Женщина соскользнула в углубление, подхватила ребенка с постели из листьев, слегка подкинула его вверх несколько раз, и крик тотчас же прекратился; маленькие смуглые ручки обвились вокруг ее шеи, и ребенок залепетал подобно тому, как это делают дети и в наше время. Он сразу успокоился; но что заставило проснуться этого необыкновенного ребенка и громко звать свою мать в такой исключительный момент? Это немедленно выяснилось. Подбрасывая и укачивая ребенка, мать услышала звук, заставивший ее, подобно дикому лесному зверю, вскочить, чтобы принять более удобное для обороны положение. Она повернула голову и… нужно было видеть ее в эту минуту!
Очень близко к ним свешивалась ветвь большого букового дерева; мать перебросила дитя на свою левую руку, на аршин с лишком подскочила вверх и схватилась за ветвь правой рукой. Она висела, качаясь, а затем в одно мгновение, держа ребенка за руку, опустила его и плотно обхватила своими ногами. Если бы нам было суждено родиться в то время, то мы могли бы видеть образец прекрасного лазания. При помощи обеих свободных рук эта сильная женщина быстро взобралась вверх по спускавшейся наклонно от толстого ствола ветви на высоту около трех саженей и здесь, поднявшись в удобное место, мгновенно уселась, обхватив обеими ногами толстую ветвь, одной рукой держась за торчавшую вверх меньшую ветвь, а другой, свободной рукой крепко прижимая к груди свое смуглое дитя.
Эта красавица своей эпохи добралась до безопасного убежища на буковом дереве как раз вовремя. Еще в ту минуту, когда она только что повисла на ветви дерева, уже послышались рычание и обнюхивание бродившего вокруг животного самого отвратительного и опасного, какое только могло угрожать матери с сыном. Оно было грязновато-черного цвета, с такими же пятнами и полосками, но более светлого оттенка. Оно имело тупое, в виде свиного, рыло, а в громадных его челюстях сидели клыки. По виду животное напоминало крупного волка, за исключением своей приземистости и тупой морды. Это была чудовищная гиена той эпохи, животное, менее опасное для пещерного человека разве только в сравнении с пещерным тигром и медведем. Выродившиеся потомки ее, постоянно обнюхивающие воздух и неуклюже снующие взад и вперед по клетке в наших зверинцах, не менее противны на вид, но по величине, в сравнении с ней, только пигмеи.
Без сомнения, животное почуяло добычу и при поисках так громко рычало, что, разбудив ребенка, заставило испустить крик, послуживший к его спасению. Животное немедленно увидало ускользнувшую добычу над собой и стало яростно, но безуспешно бросаться вверх.
Осажденная таким образом на дереве с ребенком на руках, была ли эта женщина охвачена смертельным страхом? Ничуть не бывало! Она только крепче обхватила свою опору и громко смеялась. Она даже опустила вниз одну ногу и помахивала ею, дразня животное. Однако, несомненно, отступление ей было отрезано, а, кроме того, она была и голодна; и вот, усилив свой голос, она испустила по лесу странный призыв, дрожащий, заунывный вопль, слышный на далекое расстояние. Ответный крик не заставил себя долго ждать, так как всякое промедление в эпоху пещерного человека было опасно. На последующие призывы вновь слышались ответные крики, раздававшиеся все ближе и ближе. Теперь ее зов изменился в нечто другое; это уже не был больше призыв, а странный, кудахтающий, пронзительный говор из самых коротких фраз: она сообщала о своем положении. Последовал быстрый ответ; послышался голос сверху, и вот, перебрасываясь с ветви на ветвь, среди древесных вершин появился отец Аба, лицо, чувствовавшее естественное побуждение принять участие в происходившем.
Чтобы лучше описать пещерного человека, быть может, достаточно повторить сказанное о женщине; он походил на нее, только был крепче телосложением, с более длинными конечностями, более сильными челюстями, более широкой грудью и с более суровым выражением лица. Одет он был почти так же, как она. С широкого плеча свешивался кусок шкуры какого-то дикого зверя, но поддерживавший ее у талии шнур был толще, и за этот пояс было засунуло такое оружие, какое редко с тех пор носил человек. То был каменный топор, более тяжелый, чем каменные топоры Средних веков. Он был вложен в расщеп рукоятки длиной более аршина, сделанной из очень твердого дерева, и укреплен с помощью затвердевшей массы связанных сухожилий. То было страшное оружие, и владеть им мог только пещерный человек, руки которого не уступали в силе рукам гориллы.
Мужчина уселся на ветвь рядом с женой и ребенком. Последовал разговор на странном гортанном наречии, но слов при этом было потрачено мало. В те дни еще не было такого обилия слов, как в наше время; действие было все. К тому же, мужчина был голоден и хотел возможно скорее отправиться домой. Он запасся пищей, которая их ждала в пещере, и теперь нужно было поскорее отделаться от незначительной, но надоедливой помехи. Он легко приподнялся вдоль ствола дерева, вытащил из-за пояса длинное смертоносное оружие, вновь опустился на сук и, минуя жену и дитя, проскользнул вдоль сука к тому месту, где животное почти могло его достать. Тяжелый топор обеспечивал ему перевес в борьбе. Со свистом взлетел он и ударился о крепкий череп гиены, когда она подпрыгнула кверху в своем кровожадном ослеплении; удар был нанесен с такой силой, что оглушенное животное упало навзничь, и человек с легкостью обезьяны спрыгнул на землю. Снова огромный каменный топор, дробя кости, врезался в череп извивавшегося животного, и этим закончилось все приключение. Мать с дитятей спрыгнула вниз, и все, весело беседуя, направились к своей пещере. Истекающий день не был богат событиями, а случайности, подобные минувшей, им были привычны.
Как на прогулке, шли они между широко расставленными буковыми стволами: крепкий, волосатый, с сильно развитыми челюстями мужчина, мощная, но стройнее сложенная женщина и крепко сидевшее на ее плече дитя, радостно лепетавшее в то время, когда они таким образом шли или, скорее, бежали почти рысью вдоль речного берега к своей пещере. Легко двигавшиеся и беспечные, они были вместе с тем настороже и обладали почти бессознательной готовностью встретить всякую случайность. Их гибкие уши вздрагивали и повертывались то вперед, то назад, улавливая малейшие звуки. Ноздри их были открыты, чтобы встретить всякий доносившийся запах, как предупреждавший об опасности, так и говоривший о близости растительной или животной пищи; что же касается до зрения, то оно в эту эпоху было развито у человека сильнее, чем когда-либо. Их глаза ясно видели предметы как на далеком расстоянии, так и совсем вблизи и были всегда в движении, быстро поворачиваясь во все стороны, то высматривая высоко над головой, то оборачиваясь назад, чтобы предупредить возможность нападения врага, гнавшегося по следам. Таким образом быстро и всегда наготове шли отец и мать Аба между деревьями, неся с собой свое крепкое дитя.
Не тревожимые более ничем, достигли они пещеры, причем сворачивали на минуту, чтобы захватить с собой орехи и плоды, набранные женщиной среди дня в то время, когда ребенок спал. Плоды помещались в большом древесном листе, края которого были собраны вместе и стянуты крепко лентой из плотной травы, образуя удобный мешочек с двумя или тремя фунтами съедобного, представляющего добытую женщиной долю для ужина. Что касается мужчины, то его запас был гораздо значительнее.
Мужчина и женщина проползли через узкий вход и встали на ноги в полости, образованной скалами и занимавшей до трех саженей в квадрате в полу и до двух саженей высоты. Взглянув вверх, можно было видеть мерцавший свет, падавший через отверстие, служившее и дымовой трубой, выдолбленное с большим трудом от поверхности земли вниз, в пещеру. Под самым отверстием находился очаг, так как люди уже научились употреблению огня и дошли даже до такой утонченности, как отведение едкого дыма. В очаге тлелась зола из дров самой твердой породы, способных поддерживать долгий жар; у пещерного человека не было ни кремня со сталью, ни спичек и, если огонь случайно погасал, то добыть его вновь можно было лишь с большим трудом. Теперь такого затруднения не представлялось. Вздув золу, получили кучку тлеющих углей, а брошенные на них прутья и сухие ветки образовали веселое пламя. Хозяин, стоя среди освещенной таким образом пещеры, смеясь, показывал на обилие принесенного им мяса. Оно было наилучшего качества и в таком количестве, что донести его в пещеру значило подвергнуть серьезному испытанию силу этого могучего человека. По качеству такая пища удовлетворила бы эпикурейца наших дней, а по количеству ее было достаточно по крайней мере на целую неделю всей семье: то была задняя часть лошадиной туши.
Глава III
УЖИН В СЕМЬЕ
Несмотря на случай с гиеной и ребенком, пещерная семья была довольна приходившим к концу днем. Конечно, не подоспей во время женщина к ложбинке, где был оставлен ребенок, произошла бы трагическая гибель этого маленького и многообещающего пещерного ребенка, и родители тосковали бы, как тоскуют о потере детенышей даже дикие звери. Но в умах пещерных людей слабо хранились воспоминания о прошедших, хотя бы и угрожавших гибелью опасностях, и наша чета не создавала себе лишнего беспокойства, рисуя страшные картины возможного несчастья. Мать встретила дома изобилие пищи, а отец чувствовал себя обладателем королевского богатства. Он столкнул кусок скалы в пропасть до пятнадцати сажен глубины на проходивший внизу табун маленьких диких лошадей и, по счастливой случайности, одна лошадь была убита. Теперь в пещере настал праздник; и муж, и жена были в полном довольстве и чувствовали прекрасный аппетит.
Набранные женщиной орехи кучкой были насыпаны в горячую золу, и на них были положены раскаленные угли; потрескивание лопавшейся скорлупы указывало, какие из орехов достаточно испеклись. Крепкая жердь, около сажени длиной, заостренная с одного конца, была приспособлена для жарения куска мяса, отрезанного от задней ноги дикой лошади, и к аппетитному запаху жареного, наполнившему всю пещеру, примешивался нежный запах печеных орехов.
К сожалению, у нас нет точных данных о вкусе бифштекса из дикой лошади, а кулинары нашего времени не помогут нам судить об этом предмете; но позволительно думать, что это блюдо обладало удивительным вкусом. Среди цивилизованных земледельческих народов создалось правило употреблять в пищу только животных, «отрыгающих жвачку и с раздвоенным копытом». Лошадь нашего времени принадлежит, как это всем известно, к отделу однокопытных животных, но во времена пещерного человека она была годна в пищу даже с точки зрения новейшего времени, потому что имела раздвоенное копыто и утратила его позднее описываемой эпохи.
Со времени медового месяца отца и матери Аба прошло не более двух лет. Они были очень рады, конечно, по-своему, что их союз был счастлив, и что крепкий мальчик, лепеча языком, покрикивая и воркуя, перекатывался по земляному полу их пещеры. Они кормились тем, что было под рукой, живя изо дня в день, не заглядывая вперед; а этот день был из удачных. Вся семья была в сборе, и отец, и мать, и дитя, сытые и в тепле. Вход в пещеру был так загражден, что ни одно чудовище той эпохи не могло забраться внутрь. Они могли вдоволь есть, уверенные в совершенстве своего пищеварения, что было следствием их образа жизни, и спать в безопасности. Даже дитя весело бормотало по поводу чудесного вкуса мяса маленькой лошади. По окончании еды оба родителя растянулись на массе листьев, служивших им постелью, а вблизи, на расстоянии протянутой руки, лежало, свернувшись клубочком, в тепле их дитя. Аристократия того времени отходила ко сну.
В пещере господствовала тишина, но снаружи, во внешнем мире, не было так тихо. Четвероногие животные, особенно беззащитные, чувствовали себя свободнее, потому что в эту пору не появлялось, крадучись, коварное двуногое существо с палицей или копьем наготове. Травоядные животные выходили из леса на поляны и на заливные луга вдоль речного берега, и хищники вновь начинали свою охоту. То было время дикой жизни и лютой смерти, так как изобилие животного мира влекло за собой и много жертв; кругом разыгрывались ночные трагедии, и хищные животные были так же прожорливы, как и пасшиеся на мягких лугах зубр и лось. Разница существовала только в роде пищи и способе ее добывания. В отсутствие этого странного существа — человека, все животные, предоставленные самим себе и своей борьбе, чувствовали себя счастливее. Они не понимали и не любили человека, хотя обладавшие сильными когтями и острыми зубами хищники чувствовали огромное желание его пожрать. Он был беспокойным элементом среди населения лесов и лугов.
И в то время, как эта драма жизни и смерти разыгрывалась в окружающей природе, в пещере жители ее, мужчина, женщина и ребенок, спали крепким сном спокойной совести; они были сыты, в тепле и безопасности. Ни одно животное крупнее отощавшего волка или дикой кошки не могло бы проникнуть в пещеру через отверстие, оставшееся между приваленными камнями, да, кроме того, ни одно животное не осмелилось бы встретить огонь, преграждавший узкий проход. При самом входе всю ночь дымил, вспыхивал, курился, тлел и снова вспыхивал костер из корней и самого твердого дерева, охраняя в безопасности вход. Ни одно из когда-либо существовавших животных, кроме человека, не отваживалось коснуться огня: он был стражем человека.
Глава IV
АБ И ОК
Таковы были отец и мать Аба и сам мальчик. Окружающее его не было указано с желательной определенностью по недостатку хронологических данных; но в общих чертах были описаны: его происхождение, характер воспитания и благосостояние, которым он пользовался. Не было сомнений, что этому молодому человеку предстояло многообещающее будущее. Он был первенец важной семьи, принадлежавшей к великой расе, и его наследство не имело границ. Ни птица, ни зверь, ни человек не могли сказать, где начинаются или оканчиваются границы владений семьи Аба. Эти владения простирались сплошь, без всяких делений, от Средиземного моря до Арктического океана. Конечно, многое зависело от того, существовала или нет в другом месте более сильная семья, но они этим не интересовались. И дитя выросло и превратилось в крепкого юношу, как и дети наших дней; он имел и своих друзей и свои приключения. Он не посещал публичной школы, ибо школьную систему его времени по справедливости можно было бы назвать недостаточно развитой; не посещал и частной школы, которая также слабо действовала, но зато он был в великой школе природы, начиная с момента, как открывал глаза поутру, до тех пор, как закрывал их на ночь. Здесь начинается история о его школьных днях, его друзьях и разнообразных занятиях.
Отец и мать Аба, как это, можно надеяться, стало ясно из рассказа, были сильные люди, очень разумные для своего времени и достойные внимания во многих отношениях. Оба могли хорошо постоять за себя не только против диких зверей, но и против любой пещерной четы, если бы в том наступила необходимость. Само собой разумеется, они имели имена. Отец Аба назывался «Одно Ухо» вследствие одного происшествия из времен его ранней молодости: ему пришлось неожиданно и слишком близко познакомиться с одной породой дикой кошки, наполнявшей окрестности, причем он потерял одно ухо прежде, чем был спасен. Имя матери Аба было «Красное Пятно», и звали ее так потому, что на левом плече она имела хотя и некрасивое, но бросающееся в глаза родимое пятно. Что касается предков, то отец Аба мог ясно припомнить своего деда, каким он выглядел непосредственно перед тем, как был растерзан чудовищным медведем, а Красное Пятно имела смутные воспоминания о своей бабушке.
Появление имени Аба не было обязано какой-нибудь личной особенности или примете, не происходило от какого-либо события его детства. Это было подходящим образом приноровленное родителями Аба его собственное детское выражение, попытка губ сказать что-нибудь. Мать подражала его детскому лепету, отец смеялся этому, передразнивал его, и почти бессознательно они обращались к своему ребенку, называя его Аб, пока это название не осталось ему на всю жизнь и не превратилось в его собственное имя. В ту пору еще не существовало обычая давать имя ребенку при его появлении на свет; имена создавались случайно, и этого было достаточно.
Так, в нескольких верстах от Аба жил ребенок, которому суждено было стать сотоварищем его в играх и предприятиях и, несмотря на одинаковый с Абом возраст, он еще совсем не имел имени, а то, которое он получил впоследствии, было просто Ок (дуб). И не потому, что он был крепок, как само дерево, не потому, что имел родимое пятно в виде желудя, а только по той причине, что рядом с пещерой, где он родился, стоял большой дуб с развесистыми ветвями, и на одной из них висела грубо сделанная колыбель, а в ней, в полной безопасности, часто лежало это дитя в тех случаях, когда родители, уходя из дома, не хотели брать его с собой.