Итак, мне пришлось ограничиться купанием в лохани, что вызывало явное презрение у моих служанок. Но возражать мне никто не смел.
Невзирая на все эти мелкие неприятности, я сохраняла хладнокровие, а когда мне требовалось отвести душу, играла с Альбионом. Но впереди у меня была английская зима.
Зимы во Франции бывают очень студёными, тем холоднее, чем удалённее местность от моря. Но холода там бодрящие, обычно сопровождающиеся ясной погодой. От таких холодов кровь лишь сильнее играет в жилах, а снег и лёд приносят с собой много удовольствий, таких, как катание на санях и коньках.
Мне рассказали, что чуть более века тому назад английский климат был вполне сравним с французским. Но в начале четырнадцатого столетия один за другим пронеслись несколько ураганов неслыханной силы, от которых остров так и не смог полностью оправиться.
Зима в Англии — пора дождей. Впрочем, то же самое можно сказать о лете, весне и осени. Но в эти времена года всё-таки иногда проглядывает солнце и даже случаются жаркие дни. Зимой же вся страна тонет в непроницаемо-мутном сером облаке, воздух с каждым днём становится всё влажнее. Ничто не сохнет, всё пропитано сыростью, следует нескончаемая череда простуд, поэтому разговоры то и дело прерываются кашлем или чиханием:
Единственное доставляло мне радость в это крайне неприятное время года: пытаясь согреться, Генрих теснее прижимался ко мне в постели. Но дальше того, чтобы согреться, дело не шло.
Когда всё-таки грянул мороз и я вознамерилась пойти покататься на коньках на замерзшем пруду, находившемуся на территории аббатства, не только король, но и архиепископ ужаснулись от столь легкомысленного намерения и строжайше запретили мне даже думать о катании.
Рождество в Англии отмечают довольно скромно, а Генрих вообще его не праздновал, разве что отстаивал по сорок восемь часов на коленях. Иногда и я присоединялась к нему, но, вспоминая, как пышно этот праздник справляется при дворе дяди Шарли, как щедро там льётся вино, едва не плакала!
Впрочем, было и своё преимущество в том, что королевский двор не праздновал Рождество, ибо, когда я попросила денег на золотое распятие, чтобы презентовать его мужу, кардинал скорчил кислую мину.
— У вас нет денег, ваша светлость.
— Я не прошу ассигнований из фонда казначейства, ваше преосвященство. Я заплачу за распятие из своих собственных денег.
— У вас нет денег, ваша светлость.
— Ваше преосвященство, — произнесла я как можно более рассудительным тоном, — мне назначили ежегодное содержание, превышающее четыре тысячи фунтов. Насколько мне известно, я не потратила, ни фунта из этих денег и хочу сама заплатить за распятие.
— К сожалению, вам ещё не выплачивалось содержание за этот год, ваша светлость.
— Могу ли я поинтересоваться, почему, ваше преосвященство?
— Казна пуста, ваша светлость.
— В самом деле, ваше преосвященство? — возмутилась я. — Это единственный ответ, который я слышу с тех пор, как приехала в эту полуварварскую страну. Но деньги должны быть. Ведь страна как-то существует.
— С помощью займов, ваша светлость.
— Ну и что? Все короли прибегают к займам. Мой дорогой папа всю свою жизнь занимал деньги и с успехом продолжает это делать.
— Это так, ваша светлость. Но бывают времена, когда люди богатые неохотно предоставляют кредиты.
— Как может кто-либо отказать своему королю в кредите? Ведь его обеспечением служит всё королевство.
— Такое обеспечение трудно превратить в деньги, ваша светлость.
В раздражении я едва не затопала ногами. Но ведь этот человек был моим другом.
— Не объясните ли вы мне, ваше преосвященство, почему все лорды — богатые люди, и только знатнейший из всех, король, небогат.
— Конечно же, королю следует быть богатейшим человеком во всём королевстве, ваша светлость, — согласился он. — Но... лорды богатеют, приобретая землю вследствие женитьбы, опекунства или унаследования. В последнее время богатеть им позволяет огораживание[20]...
— Огораживание, ваше преосвященство?
— Страна очень сильно пострадала от «чёрной смерти», ваша светлость.
— Как и Франция, ваше преосвященство.
— Да, верно. Но здесь, в Англии, мы не смогли воспользоваться иммиграцией для восполнения внезапной убыли населения. Это происходило естественными способами, а тут сложно заранее планировать результат.
Ну что ж, я могла бы сказать то же самое.
— В результате, — продолжал он, — большая часть фермерской земли осталась без хозяев. Лорды принялись захватывать пустующие земли или скупать за бесценок, затем, огородив, стали использовать их как пастбища для овец. Так они поступают и сейчас. Английская шерсть всегда пользовалась большим спросом на континенте. Спрос на неё по-прежнему велик, но и поставлять её начали в большем количестве. Это ещё более обогащает лордов.
— И король не может получить свою долю этих богатств? Не может огородить свои собственные земли? Не может наложить таможенные пошлины на эту шерсть, чтобы хоть часть денег оказалась в королевской казне?
Кардинал посмотрел на меня с изумлением: видимо, он не предполагал, что я обладаю такими познаниями в финансовых делах. Затем улыбнулся:
— Ну, конечно, ваша светлость, король может налагать и налагает подобные налоги. Но, возможно, его светлость не проявляет должной строгости в их взимании, в отличие от своего отца и деда. К тому же большая часть собранных сумм уходит на погашение долгов, сделанных ещё отцом его светлости для ведения французских войн; а необходимость содержать армию на континенте продолжает увеличивать эти долги. Значительные суммы поглощают и обычные государственные расходы. А остаток... — Он вздохнул. — Я служитель церкви, ваша светлость, и должен быть благодарен за все принесённые нам дары, но боюсь, его светлость бывает... излишне щедр. И школа, основанная им в Виндзоре для бедной молодёжи, и колледж, который он содержит на свои деньги в Кембридже, обходятся очень недёшево.
— Поэтому для меня ничего не остаётся, — подытожила я, давая наконец волю негодованию. — Даже в праздничные дни я не смогу сделать своему супругу подарок.
— Почему нет, ваша светлость? — возразил он.
— Вы знаете какой-то выход, ваше преосвященство?
— Я мог бы подарить вам подобное распятие, ваша светлость, а вы вольны поступить с ним, как пожелаете. Например, передарить его светлости.
— Ваше преосвященство... — Я была растрогана. — Но разве вас не оскорбило, если бы я вручила ваш подарок кому-то другому? Пусть даже королю?
Он склонил голову.
— Это была бы честь для меня, ваша светлость.
Я испытывала большую, чем когда-либо, озабоченность тем, что этот благородный человек в скором времени может покинуть наш бренный мир.
Таким образом моя первая зима в Англии прошла достаточно мирно. Среди лордов и в палате общин слышался ропот недовольства, но я поняла, что это одно из проявлений национального характера. Дождь всё лил, лил и лил. А я так и не тяжелела.
В мою душу постепенно закрадывалось чувство, будто я схожу с ума от скуки и всевозможных неприятностей, когда небо вдруг — частично — расчистилось и я смогла насладиться прелестями английской весны. В Англию я прибыла в конце предыдущей весны, а это, несомненно, лучшее время года на насквозь продуваемом ветрами острове. В какой-то степени это чувство эйфории объяснялось простой радостью по поводу того, что я всё-таки пережила зиму. Нельзя, однако, отрицать, что нескончаемые дожди оказали действие и на всё, что можно высадить и выращивать. Всякий раз, выходя наружу, я наслаждалась яркими цветами и запахами. Особенно по душе мне пришлась розовая клумба в дворцовом саду с крупными, густо-алыми, словно кровь, цветами. Вспомнив комплимент, сделанный мне герцогом Йоркским после коронации, я сорвала одну розу и воткнула её в волосы; увидев меня в этом виде, Суффолк сказал, что роза мне очень к лицу, Когда к его комплименту присоединился и Генрих, я приняла решение — сейчас объясню какое.
То, что моя эмблема — простая маргаритка, потешало лордов, ибо в этой стране маргаритки считались самым обычным сорняком. Я решила избрать своей эмблемой красную розу, велев вышить её на всех моих одеждах, нарисовать на всей посуде и даже выгравировать на серебре. Это произвело настоящий фурор. Но никто не смёл отрицать, что та, которой принадлежит эмблема, может смело соперничать красотой с изображённым на ней цветком.
В то лето, к моей огромной радости, Генрих решил попутешествовать по стране. Нетрудно догадаться, что его целью отнюдь не было посмотреть, как живут его подданные, или показаться им: он намеревался посетить различные монастыри, которые считал истинной основой государства.
Никто из приближённых, и в первую очередь я, не одобрял его намерения, которое было, однако, горячо поддержано королевскими министрами по двум причинам. Прежде всего, они хотели, чтобы он покинул Вестминстер и они наконец смогли бы заняться государственными делами. Кроме того, содержать короля были обязаны те, кто его принимал на ночлег, будь то аббатство, монастырь, замок или город, а это сулило порядочную экономию казне.
Что до меня, то, хотя одна мысль о необходимости таскаться по всем этим монастырям нагоняла жуткую тоску, я всё же радовалась возможности повидать свою новую страну и своих подданных.
Наша поездка и в самом деле оказалась довольно приятной, пусть и не настолько продолжительной, как мне хотелось бы. За всё время мы ни разу не отдалялись от Лондона более чем на сто миль. Это позволило мне составить впечатление о некоторых частях страны, а также дало возможность познакомиться со мной сельским жителям, до того довольствовавшихся лишь слухами. Мне очень понравилось, как меня принимали, тем более что лондонцы выказывали мне всё возрастающую враждебность. Здесь, в сельской местности, меня встречали возгласами ликования, местные сквайры восхваляли в стихотворных панегириках мою красоту и по всему моему пути рассыпали розы.
Короля также встречали с шумным ликованием и большим уважением. К сожалению, это длилось недолго. Содержание, пусть даже кратковременное, короля с его многочисленными слугами, не говоря уже о королеве со столь же многочисленными служанками, обходится недёшево. За одну неделю целые стада овец превращаются в баранину, опустошается многие бочонки эля, ибо монарха следует кормить подобающим образом, а Генрих хотя и не проявлял большого интереса к жизни, но тем не менее не был равнодушен к её поддержанию: поглощению еды и забористых напитков.
Всё же, полагаю, эти добрые люди не должны возлагать вину на меня, но каждый раз, когда мы покидали очередной город или аббатство, я видела выражение облегчения на всех лицах: Мы двигались полукругом, не отдаляясь от Лондона, ибо Генрих хотел видеть основанную им недавно школу Итон, находившуюся в нескольких милях западнее столицы, недалеко от деревни Виндзор. Главной достопримечательностью Виндзора был большой красивый замок, возведённый одним из предков Генриха. Там он провёл всё своё детство, неудивительно, что вошёл в историю как Генрих Виндзорский. Именно эту часть Англии он считал своей родиной, своим домом.
Здесь нас встречали учителя и ученики, все из простого народа, из среды бедняков. Их учили чтению и письму. Я хорошо знаю, что многие простолюдины выдвинулись, занимаясь торговлей, — именно таким путём начали обогащаться предки моего дорогого Суффолка, — и что они принесли много пользы государству. Эта польза оказалась бы несравненно большей, если бы их богатства облагались налогами. Многие из наших лучших прелатов также весьма скромного происхождения, но, разумеется, даже приходский священник должен уметь читать, иначе как он сможет толковать Библию черни. Но, должна признаться, стремление обучить истинных простолюдинов чтению, и письму внушает мне немалые опасения. Юноша, умеющий читать, нередко не только читает слишком много, но ещё и размышляет о прочитанном; подобным же образом юноша, умеющий писать, зачастую принимается строчить подмётные письма. Однако Генрих придерживался на этот счёт других представлений.
— Когда не только каждый мужчина, но и каждая женщина в моём королевстве научится читать, куколка, — тут он нежно пожимал мою руку, — тогда и наступит пора истинного процветания для всей Англии.
Даже если он и сможет при жизни осуществить этот невероятный план, подумала я, вряд ли это королевство будет его королевством.
Покинув Виндзор, мы продолжали своё путешествие, пока не достигли расположенного на востоке страны Кембриджа, плоской низменной равнины, где возник университет, куда вошли учёные, по той или иной причине покинувшие первый английский университет в Оксфорде. Тут же, для удовлетворения нужд студентов, вырос и город.
Здесь Генрих основал колледж, который справедливо назывался Королевским. Естественно, нам пришлось встречаться с бедными юнцами и их наставниками, а стало быть, выслушивать бесконечные молитвы и песнопения. Если я была обеспокоена самим замыслом учить читать и писать бедняков, то ещё более меня взволновала непокорная и буйная толпа парней, вышедших из самых низов и теперь готовившихся стать адвокатами. Хорошо известно, что и у нас в Сорбонне есть университет. Я никогда там не была, но судя по тому, что слышала, сорбоннские студенты едва ли превосходят крепким здоровьем кембриджских.
Из Кембриджа, уже ближе к концу лета, мы прибыли в местечко, именуемое Линном, расположенное восточнее, где лежат ещё более низменные земли. Во время прилива трудно определить, где кончается море и начинается берег. Хотя я и люблю пресную воду, но к солёной воде испытываю отвращение; будучи здесь, я не могла не вспомнить, что один из ранних английских королей Иоанн был застигнут приливом в этом месте, которое не случайно называется Уош[21], и только чудом спасся от гибели, хотя и потерял в волнах все свои богатства.
Но Генрих уверил меня, что Уош находится значительно севернее Линна, лежащего на краю болота, называющегося Броудс, и хотя в этой части королевства нередко случаются наводнения, они почти никогда не приводят к многочисленным жертвам и утрате богатств.
Этим объяснением мне и оставалось довольствоваться, а заодно пришлось сделать вид, будто очень нравится этот сырой край. Мы остановились в монастыре Святого Августина[22], где король развлекался беседами с добрыми монахами, осматривал здания и молился. Неожиданное появление гонца от Бофора, который просил короля как можно скорее возвратиться в Вестминстер, поскольку сложилась критическая ситуация, резко оборвало наше идиллическое существование.
Мы отправились домой.
Возможно, нам вообще не следовало никуда уезжать до полного разрешения кризиса. Проблема была не новая, а та же самая, которая лежала на нас тяжким бременем со времени проклятого французского посольства. Дядя Хамфри всё лето размышлял о неприемлемости всего этого. Я не знала о том, что в отношении Генриха он вынашивал свои матримониальные планы, связанные с желанием продолжать войну во Франции. Его кандидатурой в королевы была бургундская принцесса, дочь герцога Филиппа, в то время такого же заклятого врага Франции, как и все англичане.
Эти планы были сорваны объединёнными стараниями куда более влиятельного кардинала Бофора и партии мира во главе с королём, но в этом случае любопытно проследить причудливые повороты судьбы. Тут уместно вспомнить, что, когда я была ещё маленькой девочкой, обсуждалась возможность брака между мной и сыном Филиппа Карлом. Осуществись какой-нибудь из этих ранних планов, я была бы невесткой, а не женой Генриха и могла бы спокойно наблюдать за трагическими перипетиями его царствования из надёжно защищённого Брюгге. В лице Карла Смелого я нашла бы себе достойного мужа. Но судьбе было угодно, чтобы он женился на одной из дочерей Гордячки Сис.