Под русским знаменем - Красницкий Александр Иванович "Лавинцев А." 10 стр.

Скобелев понял, какое серьёзное преимущество на стороне русских, и естественно воспользовался им.

Испросив разрешение у начальника края Кауфмана, Михаил Дмитриевич сформировал сильный отряд и пошёл с ним за Сырдарью. Этого кокандцы никак не ожидали. В зиме они видели лютого врага. Русские же — верного союзника. Редко где пробовали кокандцы оказывать сопротивление отряду. Они разбегались при приближении Скобелева. Скрепя сердце, русские разоряли жалкие селения беглецов, чтобы не было им куда возвратиться после ухода войск. Это была печальная необходимость, но ничего иного нельзя было придумать. Враг всё ещё оставался неукротимым. Разбитые и разогнанные в одном месте, кокандцы собирались в другом. Абдурахман-автобачи и Батырь-тюря действовали с несокрушимой энергией. Они успели собрать у Андижана свыше 20 тысяч кипчаков, укрепили город и приготовились к отчаянному сопротивлению. Скобелев со своим отрядом, доходившим численностью до 2800 человек, явился к Андижану. Дважды он предлагал кипчакам сдаться, обещал помилование и забвение прошлого. Упорные полудикари отвечали на предложения насмешками. Тогда заговорили русские пушки. Чугунный град посыпался на несчастный город. Рухнули непрочные глиняные стены, запылали высохшие под палящим солнцем жилища и вместе с тем на город двинулась стройными, грозными колоннами русская пехота, а позади её во всех направлениях вытянулись казачьи сотни, приготовившиеся к преследованию неприятеля... Недолог был бой. Победный клич русских загремел в городе. Андижан был взят, однако эта победа ещё не довершила собой дела. Скопище кокандцев рассеялось, вожди же всё-таки успели бежать, и, несмотря на понесённое поражение, собрались они в нескольких переходах от Андижана около городка Ассаке. Скобелев Андижан бросил. Он посадил пехоту на арбы и понёсся со всем отрядом к новому убежищу неприятеля. Переходы были пройдены с такой быстротой, что кипчаков застали здесь врасплох. Они стояли на высотах, и в руках другого воинства позиция их была бы очень сильной. Но Скобелев знал, с кем имеет дело. Прямо с марша он повёл своих солдат в бой. Кипчаки сопротивлялись с мужеством погибающих, но все их усилия были напрасны. Русские обошли их и с флангов, и с тыла. Гибель всего скопища была неизбежна, это поняли и оба вождя Абдурахман и Батырь-тюря. Они преклонились перед неизбежным и сдались с остатками своих полчищ на милость победителя...

Талант полководца сломил силу... Абдурахмана отправили в Екатеринославль. Спустя месяц после победы при Ассаке Коканд был занят войсками Скобелева вторично. В промежуток полковник Меллер-Закомельский и начальник его штаба капитан Куропаткин, посланные Скобелевым против последнего вождя кокандцев Фулат-бека, дважды разгромили кипчаков и его самого захватили в плен. 19 февраля 1876 года Кокандское ханство было навсегда присоединено к России и преобразовано в Ферганскую область.

Высочайшей волей победитель кокандцев Михаил Дмитриевич Скобелев был назначен первым генерал-губернатором этих новых русских владений в глубине Средней Азии.

На первых же порах своей новой деятельности Скобелев проявил выдающиеся административные способности. Доселе он с полудикарями-кокандцами действовал оружием, громил их полчища, сжигал их кишлаки, разрушал их города, теперь он принялся действовать добром и лаской. Скобелев был доступен для всех, кто бы ни приходил к нему. Обиженные находили в нём защитника, обидчики — строго, но не лицеприятного судью. Он старался продемонстрировать, что на суде и туземец, кипчак или киргиз, и свой, русский, одинаковы. В то же время Скобелев не действовал в разрез с установившимися обычаями. Он пользовался каждым случаем показать, что русские уважают старину побеждённых и пришли в их страну не за тем, чтобы переделать всё на ( вой лад, а с тем, чтобы дать возможность каждому спокойно заниматься мирным трудом. Поступая так, Скобелев быстро вселил и укрепил в населении новых русских областей убеждение, что с русскими лучше жить в мире, чем во вражде, и недавно буйное и мятежное население успокоилось, совершенно примирившись с потерей независимости.

Так было на всём севере Ферганы.

Юг Ферганской области обрамляли высокие Алайские горы, прорезанные глубокими долинами. За Алаем высился Памир — «крыша мира», как называют эти горы на далёком азиатском Востоке. Алай — два хребта, большой и малый, принадлежат к Фергане, а за Памиром раскинулся Афганистан, независимое ханство. Часть же Памира принадлежала и Китаю под общим наименованием Кашгара, с главным городом того же имени но реке Кизыл-Су. В долинах Алая жили кара-киргизы, которыми управляли дахты, до прихода русских зависевшие от кокандского хана. Когда Скобелев завоевал Коканд, алайскими кара-киргизами правила в качестве дахты женщина Курбан-джан, вдова прославленного алайского правителя Алим-бека. Курбан-джан, женщина умная, пользовалась огромным влиянием на всех своих подвластных кара-киргизов. Слава её гремела по всему Кокандскому ханству. Из отдалённейших кочевий приезжали к ней на поклон киргизы. Даже своевольные ханы Коканда и те заискивали перед ней, ибо каракиргизы по справедливости считались храбрейшими из всех населявших Фергану племён. Пятеро сыновей дахты помогали ей править кара-киргизами, и вот Курбан-джан, понадеявшись, вероятно, на недоступность Алая, отказалась от покорности русским, и по её приказаниям шайки кара-киргизов вторглись в мирные кишлаки кипчаков.

Летом из Ферганы в Кашгар отправилась экспедиция с научной целью. Начальником этой экспедиции был любимейший из друзей Михаила Дмитриевича капитан А. Н. Куропаткин. Он должен был исследовать Кашгар, произвести некоторые изыскания и никаких военных целей не преследовал. Алайские киргизы напали на экспедицию. Составлявшие конвой Куропаткина казаки отбили нападение горцев-дикарей, но Скобелев так и запылал гневом, когда узнал об этом дерзком нападении на русского офицера. Над головой Курбан-джан, её семейства и всех её подвластных собиралась гроза. Скобелев никогда не прощал туземцам таких дерзких выходок. Он сам повёл войска в горы на «алайскую царицу».

Но и Курбан-джан не пожелала покориться. Она собрала все горные аулы и отправила навстречу русским многочисленное скопище горцев под начальством старшего из своих сыновей Абдулла-бека, когда скобелевский отряд уже вошёл в горы.

Труден был путь. Алай совсем не был обследован; проходы — почти неизвестны; за каждым утёсом, за каждой рощицей можно было ожидать засады. Но скобелевцы карабкались на недоступные с первого взгляда высоты[1], скользили с них, дрались чуть не на каждом шагу с горцами и всё-таки неуклонно продвигались вперёд. Целью их был большой горный аул Гульчи, где жила с семьёй неукротимая дахта. Гульчи был уже близок, когда в местности, носившей название Ягни-арык, Абдулла-бек преградил русским дорогу. Даже сам Михаил Дмитриевич признал позицию противника неприступной, но это еще не значило, чтобы он не попытался её взять... Во все стороны в горы он разослал обходные отряды. Пока каракиргизов развлекали демонстрациями, то есть только делали вид, что нападают на них, посланные отряды обошли Ягни-арык со всех сторон. Русские появились не только в тылу киргизов и на флангах, но даже забрались на высоты, поднимавшиеся над теми, на которых засели враги.

Абдулла-бек понял, что сопротивление немыслимо, и, проведя своих воинов горными тропинками, ушёл сперва к Памиру, а потом в Афганистан. Гульчи остался беззащитным. Курбан-джан поспешила бежать вслед за сыном, которого уже преследовал почти по пятам посланный Скобелевым «летучий отряд» под начальством князя Витгенштейна. Случилось так, что Курбан-джан, которую сопровождали её младший сын Канчи-бек и внук Мирза-Пояса, попалась в руки китайским разбойникам, и только казачий разъезд Витгенштейна, подоспев вовремя, отбил у них «алайскую царицу». Скобелев в это время был в Гульчи и, узнав, что Курбан-джан уже в руках казаков, поспешил к ней навстречу, оказал ей всякий почёт, обласкал её и убедил, что борьба с русскими невозможна. Умная дахта поняла, что вождь русских прав, и воротила покорность Белому царю. Скобелев оставил её правительницей алайцев и даже собственноручно надел на неё почётный парчовый халат. С тех пор Курбан-джан всегда сохраняла верность России[2].

Почти всё лето провёл Михаил Дмитриевич на кашгарской границе, а когда вернулся из похода — пришли уже вести, что поднимается Русь на защиту балканских славян и что война с турками неизбежна...

XVI

ВОЙНА

Больше года прислушивалась Русь к воплям, доносившимся к ней из-за балканских круч и с берегов Дуная и орлиных гнёзд Черной горы. Вопли доносились жалобные, душу надрывающие, в ушах постоянно звенящие. И заколыхалась Русь, и поднялась она на защиту единокровных братьев, повинных лишь в том, что они были единоверны могучей России. На поля Сербии, без зова, повинуясь лишь голосу своего сердца, полетел один из славных русских орлов — генерал Михаил Григорьевич Черняев. За ним потянулись русские удальцы, и на равнинах Тимока, Дуная закипел неравный бой — бой единиц русских воинов-добровольцев и непривычных к военному делу сербов против многих тысяч турецких солдат, превосходных бойцов, снабжённых лучшим оружием, бесчисленным количеством боевых запасов, превосходнейшими пушками и руководимых опытными вождями. Страшная гроза собралась над несчастной Сербией, гибель княжества казалась неизбежной...

В отдалённейшие уголки России приходили вести из Сербии, и часто слышались в разговоре по поводу их такие слова:

— Черняев-то, Черняев!.. Что и говорить: он Ташкент взял! А если бы ещё нашего Скобелева туда, то ли бы было!..

Где-то далеко-далеко у самой таинственной Индии, на вершинах Памирских гор был этот человек, а о нём говорили и на севере России, и на юге, говорили везде, где были любящие свою родину русские люди. Имя Скобелева знали даже дети. Большинство из них вообще не знало в точности, чего такого совершил Скобелев, кого он победил, какие далёкие царства покорил он, не знали даже его имени «и отчества, но о том, что существует такой Скобелев, который покоряет царства одно за другим, который одерживает в каждой битве победы, это и в то время знали уже во всей России. Около имени Скобелева сама собой создавалась легенда. В молодых войсках солдаты мечтали попасть под начальство Скобелева, создалась слава, но как всё это случилось, какими путями пронёсся из края в край России слух о Скобелеве?

Объяснить всё можно только тем, что разнесли славу отпускные солдаты и офицеры, побывавшие в туркестанских войсках. Ведь тогда только-только вводилась всеобщая воинская повинность; сократился срок службы для новобранцев, и возвращавшихся из-под знамён было многое множество. В Туркестане же, как незадолго перед тем на Кавказе, кипела непрерывная война. Войск туда нужно было много, возвращались отпускные, раненые, больные, признанные негодными к военной службе, и каждый, кто ни приходил домой из Средней Азии, непременно говорил о Скобелеве как о чудо-герое, как о таком отце-командире, какого ещё не бывало, и множилась молва о новом богатыре земли Русской; народ, возрождённый царём-освободителем к новой жизни великим манифестом 19 февраля 1861 года, обрёл себе «своего» героя, и Скобелев стал «нашим» для каждого русского человека, чувствующего простой душой, а не раскидывающего затейливо умом.

Те же, кто умом раскидывал, о Скобелеве были совсем иного мнения.

— Что такого Скобелев сделал! — говорили такие. — «Халатников»-то побеждать не трудно. Вот бы он с турками попробовал, так вся бы его слава, как дым, рассеялась...

Таких, впрочем, было меньшинство...

Михаил Дмитриевич в это время ждал, что и его позовут на войну... Он чувствовал, что может побеждать и не одних «халатников». Уверены в этом были и все, кто окружал его, кто знал его по Туркестану. Но шли дни за днями, Скобелева не звали...

А в несчастной Сербии военная гроза уже бушевала с яростной силой. Сербская тимокско-моравская армия, которой командовал русский генерал Черняев, была разгромлена под Алексинацем, и турецкий главнокомандующий Абдул-Керим-паша вёл свои армии на беззащитный Белград, столицу Сербии...

Вёл и вдруг остановился...

Когда сербами была уже потеряна всякая надежда на спасение, когда казалось, что турки сотрут с лица земли несчастное славянское племя, из России раздалось слово, и турки остановились...

Сербия была спасена, но вскоре после этого война для России стала неизбежной.

Желанная война!.. Русский крестовый поход на вековечного врага и славянства, и православия.

Быстро, один за другим стягивались полки в Бессарабии к границе Румынии, с которой заключён был союз. Русь ликовала. Отцы, как на весёлый пир, отправляли на войну своих сыновей, благословляли дочерей идти на подвиг сестёр милосердия у постелей раненых. Подростки бросали школы и шли в полки вольноопределяющимися. Сам Государь Император Александр Николаевич отбыл из Петербурга в Кишинёв, чтобы там объявить эту желанную вону, и вот на одной из железнодорожных станций Его Величеству был представлен седой как лунь фельдфебель, ветеран Отечественной войны, украшенный многочисленными медалями.

Государь милостиво изволил обратить на него внимание и, желая как-нибудь наградить честного старого служаку, спросил его, чего он хочет.

— Прошу принять меня снова на службу Вашего Императорского Величества. Хочу положить свой живот за Царя и Отечество! — отвечал старик, сам еле удерживаясь на ногах от тяжести преклонных лет.

Государя сильно тронул этот неподдельный патриотизм старика.

— Хорошо, куда же ты хочешь поступить? — спросил Государь.

— В отряд генерала Скобелева, Ваше Императорское Величество! — отвечал старик.

Как отнёсся к этому желанию Государь — неизвестно, но приведённый нами диалог со всей очевидностью свидетельствует о громадной популярности Михаила Дмитриевича и в то время, когда за ним не было ничего, кроме побед над «халатниками».

Сидя в глуши Ферганы, напрасно ждал Скобелев зова. Он не дождался его и, наконец, не вытерпев, отказался от военного губернаторства и, бросив всё, помчался на Дунай...

Другой туркестанский орёл — Черняев — был в это время в Малой Азии, где Кавказский отдельный корпус стоял наготове по первому приказанию войти в пределы Турции. Черняеву не нашлось отдельной части в командование, и обидевшийся герой Ташкента совсем покинул армию.

Не так поступил Михаил Дмитриевич...

Он оставил почётное, влиятельное и видное положение военного губернатора огромной области, но и для него не нашлось ничего, никакого определённого места в назначенной к борьбе с турками Дунайской армии.

Может быть, Михаил Дмитриевич тоже был обижен, но ничем не выказал своей обиды, не ушёл, как Черняев, а всё-таки вступил в армию добровольцем.

Его отец, которого он догнал чином, был командиром Кавказской казачьей бригады, и молодой Скобелев занял должность начальника штаба этой бригады.

И это после того, как он уже побыл почти полновластным распорядителем судеб целой страны, недавно ещё упорно боровшейся за свою самостоятельность с русским колоссом!..

Ради любимого дела, к которому звала Михаила Дмитриевича душа, он совершил труднейший подвиг: поборол свою гордость, своё самолюбие. Но главное было совершено: он становился участником великой эпопеи последней четверти девятнадцатого столетия.

Отец приютил сына...

Ведь родители, даже самые суровые и строгие, не имеют предубеждения против своих детей. А среди чужих это предубеждение существовало. В России, на Дунае оно было даже сильнее, чем то, которое чувствовали к Скобелеву его боевые товарищи перед Хивинским походом. Там он победил и предубеждение, и неприязнь, но здесь, на Дунае, никто не видел Скобелева во всём сиянии воинского подвига. Ироническое прозвище «победитель «халатников» преследовало молодого генерала, и ему предстояло теперь победить неприязнь, как победил он её среди суровых туркестанцев, воочию доказав им и походом по мёртвой пустыне Усть-Юрт, и штурмом Хивы, и в битвах под Кара-Чукуль, Махрамом, Минг-гюбе, Андижаном в первый раз, Тюря-Курганом, Наманганом, Таш-бала, Балыкчи, Уиджи-бай, Гурь-Тюбе, вторично под Андижаном, затем Ассаке, Кокандом и своей Алайской экспедицией и исследованиями Кашгарской границы, что Туркестан был для него боевой школой, в которой развился и окреп его военный гений.