— Я не знаю, какие чувства испытываете вы, когда оказываетесь перед грандиозной находкой, — вмешался Гордон, — но, клянусь вам, некоторое время я не мог поверить своим глазам и оказался в плену совершенно неподвластных мне чувств... Мы прикинули, что под нами открылось довольно большое подземелье, помещение примерно четыре на пять метров, высотой два метра, от которого также могут ответвляться боковые камеры.
То, что мы увидели, навело нас на мысль о естественной пустоте, приспособленной человеческой рукой для этого роскошного погребения. Форма саркофага, который нам удалось частично рассмотреть, присутствие статуй божеств, стиль изваяний не оставляли никакого сомнения: они находились в могиле высокопоставленного египетского сановника. Мы не являемся специалистами, но то, что открылось нашему взгляду, могло быть достойно даже фараона!
— Фараона? Бог ты мой, тогда это должно быть первое неразграбленное погребение с тех пор, когда Карнарвон и Картер вскрыли захоронение Тутанхамона.
— Именно это мы и сказали себе. Но тогда...
— Однако же... это может оказаться и захоронением эллинистической эпохи, когда Птолемеи полностью, до мельчайших деталей, переняли церемониал фараонов. Но просто так, без непосредственного обследования предметов, это трудно утверждать. Вы ведь не спускались вниз, если я правильно понял.
— Нет, отверстие не является достаточно большим. И именно в этом заключается цель нашего визита, — пояснил Салливэн. — Мы хотели бы, чтобы вы занялись этой находкой, которую мы до сих пор хранили в полной тайне. На месте имеется вооружённая охрана, которой приказано стрелять при чьём-либо появлении.
Уильям Блейк запустил пальцы в волосы и вздохнул. Он чувствовал себя опустошённым как выжатый лимон, и этот нескончаемый день, вместо того чтобы завершиться отдыхом, превращался в череду всё усиливающихся переживаний.
— Благодарю вас за то, что вы подумали обо мне, — проговорил он, — я меньше всего ожидал этого как раз после сегодняшнего дня, который сложился не самым удачным образом... но боюсь, что не смогу принять ваше предложение. По двум причинам: во-первых, вы должны проинформировать местные власти, им надлежит назначить инспектора, который примет на себя руководство работами по опознанию и каталогизации этих материалов. Кроме того, вследствие ряда событий, рассказами о которых я не хотел бы отягощать вас, я зарегистрирован в Египте как персона нон-грата. И тем не менее я не могу постичь необходимости этого подобия засады в час ночи...
— Ответ на ваше первое возражение, доктор Блейк, — заявил Гордон, — будет таким: мы действуем на абсолютно автономной территории, куда въезд запрещён. И именно армия не желает, чтобы было проинформировано начальство Департамента древностей. Слишком много людей прибудет тогда в этот район, а шумиха, поднятая о находке, привлечёт слишком пристальное внимание к данной зоне. По этой причине, по взаимному соглашению с нашими хозяевами, в настоящее время мы решили заручиться сотрудничеством доверенного специалиста, который может гарантировать нам максимальную конфиденциальность. Что же касается второго возражения, то мы в курсе ваших передряг, и тот факт, что вам запрещён въезд в Египет, не имеет абсолютно никакого значения. Вы должны ехать с нами, именно сейчас. Как раз по этой причине мы ждали, когда вы вернётесь домой.
Блейк повернулся к нему с отчуждённым взглядом, как будто он только внезапно, в одну секунду, понял истинное значение этой просьбы.
— Сейчас? — вопросительно повторил он.
Гордон утвердительно кивнул головой.
— Частный самолёт нашей компании обязательно должен вылететь из аэропорта Мидуэй через час. Если вы хотите взять что-то с собой, у вас остаётся на это около пятнадцати минут.
Блейк несколько мгновений хранил молчание.
— Само собой разумеется, что за вашу работу предусматривается вознаграждение. С учётом данных обстоятельств и неудобств, которые мы вам доставляем, речь может идти о значительной сумме.
Блейк не ответил. В этот момент деньги не интересовали его. Он стал бы работать бесплатно, лишь бы вновь приняться за своё дело.
При мысли о Джуди, которую он, возможно, больше не увидит, оказалось, что это не так уж его волнует; затем он подумал о докторе Хуссейни, предложившем ему своё гостеприимство в канун Рождества: всё это казалось невероятно далёким, как будто произошло много дней назад.
— Хорошо, — ответил он. — Дайте мне только время захватить с собой зубную щётку да уложить в чемодан пару тряпок и кое-какие приспособления.
Двое мужчин обменялись удовлетворённым взглядом.
— Вы приняли самое правильное решение, доктор Блейк, — провозгласил Гордон. — Могу заверить вас: то, что вам предстоит увидеть, превосходит все самые смелые ожидания.
— Я только хочу сразу прояснить одну вещь: деньги меня не интересуют. Вижу, что вы хорошо осведомлены на мой счёт и, возможно, знаете, что я сижу на мели, но это ничего не значит. Я не продаю себя ни за какую цену: единственное, что меня интересует, — это гарантия возможности опубликовать находки.
— Ваше требование более чем понятно, — согласился Салливэн, — но это тот предмет, по которому надо вести переговоры с нашим начальством. Однако мы уверены в том, что вы достигнете разумного соглашения с нашими руководителями из «Уоррен майнинг корпорейшн».
Блейк прекрасно отдавал себе отчёт в том, что он лезет в западню, но единственной альтернативой оставался поиск работы в каком-нибудь небольшом провинциальном университете или же частной высшей школе.
— Alea jacta est[10], — вымолвил он, поднимаясь, чтобы пройти в комнату для сбора своего багажа. По озадаченным улыбочкам своих гостей ему стало ясно, что те не были знакомы с латынью, даже в виде наиболее часто цитируемых выражений.
Он положил в чемодан одежду для полевых работ, лопатку и археологический нож, египетскую грамматику Гардинера, нижнее бельё, предметы туалета, крем от загара, по упаковке таблеток тайленола и маалокса; взял было и прозак, но потом вышвырнул флакон в мусорное ведро, прекрасно понимая, что это лекарство не потребуется ему, как только он ступит на песок пустыни. Захватил также свой фотоаппарат в чехле и, уложившись немногим более чем за пять минут, предстал перед своими спутниками.
— Я перекрою газовый вентиль на плите и догоню вас, — сказал он. — А вы тем временем садитесь в автомобиль.
Чёрный «меркьюри» вылетел на автостраду пустынного мегаполиса, и Блейк, расположившийся на заднем сиденье, казалось, был загипнотизирован жёлтой мигалкой снегоочистительной машины, двигающейся впереди, которая вздымала белоснежное облако и мягкую волну, опадающую на правую сторону дороги. Позади остался утомительный день, и Уильям подумал, что Гордон, в конце концов, стал для него кем-то вроде доброго Санта-Клауса, который принёс ему подарки рождественским утром, хотя и немного рановато: целое невскрытое египетское захоронение и кто знает что ещё.
Его возбуждала сама мысль о том, что через несколько часов он будет пролетать над водами Нила, а затем погрузится в сухую и прозрачную атмосферу пустыни, его естественную среду обитания, которая вскоре вдохнёт в себя пыль тысячелетий и пробудит сановную личность, проспавшую тридцать веков.
По прибытии в аэропорт Мидуэй Салливэн предъявил какой-то документ охраннику, дежурившему у входа, и тот пропустил его. Они проехали по служебной дороге до трапа «Фалькона-900ЕХ», ожидавшего их с работающими двигателями. Когда прибывшие вышли из автомобиля, их окутало облако изморози, и Гордону пришлось придерживать шляпу на голове, пока они не вошли в самолёт. Блейк следовал за ним и, прежде чем переступить порог, обернулся, чтобы бросить последний взгляд на город, покрытый снегом и полный разноцветных огней. Он вспомнил, как в бытность свою мальчиком в Рождественскую ночь задирал лицо к небу, надеясь увидеть сани Санта-Клауса и его оленей, летящих среди небоскрёбов города в облаке серебряной пурги подобно кадрам в мультипликационном фильме. В этот момент Уильям спросил себя, удастся ли ему когда-либо вернуться сюда.
Салливэн поднялся вслед за ним, и все трое удобно разместились в своих просторных креслах.
«Фалькон» вырулил на взлётную полосу и, подобно дротику, стрелой взвился в серое небо. Немного спустя он уже парил в прозрачной ночи, в рождественском небе, между холодными северными звёздами.
Потрёпанный «мерседес» продвигался в облаке пыли, которую лунный свет на чёрном фоне скал и безбрежной равнины окрашивал в белый цвет, в направлении гигантских развалин Баальбека[11]. Когда автомобиль подъехал ко входу в долину храмов, то остановился, и фары погасли. Шесть колонн Большого храма вздымались к небу, усыпанному звёздами, как столпы беспредельности, и пассажир, разместившийся на заднем сиденье, в молчании рассматривал это чудо, прислушиваясь к мыслям, которые теснили ему душу. Он думал о всех тех, чью смерть видел в многочисленных схватках, коими полнилась его жизнь: тех, кто погиб под бомбёжками, пал в сражении, подкошенный пулемётной очередью или разорванный в клочья либо миной, либо ручной гранатой. Человек думал о всех тех, кто сошёл в могилу от голода и отчаяния, болезней и ран, думал об их душах, которые бродили ночью по пустыне, не ведая покоя.
Несмотря ни на что, это был один из тех редких моментов, когда он мог отдохнуть душой и телом, момент ожидания. Человек открыл окно, закурил последнюю из трёх сигарет в сутки, которые врач разрешал ему как максимальное отступление от режима, и посмотрел на чёрное небо, усеянное звёздами. Именно в мгновения, подобные этому, он вспоминал своё детство и свою молодость, родителей, которых он знал, увы, лишь слишком короткий срок, женщин, которых он не успел полюбить, учёбу, которую не смог довести до конца, друзей, которых не смог навестить. Потому что никогда не имел на то достаточно времени.
Пассажир «мерседеса» вспоминал свои отношения и встречи с самыми разными людьми: нефтяными принцами и эмирами, диктаторами, жаждущими единственно денег и власти, религиозными иерархами, иногда — циниками, иногда — провидцами, молодёжью, снедаемой ненавистью и фанатизмом только из-за невозможности обладать слепо обожествляемыми овеществлёнными символами западного благосостояния, агентами спецслужб, ведущими двойную игру, банкирами, обогатившимися на лишениях бедняков, на самых грязных спекуляциях.
Он использовал их всех, как бы ни было велико его презрение к ним, и ни одному из них не открыл своего истинного имени, ожидая дня сведения счетов, когда самый амбициозный план, намеченный арабом со времён битвы при Пуатье[12], будет воплощён в жизнь, обеспечив ему победу над врагами, власть над территорией, простирающейся от Гималаев до Атлантического океана, и контроль над третью энергетических ресурсов всей планеты.
Пассажир отбросил от себя все эти мысли, когда из мрака появился некто в тёмной одежде и направился к автомобилю. Он проследил за его приближением, пришелец наклонил лицо к окошку и приветствовал его кивком головы.
Пассажир ответил на его приветствие, вышел из автомобиля, последовал за проводником до низкого домика, обмазанного глиной, и вошёл вслед за ним.
Проводник оказался стариком с согбенной спиной и глазами, покрытыми белой пеленой катаракты.
— Добро пожаловать, эфенди, — произнёс он, впустив позднего гостя в дом.
— Какие у тебя новости для меня?
— Хорошие, — ответил старик. — Мне было велено передать тебе: на рынке Самарканда были куплены три осла, как ты приказал, и по сходной цене. Теперь каждого осла по твоему распоряжению ведут в его стойло.
Пришелец одобрительно кивнул головой.
— Хвала Аллаху, — промолвил он, — всё идёт наилучшим образом. Теперь, мой прекрасный друг, извести молодых людей, которые должны последовать за мной в паломничество, что нам надлежит встретиться. С тремя из них мы увидимся в Вифлееме, с тремя в Наблусе и с тремя остальными в Газе.
— Хотите, чтобы я подготовил вам жильё в Мекке, эфенди?
— Нет, друг мой. Это паломничество мы совершим по старинным обычаям, верхом на верблюдах. Не ломай себе голову над этим.
Они обнялись, и посетитель вернулся к автомобилю, ожидавшему его у подножия колонн Баальбека. Старик проводил взглядом удалявшуюся фигуру, которая при его плохом зрении казалась не более чем тенью, затем устремил взор на Храм, и шесть колонн представились ему шестью великанами, в молчании стоящими на страже во мраке ночи, чтобы ни один зоркий взгляд не заметил маленького, уходящего вдаль человека.
Он никогда не видел его раньше, не смог бы описать его потом, в памяти осталась только куфия в чёрно-белых квадратах да серый пиджак, надетый на белую галабию. Тем не менее старик знал, что он разговаривал с самым разыскиваемым человеком в мире, с тем, кого враги стремились заполучить любой ценой.
Имя ему было Абу Ахмид.
Воздух Вифлеема ещё благоухал ароматом ладана, а город до сих пор был погружен в атмосферу недавнего Рождества: тысячи паломников кишели на залитых солнцем улицах города и вдоль прилавков и лавочек базара.
Среди толпы, говорящей на всех языках, пробирался православный священник в клобуке, накрытом длинным покровом, и с серебряной панагией на груди; проследовал монах-францисканец в пыльных сандалиях, подпоясанный верёвкой, а затем мулла с головным убором, обвитым белым тюрбаном, и на них вовсю пялились люди, невольные свидетели того, сколь различными путями идёт человек, дабы достичь одного-единственного Бога.
Никто не обращал внимания на человека с куфией в чёрно-белых квадратах, сером пиджаке, надетом на белую галабию, и шерстяной сумкой через плечо, который покинул город и вошёл в двухэтажный домик с осыпающейся побелкой на перекрёстке между Сук-эль-Берком и Эйн-Азизой.
В пустом доме его ожидала женщина, пожилая вдова, которая провела его от входа до главной комнаты — скромного помещения с полом, накрытым старыми паласами, и несколькими подушками. Она подняла один из двух паласов, явив взору деревянный люк, открывавший вход в подвал, освещённый скупым светом электрической лампочки. Мужчина спускался по перекладинам деревянной лестницы, в то время как она закрывала за ним люк и укладывала на место паласы.
Человек протиснулся по очень короткому и чрезвычайно узкому коридору и попал в другое помещение, площадью примерно два на три метра, также освещённое единственной лампочкой, свисавшей с потолка; на полу лежали циновки. Его ожидали три человека, сидящие на корточках, с лицами, совершенно закрытыми куфиями.
Лицо пришельца также было закрыто куфией, и под низким потолком его голос глухо звучал из-под края куска ткани, прикрывавшего рот.
— Братья, — провозгласил он, — ваша миссия должна начаться, и она имеет такую важность, что от неё зависит успех операции «Навуходоносор» и победа нашего дела. Мы долгие годы изучали причины наших поражений и не повторим ошибок прошлого.
На сей раз мы начнём действовать только тогда, когда нам поступит сигнал, что упаковки доставлены. И мы будем действовать наверняка, без риска. Как вы знаете, речь идёт об объёмистых упаковках, которые привлекают внимание, и потому они будут разделены на три части, по одной для каждого из вас.
Он запустил руку в сумку, извлёк из неё три конверта и передал каждому человеку по одному:
— Здесь наличные деньги и кредитные карточки, выданные «Интернэшнл сити бэнк», а также инструкции, относящиеся к получению и передаче вашей упаковки.
Вы запомните их наизусть здесь, сидя передо мной, а когда вы сделаете это, я уничтожу их. Инструкция также расскажет вам, как связаться с координатором операции на американской земле. Его закодированное имя — «Навузардан», с ним также общайтесь только посредством кода и только по моему точно отданному приказу встретитесь с ним лично.
Если почувствуете, что разоблачены, то взорвите заряды, которые вы носите на себе, стараясь причинить как можно больше жертв среди наших врагов. Не испытывайте жалости ни к старикам, ни к женщинам и детям, как они не испытывали её к нашим отцам, нашим детям, нашим жёнам. Как только ваша задача будет выполнена, вы вернётесь на базу, потому что нам будут нужны такие доблестные и хорошо обученные бойцы, как вы, дабы сражаться в последней битве. — Он отчеканил последние слова так, как будто произнёс священную фразу: «Осада и завоевание Иерусалима».