Уже подходя к дому, я встретил лишь одного человека, своего сверстника Колю Морозова, жившего наискосок от нас, который сказал:
– Ну, Генка, теперь нам конец! – и, помедлив, добавил: – Гитлер напал!
– Ну и что же, что напал, – ответил я спокойно. – Красная Армия разобьёт и Гитлера, и всех, кто к нам сунется. Как япошек на Хасане.
– А вот и не разобьёт. Гитлер захватил всю Европу, и его не одолеть. У него самая сильная армия в мире. Так мой папа сказал.
– Паникёр и трус твой папа, а ещё он враг народа, – ответил я и пошел домой, чувствуя своё превосходство над ним в информированности, но в душу всё-таки закралось сомнение в нашей победе.
Через неделю отец Коли, служивший пожарником, ушел на фронт, и к Новому году на него пришла «похоронка», как и на многих других земляков, призванных в первые дни войны. А мне и сейчас стыдно перед Колей за высказывание о его отце как о
«враге народа». Но что поделаешь? Тогда это слово было уж слишком популярным и вместе с тем зловещим. Чуть что не так – «враг народа», и поминай как звали.
В шесть часов вечера на площади перед управлением комбината состоялся митинг, на котором выступал отец, директор комбината и ещё какие-то не известные мне люди. Некоторые предлагали записать их добровольцами на фронт. Общий настрой был таким, что немцев мы к осени разобьём. Тем же вечером строгим голосом диктора Юрия Левитана по радио был передан Указ о мобилизации. Отец вернулся поздно ночью, но я этого не слышал.
С утра следующего дня по радио стали передавать сводки Совинформбюро. О первом дне войны сообщили, что немцы отброшены на всём протяжении государственной границы и наши войска взяли в плен пять тысяч пленных.
Но вскоре тон и тема сообщений изменились. Тревожный голос диктора сообщал примерно так: «После упорных и продолжительных боёв наши войска оставили город такой-то». А то и несколько городов. От таких сообщений на душе появлялось подавленное настроение.
Отец повесил в комнате на стене рядом с радиодинамиком карту Европейской части СССР и стал на ней кружочками отмечать сданные врагу города. В конце месяца он отметил Минск и сказал самому себе: «Это уже попахивает катастрофой». Значения этого слова в то время я ещё не понимал, но подумал, что это тоже очень плохо.
На другой день неподалеку от нас на территории
Горно-спасательной части появилось две или три грузовых машины. Их кузова заполнили мужиками. В воздухе стоял громкий стон. Вот машины двинулись и стали набирать скорость, а за ними бежали и что-то кричали женщины и подростки. Некоторые из них падали, но, поднявшись, продолжали бежать, пока машины не скрылись в дорожной пыли за обогатительной фабрикой. И так продолжалось несколько дней.
Третьего июля я, как обычно, был с Валей в детсаде. Во второй половине дня, когда заканчивался «мертвый час», воспитательницы всполошились и забегали со словами о Сталине. В одной из больших комнат было радио и около него собрались все работники и кое-кто из детей старшей группы, в том числе и я. Стояла гробовая тишина, и в ней звучала речь Сталина. Я слушал её от начала и до конца. Он говорил не торопясь, спокойно и уверенно, отчеканивая каждое слово. У многих на глазах были слёзы. Я запомнил многие его фразы о том, что враг занял всю Прибалтику, Белоруссию и значительную часть Украины, что надо создавать партизанские отряды, взрывать и сжигать всё, что невозможно вывезти, и рассказал об этом дома. Мама сказала, что она тоже слушала эту речь и поняла, что эта война будет тяжёлой и долгой. А ещё добавила, что Сталин говорил доходчиво, на русском языке, хотя по рождению был осетином, а вовсе не грузином, как об этом было принято считать.
Вскоре стали приходить сообщения о зверствах немцев на захваченной территории и появились первые «Боевые киносборники» с участием популярного артиста Бориса Чиркова, где наши умные бойцы одолевали глупых гансов и фрицев.
Утром первого сентября отец отвёл меня в первый класс начальной школы. По пути в столовой он купил для меня две пышки, чтобы было чем подкрепиться на перемене. Но вскоре была введена карточная система на продукты и пышки из продажи исчезли, как и многое другое. Началось недоедание, а с ним в общество пришли и болезни: коклюш, чесотка, педикулёз и фурункулёз. Не минула и меня эта беда, всё тело покрылось чирьями, а Валю до полусмерти забивал проклятый коклюш. Заходясь в кашле, он синел, падал на пол и корчился в муках. И с этим ничего нельзя было поделать. Лекарств от коклюша не было, и лечили его настойками из трав. Из аптечных лекарств были только йод, вонючая ихтиоловая мазь, стрептоцид, касторка и рыбий жир, да и тот незаметно исчез, поскольку его использовали для жарки картофеля и овощей.
В школе на большой перемене каждому ученику давали по булочке, на которые собирали по пять копеек, а также по тарелочке горячей каши за счёт средств профкома комбината. Раздавать кашу поочерёдно приходили наши мамы. При некоторых из них были маленькие дети, которых невозможно было оставить дома. Их подсаживали к старшему брату или сестре на колени, и они вместе ели кашу из одной тарелочки, а затем поочерёдно её вылизывали.
К ноябрю в нашей школе разместился госпиталь для раненых фронтовиков. Нас же перевели в среднюю школу, и заниматься там стали в три смены.
На уроках пения стали разучивать новые военные песни, и в первую очередь песню «Вставай, страна огромная!». И, конечно же, «Синий платочек», начинавшуюся словами:
По моему глубокому убеждению, это была одна из самых популярных песен военного времени.
Отпуска на комбинате были отменены. Везде висели плакаты с лозунгами «Всё для фронта! Всё для победы!». Отец редко появлялся дома, большую часть времени находился в шахтах и на обогатительной фабрике, а маме говорил, что его задача – это дать стране как можно больше золота.
На введение карточной системы на продукты, особенно на хлеб, население посёлка отреагировало не только с недовольством, но и с присущим нашему народу юмором. Так, в общественной уборной около столовой комбината на стене сначала появился такой рисунок: за столом вполоборота сидит толстый дядя с растянутой гармошкой на коленях. С другой стороны впритык сидит очкарик и что-то пишет. А в стороне в пляске изображен ещё один. Через день под рисунком появился текст такого содержания:
Позднее к рисунку добавились комментарии, в том числе и непристойного содержания. Надо сказать, что в те времена общественные туалеты, наряду с основной своей функцией, выполняли роль Интернета, где люди свободно выплёскивали в «эфир» свои мысли и соображения по поводу того или иного события. Так что свобода слова процветала и в сталинские времена, но в своеобразном виде. Позднее от отца я узнал, что Джумм был главным инженером, а Гаранин – директором отделения «Золотопродснаба».
С весны 1942 года все стали садить картофель как единственное подспорье избежать голода. Для этого использовались любые свободные участки земли. И мне пришлось изведать тяжёлый сельский труд.
Все наши надежды на скорую победу развеялись как дым и целых четыре года мы жили надеждой, что всё-таки одолеем немцев. За это время мне пришлось повзрослеть не по годам и ко мне пришло то понятие, которое принято называть мудростью.
Но были радости и ликования. Первой такой радостью стало сообщение о разгроме немцев под Москвой. Второй радостью стало сообщение о Сталинградском «котле». Затем были Курская дуга и начало освобождения Украины. Далее успешный 1944 год с его знаменитыми десятью «сталинскими ударами».
Наградой за все лишения нам стал май 1945 года. Но об этом я поделился с читателем в повести
«Погубленный талант».
У отца к его сорокалетию в 1943 году уже посере-брились виски, а в 1945 году он был седым уже наполовину. Сказалось нечеловеческое напряжение военных лет. Да и скончался он так и не дожив до «счастливой» старости. Отрадно одно: в основание нашей общей Победы и им был положен свой кирпичик. Теперь его образ занимает достойное место в Бессмертном полку.
Брат и сестра, подорвав своё здоровье в военные годы, прожили недолго. Валя, красавец мужчина, вылитая копия отца по внешности и по характеру, заслуженный мастер профтехобразования РСФСР, скончался в Москве от инсульта в возрасте 46 лет. Галя ушла из жизни в 53 года. А мама скончалась на девяносто втором году жизни, оставив мне в наследство, как старшему из детей, крепкое сибирское здоровье.
В какую же цену обошлась нашему народу победа в этой войне? Существует много источников, данные в которых существенно разнятся по людским и материальным потерям.
Официальные данные о демографических потерях – 26 миллионов 600 тысяч человек. Из них 20 миллионов – мужчины.
Численность мирного населения, истреблённого фашистами и их приспешниками на оккупированной территории СССР, – 7 миллионов 400 тысяч. Из них 217 тысяч детей. 5 миллионов 269 тысяч 513 советских граждан насильно вывезены на работы в Германию. Число преждевременно умерших от воздействия оккупационного режима составляет не менее 4 миллионов 100 тысяч человек. Данные о преждевременной смерти (особенно детской) в тылу отсутствуют. Их либо вообще нет, либо они строго засекречены. Общее число жертв среди мирного населения – 13 миллионов 700 тысяч. Военными трибуналами осуждено около 1 миллиона солдат и офицеров Красной Армии за трусость, отступление без приказа, мародёрство, измену, «самострелы», антисоветскую агитацию, дезертирство и проч. Из них расстреляно 135 тысяч, направлено в штрафбаты 423 тысячи, посажено в лагеря 437 тысяч.
В статье Б. Соколова «Сведение счётов» (журнал «Вокруг света» № 1 2012 г.) приводится ужасающая статистика соотношения потерь СССР и Германии. Общее число погибших и умерших: СССР – 43 448 000 человек, Германия – 5 950 000 человек.
В том числе: а) гражданских лиц: СССР – 16 900 000, Германия – 2 000 000; б) военнослужащих: СССР – 26 548 000, Германия – 3 950 000.
Президент Международного центра по розыску и увековечиванию памяти защитников Отечества генерал-полковник Кашурко в статье «Выстраданная Победа» приводит следующие данные. Ранено – 46 млн. 250 тыс. человек. Вернулись домой – 775 тыс. чел. с разбитыми черепами. Одноглазых – 155 тыс. Слепых – 54 тыс. С изуродованными лицами – 501 342 чел. С кривыми шеями – 157 565 чел. С разорванными животами – 444 046 чел. С ранениями в области таза – 630 259 чел. С оторванными половыми органами – 28 648 чел. С повреждёнными позвоночниками – 143 241 чел. Одноруких – 3 147 000 чел. Безруких – 1 млн. 10 тыс. Одноногих – 3 млн. 255 тыс. Безногих – 1 млн. 121 тыс. С частично оторванными конечностями – 418 тыс. 905 чел. Полностью безруких и безногих, так называемых «самоваров», – 85 тыс. 942 чел.
По немецким источникам, СССР потерял в войне 30 миллионов человек.
В пригородных поездах, на вокзалах, базарах, в портах и даже у кладбищенских ворот попрошайничали сотни тысяч калек из числа фронтовиков. Это в 1946 году поэтесса Анна Баркова отразила в стихах о бедах воинов-победителей. Позволю себе процитировать несколько строк из её «Песни победителей»:
В памяти нашего поколения эта война осталась навсегда, и её оттуда ничем не вырубить. Как мне кажется, исходя из многих данных, она даже повлияла в худшую сторону на генетический код нашего народа. Нечеловеческие лишения и величайшее нервное напряжение сделали своё дело:
после войны появилось поколение, уступающее довоенному в любознательности и умственном кругозоре, нравственности и моральных устоях, а главное – в физическом и психическом здоровье и долголетии.
В 1965 году я посетил Усть-Карск, где в 1950 году окончил семилетнюю школу. Наша бывшая преподаватель биологии и химии Августа Максимовна Цивинская, беседуя со мной, сказала так:
– Ты знаешь, Гена, я всё сравниваю нынешнее поколение учеников с вашим. Вы, несмотря на войну и связанные с нею лишения, как голод, холод, плохая одежда и тяжкий труд, в домашнем хозяйстве, да и в колхозе на воскресниках и в школе на заготовке дров – всё-таки были бойкими, подвижными и очень любознательными. И к тому же шаловливыми. Вспомни, как и тебя приходилось удалять с уроков за шалости. Но зато какие великолепные у тебя были знания! А как вы любили нашу природу! Проводили на ней всё свободное время. А современные ученики совсем другие. В них меньше энергии, они уже не шалят на уроках, как вы когда-то. У них не блестят глаза так, как блестели у вас. За партой сидят будто пришибленные. В них с детства заложен внутренний страх и нет той раскованности, что была у вас. Я не говорю, что они хуже или глупее вас. Они тоже умные, но по-своему. Но они уже другие, менее активные. В них нет той, вашей живинки. Вот это меня и тревожит как биолога. Что же с ними будет?! А главное, что будет с их детьми и внуками? И вообще, чем это откликнется в будущем?!
На этой тревожной ноте позвольте мне закончить свой рассказ. Живите и радуйтесь каждому новому дню!
Погубленный талант
Повесть-быль
Вступление
Детство моё совпало с военным лихолетьем. Когда началась война, мне исполнилось восемь лет и я пошёл в первый класс в посёлке Вершина Дарасуна Читинской области, где мой отец был парторгом ЦК ВКП(б) на комбинате «Дарасунзолото». Принадлежал он к новому поколению партийных управленцев, не обременённых идеей «мировой революции» и пришедших на смену старой ленинской гвардии, уничтоженной Сталиным в результате кровавых чисток тридцатых годов. Назначен он был на этот ответственнейший по тем временам пост в конце 1939 года в возрасте 36 лет, после совещания в ЦК ВКП(б), где в числе других получил личное напутствие секретаря ЦК Маленкова Г. М. Стране для укрепления обороны требовалось всё больше золота, а поэтому отец дома почти не бывал, постоянно находясь на производстве, то в шахтах, то на обогатительной фабрике. Изредка появляясь, он успокаивал маму и меня и, сверкая своими карими глазами, восклицал: «Мы им ещё покажем кузькину мать! Победить Россию невозможно!»
Затем поочерёдно брал на руки и целовал моего пятилетнего брата Валю и двухлетнюю сестрёнку Галю. Меня же гладил по голове и приговаривал: «Будь умницей и слушай маму, если со мной что случится!» Что он имел в виду, оставалось только догадываться.
Осенью ввели карточную систему. Исчезли многие продукты, началось постоянное недоедание. Временами казалось, что чувству голода не будет конца. В некоторой степени выручала матушка-природа – на склонах окружавших посёлок гор поспел шиповник, и я со сверстниками после уроков бегал собирать его ярко-красные и сладкие плоды. А весной сорок второго года все стали садить картофель как спасительное средство от голода и основной источник питания.