— Оставь немного и мне масла, — крикнул казак, возившийся у другой пушки, — а то колесико уже не крутится.
Первый казак отставил жестянку под кустик и начал рассматривать зубок сбоку тела орудия.
Василек подошел ближе. Вокруг стояли ящики со снарядами и валялись стреляные гильзы.
Поодаль слонялись еще казаки, но они не обращали на Василька внимания; только тот лупоглазый, что был возле пушки, заметил его и спросил:
— Ты чего здесь шляешься?
— Батю ищу, — нахмурившись, ответил Василек.
— А что твой батя делает?
Василек помолчал и нехотя ответил:
— Батя стрелять умеют!
— Молодчина твой отец. Ты с этого хутора? — он кивнул на усадьбу. Это был хутор кулака Корсуна — за огородом тянулись длинные коровники, крепкие конюшни и большие скирды хлеба. — Вынеси нам сала!
— А это далеко стреляет? — заинтересованный пушкой, спросил Василек.
— Как стрельнет, так аж на ту сторону реки достанет.
— Туда нельзя стрелять! — хмуро сказал Василек.
— Это почему же нельзя? Там ведь красные..
В это время от другого орудия позвал солдат:
— Боровик, слышь Боровик, дай мне твой разрядник!
— На, отнеси это тому дяде, — сказал лупоглазый Боровик и передал Васильку длинную палку с круглой щеткой на конце.
Возле второго орудия усатый казак встретил Василька словами:
— Глянь, это у нас новый вояка! Еще и грамотный! А ну покажи книжку. Евангелие?
Шарко, заметив, что чужой протянул к Васильку руку, ощетинился и зарычал.
Казак от неожиданности отскочил и замахнулся на Шарка щетиной. А Василек запрятал отцовскую фуражку и книжку за пазуху.
Второе орудие было открыто. Казак засунул в него щетку и начал водить ею по стволу.
— Это вы чистите? И мама стекло от лампы так чистит.
— Точно так, — серьезно ответил казак.
— А разве пушка светится?
— Она как засветит, парень, так и небу жарко станет.
— А зачем вы чистите?
— Чтобы не было там песчинок, — ответил так же серьезно казак. — А то только захочешь стрельнуть, а она бах-трах, и уже без носа.
— Пушка без носа! — Василек даже рассмеялся. — А ну покажите, как бах-трах.
— Я тебе покажу! Убирайся-ка прочь! А то я тебя самого как заложу в пушку, так ты тогда останешься без носа.
Василек попятился. Возле ящиков со снарядами стоял долговязый командир с трезубцами, вроде вилки, на воротнике и смотрел в поле через бинокль.
Шарко поднял морду, что-то нанюхал и бочком шмыгнул под кустик, где лежали продолговатые жестянки. Чуть дальше валялись брезентовые ведра, какие-то большие ключи и разбитые ящики.
Василек подошел к командиру.
— И у меня есть такое стекло: как посмотришь, так все красное — и небо, и земля.
Командир отвел от глаз бинокль и удивленно взглянул на мальчика.
— Дайте я посмотрю, дядя, — продолжал Василек.
— Ты же ничего не увидишь! Ну, на, посмотри. — Он тоже, видимо, думал, что мальчик из этого хутора, и поэтому охотно снял через голову ремешок.
Василек приложил большой бинокль к глазам. На стекле зашевелились огромные пятна, затем показались ветви, а когда он поднял немного голову, то блеснула река, будто под самыми ногами, а за рекою несколько хаток. Возле крайней хатки ходил кто-то с винтовкой за плечами.
— Увидел что-нибудь?
— Вот речка! Вот близко, и хаты вот! — И он протянул вперед руку, словно хотел схватить хату. В это время из кустов выкрикнул телефонист: — Батарея, к бою! Противник сосредоточивается в селе за рекой!
Командир выхватил у Василька бинокль, приложил к глазам и повторил команду: — К бою!
Из кустов, что были сзади батареи, к пушкам подбежали еще несколько казаков и засуетились, как муравьи. Одни подносили снаряды, другие ворочали орудия за правило, а еще другие крутили колесики, отчего орудия водили головой то в одну, то в другую сторону или вниз и вверх.
У второй пушки колесики почти совсем не вращались, и казак побежал под кусты взять масло.
Из кустов выскочил, облизываясь, Шарко и приготовился удирать.
— Где масло? — кричал казак, нервно разбрасывая пустые жестянки. — Масло где, Боровик? У меня механизм заедает.
— Вон перед твоим носом стоит жестянка!
— Да ведь она уже пустая! — казак глянул на замасленную морду Шарка и вытаращил глаза так, будто перед ним стоял не обыкновенный пес, а страшный лев.
— Собака съела. Ах ты, проклятая!.. — И наклонился за комом земли…
Шарко, увидев, что его разоблачили, поджал хвост и шмыгнул в кусты.
Василек, напуганный проказами Шарка, хотел тоже удрать, но в это время в пушки заложили снаряды, закрыли затворы и по команде «Огонь!» дернули шнуры. Блеснул огонь, и раздался страшный выстрел. Василек с испуга вскрикнул и бросился бежать.
Из кустов выскочил Шарко и тоже изо всех сил помчался на огороды.
Василек остановился у самой скирды соломы. Слезы сами текли по его щекам. В это время за рекой снова бухнуло, но уже тише, и над его головой кто-то крикнул: — Перелет!
Василек отошел от скирды и увидел на ней чубатого казака, тоже с двумя трубками у глаз. Казак сидел в гнездышке и только спереди для головы сделал в соломе дырку.
— Пхе, — произнес Василек. — Думает, спрятался, а я побегу и скажу бате, нарочно скажу.
На батарее снова послышалась команда: «Огонь!» — и два выстрела потрясли воздух. Дым и пыль окутали батарею. Но на этот раз Васильку было уже не так страшно, и он начал снова приближаться к пушкам.
Казак с острыми усами, вертевший колесики, все еще ругал Шарка. Василек поискал глазами и увидел далеко на огороде в ботве картофеля только его морду. Шарко боялся подходить ближе и виновато скулил.
— Дурак, здесь ничего страшного нет, — сказал ему Василек и прошел еще несколько шагов. Шарко столько же пролез в кустах картофеля.
Пушки стрельнули еще раз и замолчали.
Теперь уже слышны были одинокие выстрелы с той стороны реки, но снаряды рвались где-то за хутором. Там будто трескалась земля, и за каждым взрывом поднимался вверх столб дыма.
— Туда сколько угодно бейте, — сказал командир, — лишь бы не сюда.
Василек догадался, что с той стороны не могут попасть в эту батарею, и по-заговорщицки сказал, обращаясь, к Шарку: — А я скажу батьке, где стоят пушки, нарочно побегу и скажу.
Ему лишь хотелось сначала посмотреть, что это так сильно грохочет.
После стрельбы казаки открыли в пушках затворы, попрятались в тени и начали свертывать папиросы.
Василек боязливо приблизился к первой пушке и заглянул в ствол. Через него виднелись тучки на небе. Перед носом была ручка на затворе, которой щелкал казак. Василек тоже нажал и щелкнул. Это ему понравилось. Он начал раскачивать затвор, который одновременно щелкал я о зубок на пушке.
Кто-то из казаков крикнул:
— Ты что там делаешь! А ну убирайся оттуда! Игрушку нашел!
Василек воровски оглянулся, отступил было немного, но потом снова подошел и начал ударять затвором о зубок, о тот самый, который раньше осматривал казак. Зубок был уже с трещиной. После третьего удара он хрустнул и упал на землю.
Замок уже больше не щелкал.
Василек испуганно забегал глазенками, отошел к другой пушке и, будто оправдываясь, пробормотал:
— Это чтобы не стреляли в батю. Я и эту побью. Я ее так заткну, что и пуля не вылезет!
Он зашел наперед. Казаки все еще прятались в тени, а за высоким щитком пушки Василька и совсем не было видно.
Василек нашел большой ком земли и начал забивать им ствол. От удара ком раздробился, и песок посыпался внутрь ствола. Он нашел еще больший ком, который бы наверняка закрыл всю дыру, но снова послышалась команда телефониста.
— Батарея, к бою! Красные наступают на переправу! Из-за реки загремела стрельба. На батарее снова поднялась суматоха.
Василек, чувствуя, что он напроказничал, теперь уже не показывался казакам на глаза, а обойдя пушки, забежал в кусты и оттуда высунул лишь голову. Рядом выглядывала голова Шарка.
— Скорее там возитесь, первое орудие! — крикнул командир, так как второе было уже заряжено и орудийный начальник в знак его готовности поднял вверх руку.
С первым же орудием что-то случилось. Казак никак не мог закрыть затвор.
— Зубок кто-то сбил, пан сотник! — наконец выкрикнул он испуганно.
Из кустов снова послышался нетерпеливый голос телефониста:
— Скорее стреляйте, красные уже подходят к переправе!
Тогда сотник сердито скомандовал:
— Второе орудие, огонь!
Орудийный начальник взмахнул рукой, усатый казак дернул за шнур, блеснуло красное пламя, загудела земля, и что-то гулко прожужжало в разные стороны. Когда развеялся дым, Василек увидел, что от второй пушки осталась лишь половина, всю переднюю часть до самого щита разорвало и куски разбросало неизвестно куда.
— Без носа пушка осталась, — весело сказал Василек. Сотник со злости даже побледнел, затопал ногами, с кулаками бросился к казакам.
— Кто это натворил?
Казак вытаращил глаза. Он сам не понимал, что случилось.
— Может быть, тот мальчуган? — оглянулся он вокруг. — И смазку съели.
— Только враг мог такое сделать! Где этот проклятый мальчишка?
Василек, услышав, что говорят о нем, тихонько выбрался из кустов, влез в ботву картофеля и пополз на животе дальше в огород. Шарко радостно лизнул его в нос и, довольный, быстро побежал впереди.
— А я сказал, что испорчу им все, чтобы не стреляли в батю, — говорил Василек, обращаясь к Шарку. — Ты только масло съел, а я аж две пушки побил.
За огородом стояла другая скирда соломы. Василек с Шарком, уверенные, что убежали далеко, присели передохнуть под лестницей, приставленной к скирде. С того берега реки послышалась стрельба.
Василек выскочил на старое пепелище и вытянул шею, но ничего не мог увидеть за деревьями.
— Вот если бы такие стеклышки были, как у того командира, — проговорил он, обращаясь к Шарку, — даже за село увидел бы.
Шарко сочувственно завилял хвостом, отбежал на кучу пепла и поднял лапу. Василек погрозил ему, чтобы он не вылезал, и вдруг увидел на земле обломки оконного стекла. Решив, что такое стекло может заменить бинокль, Василек взял одно стеклышко, вытер о штанишки, посмотрел в него, но и теперь деревья заслоняли реку. Он оглянулся, заметил лестницу и полез на скирду. Шарко запрыгал у лестницы.
Со скирды было видно далеко в обе стороны речку, за нею село, против села через речку тянулся мост. Возле моста сновали какие-то люди, и там вспыхивали дымки, а над всем стояла пыль. Около хутора после каждого удара земля взлетала вверх, и долго на том месте тучей висела густая пыль. Василек приложил к глазу кусок стекла. Солнце светило прямо в глаза, и стекло остро блеснуло в его руках.
За рекой снова ухнуло раз и другой, но снаряды понеслись уже не за хутор, а прямо на скирду соломы. Красные, видимо, думали, что блеснул на солнце бинокль у петлюровского наблюдателя.
Снаряд сначала свистел, потом начал реветь. От страха стекло выпало у Василька из рук и снова ярко блеснуло на солнце. Его самого будто ударило в грудь упругим ветром, и он упал на спину.
Снаряды перелетели через солому и разорвались возле черешни, где стояли лошади. Там поднялся крик, а Шарко сердито залаял. Василек со стеклом в руках встал на ноги и снова склонился со скирды, чтобы посмотреть, почему лает Шарко.
Шарко лаял в сторону огорода. По картофелю напрямик к лошадям бежал взволнованный командир с биноклем. Он быстро взглянул на собаку, потом на солому и увидел на ней Василька со стеклом в руках.
— А, так ты вот какой! — рассвирепел командир. — Подаешь сигналы! Помогаешь большевикам! — Вытащил из кобуры револьвер и бросился к лестнице. Шарко, заметив это, напал на командира. Сотник отбросил его ногой и полез на скирду.
Василек не понимал, почему внизу кричит долговязый командир в серой шапке, а затем подумал, что, быть может, его разыскивают, и хотел уже удрать назад по лестнице, но навстречу лез злой сотник. Он бросился в другой конец, хотел сползти, но было высоко и страшно; тогда Василек вырыл гнездышко в соломе и притаился, убежденный, что так его трудно будет найти. Когда же показалась над соломой голова командира, он сильно перепугался и не своим голосом закричал:
— Мама? — закричал так страшно, что испугал даже командира.
В это время над их головами проревел снаряд. Скирду вздыбило ветром, командира сдуло с лестницы, а Василька подбросило вместе с соломой, и он исчез.
Красные, уверенные, что наконец-то пристрелялись, продолжали стрелять и тогда, когда не стало на соломе Василька. Большие снаряды сердито кромсали деревья, рыли огород, рвали плетни: весь хутор заволокло густым дымом и пылью. Стреляли уже где-то близко и из винтовок. Напуганным петлюровцам нечем уже было отбиваться, и они начали изо всех сил удирать за хутор пешком и на лошадях. А еще немного погодя на полянку выскочили бойцы со звездами на фуражках.
На поляне остались лишь одинокие, искалеченные пушки да разбросанные батарейные вещи. Впереди бежал бородатый. Увидев пушки, бойцы от неожиданности отступили назад, за кусты. Потом из кустов показалась одна, другая, третья голова. Они внимательно присматривались к батарее, но возле пушек не было ни одного гайдамака.
— Да они испорчены, пушки, — сказал бородатый. Тогда красноармейцы смело выбежали на поляну.
— Это наша батарея им так всыпала, — сказал другой красноармеец.
Бородатый красноармеец обошел поляну; вокруг валялись ящики из-под снарядов, гильзы, брезентовые ведра, телефон, но воронки от снарядов были дальше.
— У них здесь что-то случилось, — сказал он. — Это не нашим снарядом отбит нос пушки.
— Может, кто умышленно сделал, — сказал другой. — Смотрите, вот зубок отбитый.
— Спасибо ему, а то мы еще долго не могли бы через мост перебраться.
— Просто дышать, проклятые, не давали.
Бородатый осмотрел обе пушки.
— Наверно, какой-то партизан красный.
— Может быть, и лошади остались?
— А ну ищите, — скомандовал он. — Да смотрите внимательно, чтобы на засаду не напороться.
Красноармейцы осторожно пошли через огороды к черешням, осматривая по дороге каждый кустик. Возле скирды они заметили собаку, которая сидела на соломе и повизгивала, настораживая уши и внимательно всматриваясь в солому.
Бородатый удивленно замигал глазами. — Шарко! Да это же Стародуба пес! Откуда он здесь взялся?
Шарко завилял хвостом и снова уткнулся в разбросанную солому, настороженно вслушиваясь. Бородатый красноармеец пожал плечами, посмотрел на хутор, оглянулся вокруг. Из Грякова, где жил Стародуб, отец Василька, до этого хутора было не меньше пяти верст, и один пес сюда не прибежал бы. Но сейчас его интересовало поведение Шарка.
— Может, там беляк запрятался? Пойдите посмотрите. Два красноармейца начали разгребать солому, пока не увидели под ней мальчика. Он был бледен и, казалось, крепко спал. Красноармеец приложил запыленное ухо к его груди.
— Живой. Нашим снарядом, наверно, контузило. Они оставили его на соломе и побежали догонять бородатого.
Бородатый, услыхав о ребенке, быстро вернулся назад. В контуженном мальчике он сразу узнал Василька. Василек был в длинных штанах с одной подтяжечной через плечо. Подтяжечка теперь была оторвана. Чтобы облегчить мальчику дыхание, бородатый расстегнул рубашонку и поясок на штанишках.
Из-за пазухи выпала книжка «Политграмота» и фуражка с дырочкой над ухом. Он посмотрел на простреленную фуражку и вытер ею покрасневшие глаза.
— Отца, наверно, искал, — и осторожно поднял мальчика на руки.
Когда Василька положили на подводу, он открыл глаза и недоуменно обвел взглядом склоненные над ним лица. Бородатого он не узнал, но на фуражке другого красноармейца увидел звезду и быстро поднялся.
— Где батя? Пускай домой идет… гайдамаки с чубами маму побили, и пожар…
Один красноармеец глубоко вздохнул.
— А отца в госпиталь уже повезли.
— Найдем отца, — сказал бородатый. — Ты полежи немножко, а отец как только выздоровеет, так тебя и возьмет. Ляг.