— Вот они! Вот они! — протянул руку генерал. — Видите! Идут ли шуйцы?
В клубах порохового дыма неясно виднелась кучка людей, почти окружённых со всех сторон морем красных фесок[4].
А шуйцев совсем немного. Накануне бился этот полк в радишевском отряде, и прислали его лишь для того, чтобы прикрыть отступление. Шуйцы залегли на третьем зеленогорском гребне. Они сыпали пулями в преследовавшие по пятам остатки рот таборы, но турки в пылу своей победы не замечали пуль. Турки вслед за истомлёнными владимирцами и суздальцами взобрались и на третий гребень, и отсюда заставили уйти зеленогорцев... Легендарный бой закончился. После того, как «Сердце Плевны» было взято, всё приобретённое двумя днями нечеловеческих усилий снова перешло в руки неприятеля.
Зелёные горы опять перешли к туркам...
XXVII
СКОБЕЛЕВ В ТРАНШЕЯХ
а военном совете, последовавшем утром нового дня, было решено, что взять Плевну штурмом невозможно, и решили осаждать её. Из Петербурга вызвана была гвардия, а также — знаменитый военный инженер генерал Тотлебен, прославивший себя сооружением севастопольских укреплений.Быстро стали вырастать вокруг Плевны земляные укрепления. Батарея являлась за батареей, и скоро Плевна окружена была кольцом и людей, и орудий... В октябре взяты были укрепления Османа-паши на Софийском шоссе, Горний Дубняк и Телиш. После этого для плевненской армии турок создалось такое положение, что к Осману-паше даже птица не могла пролететь без ведома русских.
Однако турки в Плевне не сидели смирно. То и дело совершались вылазки. Чуть только наступала ночь, вдруг вспыхивали выстрелы, начинался переполох, завязывались ожесточённые схватки, и лишь под утро суматоха затихала.
Всё-таки туркам приходилось не сладко в их «норе». По заведённому генералом Тотлебеном порядку каждое утро на рассвете все, какие только были собраны под Плевной, орудия давали по городу залп. Затем начиналось методичное обстреливание какого-либо одного заранее определённого пункта и так продолжалось до шести часов вечера. Затем следовал новый залп из всех орудий, и пушки замолкали до следующего утра.
Так делали изо дня в день. Изматывали турок.
Михаил Дмитриевич, уже генерал-лейтенант и командир 16-й пехотной дивизии, командовал русской позицией на прославивших его Зелёных горах. Бои под Плевной показали, наконец, всему миру, какого военачальника имеет Россия в лице Скобелева. Сияние славы озарило Белого генерала. Все недоброжелатели его замолчали. Государь вернул ему полное своё расположение. В армии теперь не было генерала, популярнее Михаила Скобелева. Солдаты из полков 16-й дивизии гордились тем, что они служат под его начальством, и хвастались перед товарищами, называя себя «скобелевцами».
На зеленогорской позиции генерал Скобелев теперь являлся полным хозяином. Он немедленно поставил во главе своего штаба произведённого в подполковники друга и любимца Куропаткина. И эти двое людей стали душой Зелёных гор. Они сумели так устроить там свои полки, что те в Брестоваце и на его высотах расположились, будто дома.
Но Скобелеву было мало этого. Его постоянно тянуло вперёд — поближе к туркам, чтобы быть всегда наготове и, воспользовавшись первым удобным случаем, вновь овладеть позициями, которые дважды уже побывали в его руках.
В одну тёмную, ненастную октябрьскую ночь высланы были охотники с сапёрами и к утру... турецкие позиции оказались опоясанными русскими траншеями. Турки пробовали было выбивать русских огнём своих стрелков, но напрасно! Траншеи змеями расползались во все стороны, сеть ровиков оплела всё пространство впереди, и турки были так сжаты, что должны были сидеть в своих норах, не показываясь из них днём и лишь изредка осмеливаясь беспокоить русских ночью.
Как только траншеи довели до хорошей глубины, Скобелев вместе с Куропаткиным поселился в одной из них. Он сумел обставить себя так, что солдаты постоянно видели его. Не проходило вылазки, чтобы он лично не отправлял охотников на турок, давая им наставления, как биться с врагом, как заклёпывать орудия, выбивать неприятеля штыками. Если же турки предпринимали вылазку, сам Скобелев всегда был налицо, и ни разу турецкая вылазка не завершилась даже самой ничтожной удачей.
В тех случаях, когда готовилась новая вылазка, скобелевское «напутствие» солдатам производило на них поистине бодрящее действие, хотя Белый генерал никогда не обращался к ним с пространными речами, а только по-простому разговаривал с некоторыми из них.
Вот выстроился взвод охотников. Они взялись подобраться — практически ползком — к неприятельским траншеям и ворваться в них, давая этим возможность подоспеть как раз во время суматохи товарищам.
Скобелев обходил ряды.
— Ну, молодцы, смотри, сделай дело! — слышался его молодой голос.
— Постараемся, ваше превосходительство! — гремело в ответ.
— То-то постараемся! Надобно, чтобы всё чисто вышло...
— Редуты брали, а тут чтобы осрамиться... Ни в жизнь!
— Редуты, ребята, другое дело. Их взять нужно — а тут только переполоха наделать... Подобрался, кричи «ура!» и действуй штыком, пока турок не опомнится. А опомнился он — ты уходи назад... Измором их доймём, если в честном бою в руки не даются... А чтобы измором взять, покою давать нельзя... Поняли? Начальника, ребята, слушай; сказал он «стой», и ты ни с места... А коли вразброд станете действовать, самим хуже — перебьют вас не за понюх табаку...
Это не высокопарная речь, а понятные каждому солдату слова...
Однажды — это было ещё до того, как Скобелев перебрался в траншеи, — он ночью отправился осмотреть работы. Только что Скобелев в сопровождении нескольких офицеров, перейдя Брестовацкий лог, стал подниматься на первый гребень, как увидел бегущих солдат владимирского полка. Некоторые были с ружьями, другие — без них.
— Это что такое? — закричал Скобелев. — Стой! Что тут за безобразие? Где офицер?
Подошёл испуганный офицер и взял под козырёк.
— Объясните, что это значит? — обратился к нему генерал.
— Ваше превосходительство! Турки открыли такой огонь, что нагнали панику на солдат... Мы ничего не могли с ними поделать! — смущённо оправдывался офицер.
— Как вам не стыдно! — загремел Скобелев. — У вас самолюбия нет! Вы своего долга не знаете... Стыдитесь, молодой человек!
Подошли ещё несколько запаниковавших. Скобелев пристыдил и их. И лишь после этого обратился к ним, к солдатам, спокойно и даже ласково.
— Нехорошо, ребята! — говорил он. — Вы забыли присягу, данную Государю: живота не щадить... Смотрите, загладьте скорее свою страшную вину, иначе я не хочу вас знать, не буду вами командовать... Будьте молодцами... Господа офицеры! Соберите ваших людей, разберитесь по ротам и в полном порядке идите обратно в траншеи...
Сконфуженные солдаты возвратились на позиции и под непрерывным огнём турок докончили все свои работы...
Скобелев явился в траншеи почти что вместе с ними. Оставленные было работы приходились в центре. Справа и слева работы продолжались.
— Спасибо вам, братцы! — заговорил Скобелев, обращаясь к оставшимся на работе. — Спасибо вам за ваши храбрость и старание! Попробуйте, молодцы, к рассвету прорыться как можно глубже. Землю не бросайте вперёд, а только вверх... Ну, ещё раз спасибо. И желаю успеха...
Траншеи были устроены Скобелевым и Куропаткиным на славу — широкие и вместительные. И они ещё сообщались между собой крытыми ходами. Два прикрытых пути проведены были для Брестовацкого лога. По этим ходам доставлялись на позицию патроны, снаряды, приносились котлы с горячей пищей, и всё это исполнялось сравнительно в безопасности. Ежедневно в траншеях выступал хор казанского полка, и это ободряло солдат лучше всяких речей и приказов. Музыка как бы вселяла в них уверенность в безопасности. Турецкие выстрелы не бередили нервов. На траншеях даже появились дощечки-указатели с надписями: «Невский проспект», «Троицкий проспект». Впереди раскидали проволоки, сорванные с турецких телеграфов. Ямы для секретов также соединялись ходами. Иными словами, Скобелев сумел создать обстановку, при которой защитники траншей чувствовали себя спокойно, комфортно, и как будто исполняли они такое дело, какое не грозило им даже малой опасностью...
На турок музыка, доносившаяся к ним из скобелевских траншей, всегда производила впечатление. В первое время они даже стрелять переставали, пока играл оркестр и пели хористы.
Вообще в скобелевских траншеях старались, чтобы время проходило весело...
Когда пришла, наконец, весть о взятии неприступной турецкой твердыни в Малой Азии — крепости Карса, Куропаткин предложил Скобелеву поделиться этой новостью с Османом-пашой. Скобелев согласился. Решили сделать из сшитых воедино попон огромный транспарант, в середине которого — написать по-турецки два слова: «Карс взят». Когда наступила ночь, транспарант этот выставили на краю передовой траншеи и сразу осветили тридцатью фонарями. Турки в первые минуты были, очевидно, удивлены. Они даже затихли. Но затем, когда надпись транспаранта, по всей вероятности, прочитали, началась адская пальба. Турецкие пули изрешетили попоны, так что они стали никуда не годными. Но всё-таки это была забава, очень развеселившая скучавших солдат...
Осень быстро переходила в зиму. Начинали трещать морозы, временами шёл снег. Скобелев ухитрился раздобыть для солдат полушубки.
— И меня, господа, — обратился он однажды при обходе траншей к офицерам, — можете поздравить с обновкой! Отец мне прислал прекрасный полушубок и просил, чтобы я постоянно носил его... Только мне он не нравится: весь чёрный…
Скобелев был несколько суеверен, верил приметам, предчувствиям. Случилось так, что через несколько дней он был легко контужен пролетевшей мимо неприятельской пулей и, смеясь, говорил, что этой контузией он обязан чёрному полушубку...
Однако этот случай напугал всех его приближённых.
— Господа! — сказал Куропаткин, когда Скобелев несколько отошёл. — Если генерал будет становиться на банкет и выставлять себя таким образом на показ неприятелю, становитесь и вы тоже... Я уверен, он это заметит и реже будет рисковать собой...
Так и сделали. Когда немного спустя, Скобелев взобрался со дна рва на банкет и стал рассматривать неприятельские позиции, сопровождавшие его офицеры тоже повылезали наверх. Пули турок сейчас же засвистали у них над головами. Скобелев несколько удивлённо посмотрел на них, но слез, не говоря ни слова, с банкета и пошёл дальше. Через несколько шагов он повторил то же — его спутники немедленно вслед за ним подставили и себя под расстрел турецким пулям.
— Да чего же вы-то торчите здесь! — вспылил генерал. — Извольте все сойти вниз!..
— Но мы обязаны брать с начальства пример! — ироническим тоном заметил Куропаткин. — Если вы, генерал, подвергаете себя опасности, то и нам, подчинённым вашим, жалеть себя нечего!..
Михаил Дмитриевич только молча пожал плечами, соскочил в ров и двинулся далее.
Но предназначенной ему пули генерал всё-таки не миновал. Прошло немало дней, и он всё-таки снова был контужен в спину турецкой пулей — как раз в тот миг, когда спрыгивал с банкета в ров.
Контузия на сей раз оказалась сильная. Скобелев упал... С воплем отчаяния кинулись к нему ближайшие из сопровождения, но генерал уже поднялся на ноги. Лицо его только было несколько бледнее обыкновенного.
— Ничего, братцы, пустяки! — произнёс он, видимо, страдая от страшной боли. — Я, кажется, даже не ранен...
Но страдание оказалось много сильнее этого железного человека. Скобелев чувствовал, что оставаться в траншее долее не может, и, поддерживаемый Куропаткиным и ещё одним офицером-казаком Хомячевским, должен был уйти по прикрытому ходу в Брестовац.
А турки, будто догадавшись, что наделала их шальная пуля, устроили в эту ночь вылазку и дрались с таким упорством и ожесточением, каких они не проявляли ещё с первого дня осады...
В Брестоваце Скобелев помещался в довольно просторной хате и лежал на постели, видимо, сильно страдая от раны, но, несмотря на физические страдания, он старался выглядеть спокойно и даже шутил с приходившими навестить его офицерами.
— Это всё, господа, чёрный полушубок! — говорил он, улыбаясь. — Не надень я его, наверное, ничего не случилось бы... Но во всяком случае это пустяки: скоро снова я явлюсь к вам в траншеи!
Однако, и лёжа в постели, Скобелев не переставал распоряжаться делами. Он устроил ещё батарею у Брестоваца, позади неё расположил перевязочный пункт и через неделю, благодаря своей крепкой натуре, оправился настолько, что смог сесть на коня и явился на позицию.
— Что же, братцы, — рассуждали, увидя его, солдаты, — если сам генерал наш идёт прямо под пули, так нашему брату, простому нижнему чину, и подавно жалеть себя нечего!..
Контузия как будто и следов не оставила на здоровье богатыря. Он по-прежнему проводил дни и ночи в траншеях. Там для него выкопали длинную яму, в неё поставили носилки для раненых, а сверху устроили навес из нарубленных солдатами веток. Это и было помещение Скобелева. Часто он тут вместе с Куропаткиным проводил целые часы над составлением планов, просмотром всевозможных бумаг, а кругом его были воины-герои, с любовью и преданностью смотревшие на своего Белого генерала.
Скоро Михаилу Дмитриевичу пришлось принять на себя новое дело. За рекой Видом были устроены так называемые Волынские редуты. Их занимал гвардейский отряд под командой генерала Гурко. Отряд этот отправился за Балканы, и Скобелев должен был принять редуты под своё начальство.
В назначенный день Михаил Дмитриевич отправился к генералу Гурко. Предстояла встреча двух военачальников, славой которых гордилась вся русская армия. Скобелев уже на дороге к Волынскому редуту поспешил показать его гарнизоны, каков там будет новый начальник.
Отправился он на встречу к Гурко со свитой, состоявшей из Куропаткина, инженер-полковника Мельницкого, офицеров: Баранка, Хомячевского, Дукмасова и пяти казаков, но отправился не обходной дорогой, а на деревню Кришино, где раскинута была турецкая аванпостная цепь.
Внезапное появление русских перепугало турок. Подняв крик, они бросились бежать, а из ближайшей траншеи открыли огонь. Пули так и щёлкали, но Скобелев ехал вперёд с беспечностью прогуливающегося наездника... Однако он отослал назад Куропаткина, Мельницкого и Баранка, а сам продолжал путь только с двумя офицерами и казаками. Гурко выехал ему навстречу, и они сошлись посреди поля, осыпаемого турецкими снарядами...
Поздоровавшись, они не торопясь отправились к редуту, и здесь Гурко приказал открыть огонь по туркам. Те не замедлили ответить, и беседа героев продолжалась и под градом то и дело взрывавшихся снарядов. Один из снарядов ударился в траверзе редута. Все, кто был с Гурко, поспешили спрятаться. На ногах остались только два генерала да двое офицеров-скобелевцев...
Граната, взорвавшись, обсыпала удальцов землёй, но, к счастью, никто ранен не был...
Гурко крепко пожал Скобелеву руку.
— Вы, — сказал он, улыбаясь, — с молодых лет ещё привыкли к боевой жизни, почему и относитесь к ней так спокойно...
Скобелев ничего не ответил на это. Он продолжал деловую беседу и отбыл с Волынских редутов лишь тогда, когда осмотрел все их, на свои Зелёные горы...
XXVIII
ПАВШАЯ ПЛЕВНА
оябрь подходил уже к концу. Плохо приходилось Осману-паше в Плевне. Близкая развязка чувствовалась всеми. Особенно напряжённо ожидали «конца Плевны» на Зелёных горах. Частенько теперь попадали в руки скобелевцев турки из Плевны. Это уже были беглецы, не выдержавшие тягостей блокады. Они все говорили в один голос, что в Плевне почти не осталось продовольствия для войск, что и снаряды уже близки были к концу... Эти голодные, оборванные люди выглядели столь жалко, что их, прежде чем отправлять далее, солдаты досыта кормили из своих котлов, оделяли табаком, а иногда давали и одежду.Около полуночи на 28 ноября казачий разъезд привёл в Брестовац к Скобелеву захваченного им в плен низама, и тотчас же в зеленогорском отряде разнеслось, что турки ушли с Кришинских высот, бросив все свои траншеи, землянки, редуты...