волокон, водя пальчиками по поверхности кубиков. Казалось, они узнавали историю каждого дерева.
– Бекка, твоему рыцарю теперь понадобится новый замок, – засмеялся Маркус, указывая на груду кубиков. – Что скажешь, проказник? Хочешь, будем строить вместе?
– Угу, – согласился Филипп, подавая Маркусу кубик.
Но внимание старшего брата отвлекли книги, переставляемые с места на места призрачными руками. Призраков не удавалось видеть даже вампирам с их потрясающим зрением.
– Призраки снова при деле, – усмехнулся Маркус, глядя, как книги перемещаются влево, затем вправо, после чего снова влево. – Столько трудов – и никаких результатов. Неужели им не наскучит?
– Как видишь, нет. А нам стоит поблагодарить богиню, – язвительным тоном ответила я. – Эта парочка – не самые сильные духи. А вот те, что обитают по соседству с большим залом…
Упомянутые духи жили в двух рыцарских доспехах, заставляя те греметь и лязгать. Темный узкий переход, где стояли доспехи, лишь добавлял жути. Духи опрокидывали мебель в соседних комнатах и оттуда же воровали разные вещицы, чтобы украсить свое логово. По сравнению с ними библиотечные духи были настолько бесплотными, что я до сих пор не разобралась, кто они и откуда.
– Кстати, они всегда выбирают одну и ту же полку. Что там собрано? – спросил Маркус.
– Мифология, – ответила я, поднимая голову от записей. – Твой дедушка обожал мифы.
– Помню, дед говорил, что ему нравится читать о подвигах старых друзей, – с оттенком иронии произнес Маркус.
Теперь Филипп протягивал свой кубик мне, надеясь, что и я включусь в игру. Игры с близнецами были гораздо привлекательнее рецептов леди Монтегю. Я закрыла рабочую тетрадь и тоже опустилась на пол.
– Дом, – сказал Филипп, обрадованный грядущим строительством.
– Сын весь в отца, – сухо заметил Маркус. – На твоем месте, Диана, я бы не терял бдительности, а то сама не заметишь, как через несколько лет окажешься в гуще обширной перестройки замка.
Я засмеялась. Филипп всегда строил башни. Бекка, забыв про рыцаря, сооружала вокруг себя нечто вроде оборонительных сооружений. Маркус подавал им кубики. Участвовать в играх близнецов он был готов везде и всегда.
– Арбуз, – сказал Филипп, вкладывая мне в руку кубик.
– Умница. Арбуз начинается с буквы «А».
– Такое ощущение, что ты сейчас читаешь из моих школьных учебников, – сказал Маркус, подавая кубик Бекке. – Странно, что мы учим детей азбуке теми же старыми методами, хотя все остальное неузнаваемо изменилось.
– Например? – осторожно спросила я, надеясь, что Маркус ненароком расскажет о своем детстве.
– Дисциплина. Одежда. Детские песни. «Сколь славен наш могучий Царь, что правит в небесах», – тихо пропел Маркус. «Пред Ним лицом в грязь не ударь…» Это была единственная песня в моем букваре.
– Совсем не похоже на нашу «Крутятся колеса, и автобус мчится», – согласилась я. – Маркус, а когда ты родился?
Мой вопрос был непростительным нарушением вампирского этикета. Но я надеялась, что Маркус меня простит. Что взять с ведьмы, да еще историка по образованию?
– В августе тысяча семьсот пятьдесят седьмого года. – Маркус холодно излагал факты, его голос утратил все интонации. – Через день после того, как французы захватили форт Уильям-Генри.
– А где? – спросила я, понимая, что испытываю судьбу.
– В Хедли. Городишко в западной части Массачусетса, на берегах реки Коннектикут. – Маркус подцепил и выдернул из джинсов торчащую нитку. – Я там родился и вырос.
Филипп уселся Маркусу на колени и подал еще один кубик.
– Расскажешь мне об этом? Я почти ничего не знаю о твоем прошлом. А тебе это поможет скоротать время, пока ждешь новостей о Фиби.
Я умолчала о том, что эти воспоминания окажут Маркусу и чисто психологическую помощь. Судя по спутанным нитям времени, окружавшим его, внутри Маркуса шла постоянная борьба.
Оказалось, я не единственная, кто видит перепутанные нити. Раньше, чем я успела схватить Филиппа, малыш пухлой ручонкой уцепился за красную нить, идущую из руки Маркуса. Вторая ручонка впилась в белую. Губки двигались, словно Филипп произносил заклинание.
Мои дети не прядильщики. Я повторяла себе это без конца: в моменты беспокойства, глухой ночью, когда близнецы мирно спали в своих колыбелях, а также в минуты крайнего отчаяния, теснимая со всех сторон сумятицей нашей повседневной жизни.
Но если мои дети не прядильщики, тогда каким образом Филипп увидел нити гнева вокруг Маркуса? И как сумел легко за них ухватиться?
– Что за чертовщина?!
Маркус в замешательстве смотрел на аляповатые позолоченные часы, донимавшие меня громким тиканьем. Сейчас тиканье смолкло. Стрелки часов примерзли к циферблату.
Филипп протягивал кулачки к животу, увлекая за собой и время. Голубые и янтарные нити протестующее скрежетали. Еще бы! Вместе с ними натягивалась ткань всего мира.
– Пока-пока, оуи, – сказал Филипп, целуя собственные руки с зажатыми в них нитями. – Пока-пока.
«Мои дети – полуведьмы и полувампиры, – напоминала я себе. – Мои дети не прядильщики». Это означало, что они не способны к…
Вокруг меня дрожал и уплотнялся воздух. Время сопротивлялось заклинанию, сотканному Филиппом в попытке утешить страдающего Маркуса.
– Филипп Майкл Аддисон Сорлей Бишоп-Клермон, немедленно оставь время в покое! – довольно резко произнесла я, и это заставило сына выпустить нити.
После еще одного жуткого мгновения бездействия часы затикали, и стрелки возобновили движение. У Филиппа задрожала губа.
– Мы не играем со временем. Никогда. Ты меня понимаешь?
Я сняла малыша с коленей Маркуса и пристально посмотрела ему в глаза, где древние знания смешивались с детской невинностью.
Удивленный и напуганный моим тоном, Филипп заревел. Башня, которую он строил, рассыпалась, хотя он и близко не стоял.
– Что сейчас было? – спросил озадаченный Маркус.
Ребекка, не выносившая, когда брат плачет, перелезла через груду кубиков, чтобы его утешить. Средством утешения служил большой палец правой руки. Второй большой палец она держала во рту и вынула лишь затем, чтобы сказать:
– Ярко, Пип.
От крошечного пальчика Бекки тянулась фиолетовая нить магической энергии. Я и раньше видела на близнецах остаточные следы магии, но считала, что те не несут никакой определенной функции в их жизни.
Мои дети не прядильщики.
– Дерьмо!
Слово вылетело у меня изо рта, миновав ослабленный контроль разума.
– Ну, класс! Прикольные ощущения. Я всех вас видел, но ничего не слышал, да и сам говорить не мог, – произнес Маркус, очухиваясь после недавних ощущений. – Вокруг все начало тускнеть. Потом ты забрала Филиппа у меня, и мир стал прежним. Я что, путешествовал во времени?
– Не совсем, – сказала я.
– Дерьмо! – восторженно произнесла Бекка, гладя брата по лбу. – Ярко.
Я осмотрела лоб Филиппа. Неужели у него между глазами и впрямь пятнышко chatoiement – мерцание, какое бывает у прядильщиков?
– Боже милостивый! Что-то скажет твой отец, когда обнаружит?
– И что же обнаружит его отец?
В дверях стоял Мэтью. Глаза у него весело сверкали. Он занимался починкой медного водостока над кухонной дверью и решил передохнуть. Мэтью улыбнулся Бекке, которая немедленно послала ему воздушные поцелуи.
– Привет, дорогая.
– По-моему, Филипп только что создал… или соткал свое первое заклинание, – пояснила я. – Он почувствовал, что Маркуса донимают воспоминания, и решил их… разгладить.
– Мои воспоминания? – нахмурился Маркус. – И что значит – Филипп соткал заклинание? Он пока и говорить связными фразами не умеет.
– Оуи, – объяснил отцу Филипп и слегка всхлипнул. – Теперь лучше.
Мэтью оторопел.
– Дерьмо! – повторила Бекка, заметив, как изменилось отцовское лицо.
Филипп получил еще одно подтверждение крайней серьезности происходящего. Его чувствительная натура не выдержала, и он снова заревел.
– Но это значит… – Тревога во взгляде Мэтью сменилась изумлением.
– Это значит, что я проспорила Крису пятьдесят долларов, – сказала я. – Он оказался прав. Наши близнецы – прядильщики. Оба.
– И что ты собираешься с этим делать? – спросил Мэтью.
Из библиотеки мы переместились в ту часть замка, где у нас находились спальня, детская, ванная и частная семейная гостиная. В средневековом замке отсутствовало такое понятие, как уют, но мы все же постарались сделать семейные апартаменты теплыми и уютными. Одну громадную комнату мы разделили на несколько: в одной стояла массивная кровать XVII века с балдахином; в другой – глубокие кресла и мягкие диваны, чтобы сидеть у огня; в третьей – письменный стол, чтобы Мэтью мог работать, пока я сплю. Комнатки слева и справа мы превратили в гардеробную и ванную. Со сводчатых потолков свисали тяжелые железные люстры, к счастью, с электрическими лампочками. Их света было достаточно, чтобы длинными зимними вечерами помещения не казались пещерами. Высокие окна – в некоторых еще сохранились старинные витражи – пропускали летнее солнце.
– Не знаю, Мэтью, – запоздало ответила я на вопрос мужа. – Мой хрустальный шар остался в Нью-Хейвене.
Происшествие в библиотеке размазало меня по стенке. Я все еще прокручивала в мозгу остановку времени. Хотелось думать, что это из-за нее я медлила с ответом на вопрос Мэтью, а вовсе не из-за жуткой паники.
Я закрыла дверь спальни. Древесина была плотной. Между нами и остальными частями замка находилось множество толстых каменных стен. И все равно, чтобы создать дополнительное заграждение от острого вампирского слуха, я включила музыкальный центр.
– А что мы станем делать с Ребеккой, когда проявятся ее магические способности? – задал новый вопрос Мэтью. Как всегда в моменты отчаяния, он запустил пальцы себе в волосы.
– Если проявятся, – возразила я.
– Нет, когда, – упорствовал Мэтью.
– И что, по-твоему, мы должны сделать? – спросила я, переводя стрелки на мужа.
– У нас ведьма ты.
– Значит, это моя вина! – Я сердито уперла руки в бока. – И я же виновата, что это твои дети.
– Я имел в виду совсем другое, – скрипнул зубами Мэтью. – Нужно, чтобы мать показала им пример. Только и всего.
– Ты шутишь! – снова пошла я в атаку. – Они еще слишком малы, чтобы учиться магии.
– Но, как оказалось, не настолько малы, чтобы ее применять. Помнишь, мы говорили, что не станем скрывать от детей, кем являемся? Я выполняю свою часть соглашения. Я брал детей на охоту. Они наблюдали за моим кормлением.
– Дети еще слишком малы для понимания сущности магии, – сказала я. – Помню, я жутко испугалась, увидев, как мама произносит заклинание.
– И потому сейчас ты стараешься не проявлять свои магические способности. – Мэтью шумно вдохнул. Спасибо богине, наконец-то он понял. – Ты пытаешься защитить Ребекку и Филиппа.
По правде говоря, я занималась магией, но выбирала время и место, когда меня никто не видел. Я действовала одна, в ночи новолуния, сторонясь любопытных глаз. Мэтью думал, что я работаю.
– Диана, ты перестала быть собой, – продолжал Мэтью. – Мы все это чувствуем.
– Просто я не хочу, чтобы Бекка и Филипп оказались в ситуации, с которой им будет не справиться.
Перед глазами мелькнули кошмарные видения бедствий, какие способны вызвать младенческие игры с магией. Тут и пожары, и превращение окружающего мира в хаос. Еще страшнее, если они потеряются во времени и я не смогу их отыскать. Тревоги за малышей, до сих пор кипевшие на медленном огне, вдруг забурлили через край.
– Наши дети должны знать: ты не только их мать, но еще и ведьма, – уже мягче сказал Мэтью. – Это часть твоей природы. Это часть и их природы.
– Я все понимаю. Просто не ожидала, что у Филиппа с Беккой так рано проявятся склонности к магии.
– А что вызвало у Филиппа желание навести порядок в воспоминаниях Маркуса? – спросил Мэтью.
– Маркус рассказал мне, где и когда родился. С тех пор как он чуть не рванул к Фиби, его окружает густое облако воспоминаний. Время в них заперто, что серьезно искажает мир. Прядильщик такое сразу замечает.
– Я не прядильщик и не физик, однако при тех знаниях, какие у меня есть… сомневаюсь, чтобы индивидуальные воспоминания одного человека… точнее, одного вампира, смогли бы серьезно повлиять на весь пространственно-временной континуум, – тоном университетского профессора произнес Мэтью.
– Ты так считаешь? – Я подошла к нему, схватилась за ярко-зеленую нить воспоминаний, свисавшую с него несколько дней подряд, и слегка дернула. – А что ты скажешь сейчас? – Я натянула нить туже, и у Мэтью округлились глаза. – Не знаю, чтó у тебя случилось и когда, но эта нитка торчит из тебя уже который день. И начинает меня доставать. – Я отпустила нить. – Не надо тыкать мне в лицо физикой. Наука не отвечает на все вопросы. – (У Мэтью дрогнули губы.) – Конечно, ты можешь продолжать в том же духе. Посмеяться над моими словами. Не думай, что я разучилась видеть иронию… Кстати, что не дает тебе покоя все эти дни? – спросила я, со вздохом садясь в кресло.