ПОЛЕ ЧУДЕС
Как нынче проводят свой досуг пенсионеры? У городского пенсионера, конечно, выбор пошире сельского жителя: кроме домино – игры миллионов, можно по супермаркетам побродить, на заморские товары поглазеть, на митингах среди ушлого люда потолкаться, в парк или на выставку сходить, на футбол или хоккей ещё. Можно с внуками в цирк или на аттракционы съездить, на даче в охотку на грядках покопаться. Наконец, можно в клуб сходить на тематический вечер: «Для тех, кому за пятьдесят», или, если дома один кукуешь, тоскливо тебе и одиноко, можно через газету в рубрике «Золотому возрасту – золотую старость» подругу жизни себе подыскать… или друга».
А чем прикажете заняться в свободное время крепкому ещё семидесятилетнему пенсионеру Оськину Матвею Петровичу, проживающему на хуторе Садовый, что в ста километрах от райцентра, до которого зимой добираться нужно на санях, а весной в грязь и распутицу вообще лучше не пытаться проехать, потому как обязательно застрянешь. Митингов на хуторе отродясь не было, магазинов нет: один лишь ларёк, в котором только мыло, спички, макароны, керосин, соль, дихлофос и калоши одного 46-го размера. В домино играть не с кем, футбол по телевизору.
В ближайшем селе Крутоярском есть школа, магазины и почта. В Крутоярском живёт правнук Матвея Петровича, который летом приезжает к деду. Он всегда привозит ему газеты и журналы, непременно с кроссвордами, которые Оськин любит решать.
Кроме решения кроссвордов, Матвей Петрович любит рыбачить и смотреть телевизор. Телезритель он послушный: смотрит всё, что предлагает телевидение, но особенно любит телевикторину «Поле Чудес».
Во время просмотра передачи он бурно переживает промахи участников игры, особенно пожилых людей, частенько и сам отгадывает буквы или даже слова раньше игроков. В таких случаях, он неизменно хлопает себя по колену и досадливо восклицает:
– Эх, мне бы туда за барабан! Я бы там точно бы не сплоховал. Я бы суперприз не упустил бы! Ну, как можно, такое простое слово было не знать?!
На это его супруга Матрёна Ивановна непременно язвительно вставляет:
– Сидел бы, старый. Где тебе? Это тебе не карасей ловить. Ты народу глянь сколько! Якубович глазами, как сыч зыркает. Это ты здесь за пирогами да за чаем такой прыткий, а там всё из башки твоей старой враз повылетает.
Матвей Петрович сразу не сдаётся, хорохориться:
– Ничего бы не повылетало бы у меня. Я бы не сплоховал и «Мерседеса» ихнего не упустил бы. Надо же, такие простые слова отгадать не могут!
Этот диалог между супругами обычно происходит каждую пятницу и Мишка, присутствующий при этой незлобивой перепалке деда с бабкой, посмеивается, сидя на диване, не вмешиваясь в их вечный спор. Но в одну из пятниц, когда дед опять стал бахвалиться, шестиклассник Миша для подначки, сказал:
–Дедуль, а слабо самому в Москву поехать? Составь кроссворд и отправь Якубовичу, а там глядишь и вызовут.
Матвей Петрович немного посомневался, но на следующий день с помощью Миши составил кроссворд на рыбацкую тему, написал короткий рассказ о себе, вложил в конверт фотографию и отправил письмо в столицу, до которой было три с половиной тысячи километров, впрочем, сильно сомневаясь в удаче.
К всеобщему удивлению, через месяц он получил приглашение на игру. Супруга Матвея Петровича заупрямилась: никуда не поедешь, ославишься, мол, на весь белый свет, но Матвею Петровичу с Мишкой, совместными усилиями удалось сломить её сопротивление и она, всплакнув, напекла пирожков в дорогу, в сумку положила огромного вяленого леща, выловленного лично Матвеем Петровичем и две банки соленых грибов для Якубовича.
Матвей Петрович надел пиджак, прицепил все свои награды, за подкладку пиджака жена зашила деньги, и отправился в Москву добывать супер приз.
Вернувшись домой, Матвей Петрович долго томил и жену и внука, посмеивался, отвечал невпопад, как-то загадочно без ясного ответа, но за ужином, выпив рюмочку, спросил у жены:
– Говорил я тебе, старая, что не упущу своей удачи? Говорил?
Матрёна Ивановна всплеснула радостно руками:
– Неужто чего выиграл?
– Вот в пятницу по телевизору покажут, – всё сама и увидишь.
Повернувшись к Мише, он добавил:
– Будешь, Мишаня, на «Мерседесе» гонять. Повезло нам. Он на соляре работает, а отец твой на тракторе ездит, так что с топливом у нас не будет трудностей. Пригонят, сказали прямо к порогу.
Новость моментально облетела хутор, село Крутоярское и окрестности. В очередную пятницу, все кто узнал об удаче Матвея Петровича, уселись у экранов телевизоров в ожидании начала шоу.
На экране, в положенное время, появился улыбающийся Якубович и вслед за этим на экране, у игрового барабана, блаженно улыбающийся Матвей Петрович. Матрена Ивановна быстро троекратно перекрестилась, а Мишка сделан кукиш – от сглаза.
Первым крутил барабан Матвей Петрович. Он крутанул его с силой, которая нужна что бы завести рукояткой двигатель грузовика. Барабан стремительно завертелся – это вызвало оживление в зале, а Якубович удивлённо поднял брови и воскликнул:
–Не перевелись ещё богатыри на Руси.
Барабан вращался, Матвей Петрович заворожено смотрел на него, рассеянно слушая ведущего, рассказывающего о теме сегодняшней игры. Игра была посвящена псевдонимам писателей, и Матвею Петровичу нужно было отгадать псевдоним писателя Андрея Синявского. Матвей Петрович знал футбольного комментатора Синявского, народную артистку СССР Тамару Синявскую, – но о писателе Андрее Синявском он никогда не слышал. Очнулся он возгласа Якубовича:
– Отличный ход! Семьсот пятьдесят очков! Ну, слово или букву назовёте?
Матвей Петрович кашлянул в кулак, так как у него першило в горле, и назвал букву «А». На это Якубович ехидно отчеканил, что такой буквы в слове нет.
Ход перешёл к медсестре из Омска. Ей выпал сектор «Приз». Она взяла симпатичный тостер и выбыла из игры. Румяный винодел из Молдавии завалил барабан немыслимым количеством бутылок, но букву не отгадал.
Ход перешёл к Матвею Петровичу.
Ему везло: он отгадал две буквы: первую «Т» и последнюю «Ц». После он назвал неверную букву и ход перешёл к виноделу, который всем своим видом показывал, что он знает слово. Выпучивая глаза и потея, он закричал радостно:
– Слово! Я знаю слово!
Якубович предупредил его, что если он назовёт слово не правильно, то покинет игру, но винодел, кажется, был в прострации: ничего не слышал и выкрикнул громко:
–Турц!
В студии воцарилась предрассветная тишина. Якубович гипнотически смотрел на винодела, который как-то вдруг обмяк, скис и побледнел.
– Значит, вы считаете, что псевдоним писателя Синявского – Турц?– спросил Якубович.
–Турц, —эхом откликнулся винодел.
–Нет. Это не Турц, не Торц и даже не Тырц, – сказал Якубович.– И вы выбываете из игры.
Матвей Петрович остался у барабана один. Ему стало здесь нравиться, он подарил Якубовичу леща и грибы, а Якубович подарил ему радиоприемник. Пока барабан вращался, он попросил Матвея Петровича рассказать, какой-нибудь забавный случай из его жизни. Матвей Петрович отнекиваться не стал и принялся рассказывать о случае, который с ним, когда-то случился.
– Как то зимой выловил я щуку, – говорил он, не сводя глаз с вращающегося барабана. – Здоровенная, зараза, я вам доложу, попалась. Злобная, фурия! Прыгала, зубищами клацала, всё ухватить норовила. Я ее кияночкой деревянной успокоил, пристукнул, она и успокоилась. Мороз, я вам доложу, под двадцать был. Промерз я, улов хороший можно и домой, думаю. Щуку я в сенях бросил. Выпросил у тёщи, Царствие ей Небесное, рюмочку, для сугреву, и до жонки двинул. Жонка моя спала еще, а тёща по дому управлялась – она ни свет, ни заря вставала….
– У вас всегда такой распорядок дня?– спросил Якубович, невинно улыбаясь.
– В каком смысле?– продолжая внимательно следить за вращающимся барабаном, спросил Матвей Петрович.
– В смысле: рыбалка, щука, рюмочка и ― до жонки,– пояснил Якубович.
– Нет,– ответил Матвей Петрович серьёзно.– Тёща моя, Царствие ей Небесное, зазря не наливала. Она женщина экономная была.
– Это надо понимать так, что если вы возвращались с рыбалки без улова, то рюмочки вам не перепадало? И вся логическая линейка: щука – тёща—рюмочка– «до жонки» рассыпалась в прах? – прилип Якубович.
– Да, когда ж такое было, что бы я с рыбалки без улова возвращался!– возмутился Матвей Петрович, под смех студии.
– Приятно иметь дело с профессионалами,– усмехаясь в усы, сказал Якубович, и пошел к табло, потому что Матвею Петровичу выпал «сектор плюс», дающий право открыть любую букву. Матвей Петрович открыл вторую букву – ею оказалась буква «Е». Потом он опять крутанул барабан и продолжил свой рассказ:
–Только я рядом с жонкой пригрелся, слышу, тёща моя, как зарезанная орёт. Грохот в сенях, наседка заквохтала, квохчет и квохчет, будто петуха соседского увидала, а теща орёт и орет. Какой тут сон? Бегу в сени. Гляжу, щука висит у тёщи моей на подоле, та бегает и орет. А вышло вот что. Теща моя с ночи корзину с наседкой домой занесла, наседка сидит, значит, высиживает: приспичило дуре зимой высиживать. Щука моя рядом лежит, отдыхает. Полежала, полежала и оклемалась подлая: видать, я её не сильно пристукнул. Оклемалась, и давай подпрыгивать, наседка со страха шуметь стала, тут тёща заходит на шум. Щука хвать её за халат! Тёща с испугу ведро с молоком опрокинула, поскользнулась, упала и давай ещё пуще орать. Ну, я, конечно, за топор – и по башке её, по башке!
Матвей Петрович энергично показал, как он бил топором. Якубович отскочил от него, испуганно замахав руками:
–Я, конечно, понимаю, что можно тёщу не любить, но что бы топором, за то, что спать не дала … это знаете…
Матвей Петрович недоуменно посмотрел на него, рассмеялся и сказал:
– Скажешь, то ж, мил человек! Я ж щуку, а не Ефросинью Петровну.
Зал надрывался от хохота. Якубович вытирал платком выступившие слезы. Так под смех студии Матвею Петровичу выпал опять сектор «Плюс» последняя буква была открыта, и Матвей Петрович узнал, что псевдоним писателя Абрам Терц, впрочем, от волнения он его тут же забыл.
В финал он попал с библиотекаршей из Ташкента в национальной одежде и фермером из Брянска. У Матвея Петровича был третий номер, первый был у библиотекарши. На табло чернели десять не открытых квадратов, под которыми скрывалась настоящая фамилия писателя Болеслава Пруса.
Библиотекарша набрала триста очков, покраснела и пропищала:
– Я хочу сказать слово!
Якубович поднял руку, но она не дала ему рта раскрыть, быстро затараторив:
– Я хочу сказать слово, слово сердечной благодарности нашей дорогой, многоуважаемой, любимой почтенной, дорогой, дай Аллах ей здоровья и благоденствия, нашей заведующей Рафике Курбановне Салмановой…
– Ох, уж эта восточная льстивость! Вам, что зарплату за эти слова прибавят? Вы мне буковку, какую-нибудь завалящую назовите,– поскучнел Якубович.
Буковку она назвала не ту. Не назвал букву и фермер, ― ему выпал сектор «банкрот». Ход перешёл к Матвею Петровичу. Ему везло: он отгадал три буквы подряд: «Л», «В» и «О». Библиотекарша отгадала три буквы: две буквы «И», и букву «А». Фермер отгадал букву «Ц» и «К» ход в очередной раз перешёл к Матвею Петровичу. На табло были открыты девять букв, нужно было только подставить к образовавшемуся …ОЛОВАЦКИЙ первую букву. Зал скандировал: «Слово! Слово! Слово!». Матвей Петрович рисковать не стал и снова крутанул барабан к разочарованию публики, но, когда барабан остановился, поднялся шум и раздались возгласы удивления: Матвею Петровичу, уже в который раз, выпал сектор «Плюс»! Открыли букву – это была буква «Г», а слово вышло Головацкий.
Когда Матвей Петрович выбрал призы, Якубович, постукивая рукой по барабану и, хитро поглядывая на Матвея Петровича, сказал:
– Вы, конечно же, можете взять призы. И я не имею права вас уговаривать, но глядя на ваше везение у меня нет никакого сомнения, что если вы сыграете в супер игру, то главный приз непременно станет вашим.
Матвей Петрович посмотрел на свои призы, потом на сияющий лаком и никелем «Мерседес» и сказал, махнув рукой:
–Я Мишанке «Мерседес» обещал, давай, играть дальше.
Якубович сразу согласился. Крутанули барабан, что бы определить суперприз и, когда барабан остановился, стены студии потряс страстный и могучий крик ведущего: «Ав-то-мо-би-л –л– л– ь!!!
Чтобы выиграть, Матвею Петровичу нужно было отгадать один из псевдонимов Николая Добролюбова. В слове было всего три буквы. Якубович разрешил открыть одну любую букву. Матвей Петрович попросил открыть первую, ею оказалась буква «Х».
В Супер игре правила жёсткие: даётся минута, за которую нужно дать ответ. Матвей Петрович понятия ни имел о псевдонимах Добролюбова, да и книг его никогда не читал. Минута на обдумывание побежала.
Во время показа передачи во всех семи домах хутора Садовый стояла напряжёнейшая тишина, и каждый желал Матвею Петровичу удачи. Супруга его про себя быстро шептала слова молитвы, а Мишка, который деду не поверил, зная, что дед любит иногда приврать, замер с открытым ртом. Только Матвей Петрович сидел умиротворённый и спокойный, прихлёбывая чинно чай из блюдца, и поглядывая искоса на напряжённые лица своих домочадцев. Минута на обдумывание истекла быстро, и Якубович привязался к Матвею Петровичу:
– Слово, голубчик. Слово, хотелось бы услышать.
У Матвея Петровича снова запершило горло, он решил откашляться и честно признаться, что слова он не знает. Он кашлянул громко: отчего у него получилось:
–Х-Х-ам.
Якубович впился в него глазами:
– Повторите, пожалуйста, ещё раз.
Матвей Петрович кашлянул ещё раз и у него чётко и отчётливо получилось:
–Хам.
Ну, тут Якубович взвился! По студии бегать стал и кричать. Бегает и кричит:
– Ну, конечно же, Хам! Ну, конечно же, Хам! Яков Хам! Он же Апполон Капелькин, он же Конрад Лилиншвагер, он же Николай Добролюбов. Ай да, Матвей Петрович, ай, да и щуку выловили вы на «Поле Чудес». Была бы жива ваша тёща, она бы вам не рюмочку – бутылку за такой улов выставила бы!
Он взял Матвея Петровича за руку и повёл сияющему автомобилю, у которого от волнения включилась аварийная сигнализация. Матвей Петрович ничего, не понимая, тревожно озирался по сторонам, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь объяснить Якубовичу, что вышла ошибка, но овации заглушали его голос, а Якубович так кричал, будто бы сам выиграл автомобиль. И Матвей Петрович смирился с неотвратимостью судьбы, подумав нехитро: «Дают – бери».
Имя Матвея Петровича было навечно занесено в скрижали «Поля Чудес», а Матвей Петрович уехал в свой родной хутор, увозя с собой тайну своей победы. Произошло очередное внеплановое чудо, а чудо, известно, всегда покрыто завесой тайны не всегда объяснимой. Наверное, это правильно: что это за чудо, если ему есть объяснение?
П
ОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ
Здоров будешь, док. Я бы к тебе ни ногой – жена заставила. Она тут в коридоре сидит, волнуется. Ей диагноз положительный нужен. Она чуть, что – к врачу. Бабы! У них емоции, поперёд ума, а всё остальное, сам знаешь, сзади. Я, её успокоить пришёл. Переживает она за меня. Зря она это. Я-то у врачей лет пятнадцать не был. Зачем? Я и без них состояние своё могу оценить, диагностику, так сказать, провести. Врачи они всё больше по справочникам лечат, а если в справочнике опечатка будет? То-то. Записывай секрет: нужно уметь в себя заглянуть, голос свой внутренний послушать – он не соврёт. У тебя какая машина? «Девятка»? Не ахти «зубило» ― телега. Если что по двигателю – это ко мне. Моторист я. Тридцать лет стажа. Мне ни справочники, ни аппаратура не нужны, – я болячки движка сходу устанавливаю. Движок запусти – через пять минут выдам тебе окончательный диагноз. Вот и себя я так могу диагностировать, а жена говорит, что странно это, на это, говорит, врачи есть, анализы всякие, рентген, УЗИ. Ей диагноз положительный нужен. Ты её по-братски успокой, лады? А я тебе мотор отлажу. Надоела – к врачу, к врачу, к врачу? А я мужик нормальный, я ещё в силе, не хипстер какой узкобрючный. Не, болячки, конечно, есть небольшие, не без этого. Пустяки, не влияющие на общее состояние, но пробег всё-таки у организма значительный. Вот глаза. Левый глаз у меня видит нормально, но только всё в чёрно-белом варианте. Правый проявляет действительность сугубо в оранжевом цвете. Это, если по очереди смотреть, то левым, то правым глазом. А ежели двумя – всё вокруг становится сочно-зелёным, весенним, майским. Как, к примеру, халатик твой. Белый? Сейчас правым посмотрю. Белый? М-мм, белый как майка у сборной Голландии. Сложно, командир, к такой гамме цветов приспособиться. Вот ты, оранжевые котлеты есть будешь? То-то. А водочку не натурального цвета? Не пьёшь? Это ты зря. Бабка Ванга, Царствие ей Небесное, ежедневно стаканчик пропускала и другим советовала. Вот кто диагнозы ставил! Уважаю! До глубоких лет дожила старушка и без всякого рентгена людей просвечивала. Но насчёт одного стаканчика думаю, лукавила покойница: где первый там и второй, а за вторым и третий в охотку пойдёт, известное дело. Я, правда, теперь, больше двух за смену не употребляю. Мотор уже не тот, клапана постукивают, распредвал износился. Что? У тебя, что по арифметике двойка была? Скажешь, рюмок. Бутылок. Две бутылки за смену. Ты мне предлагаешь по наперсточку, для запаха? С таким рационом и загнуться не долго. Что? Громче говори, я плохо слышу. Нет, только водку. Портвейн категорически не переношу. У меня от него давление падает, жиклера засоряются. Ну, сам посуди: залей в движок фирменного масла или бодяги какой, на каком масле двигатель будет лучше работать? Соображаешь. О чём я говорил? Что-то с памятью моей стало. О глазах? Правильно. Человек ко всему приноравливается. Я теперь так делаю. Наливаю сразу три стакана. Первый стакан пью с закрытым левым глазом – он у меня проходит, как апельсиновая настойка. Второй – закрываю правый глаз. Идёт, как беленькая. Третий пью с открытыми глазами. Он у меня, как тархунная водка проходит. Между прочим, я, когда глаза закрываю, всё равно вижу, док. Но всё в синем цвете. Неприятное состояние, когда тебя окружают люди с синими мордами. Вот такие, значит, заморочки с глазами. А так нормалёк. Даже разнообразие какое-то в нашей серой жизни. Скажу тебе, как родному, никому не говорил … я, командир, между прочим, простым усилием воли могу перевоплотиться, скажем, в какое-нибудь животное. Периодически перевоплощаюсь. Недавно в собаку по дороге домой перевоплотился. Когда до парадной метров десять осталось, силы меня покинули. Думаю: перевоплощусь в собаку – на четырёх-то легче будет дойти до квартиры. Перевоплотился. По снегу неприятно – лапы мёрзнут, но до своего третьего подполза… подъезда доковылял, про дверь с кодовым замком, правда, забыл. Как на грех никто не выходит. До домофона не дотянуться, а назад в человека сил нет перевоплотиться ― я в тот день перебрал маленько, три бутылки принял, вместо двух законных. Стою, поскуливаю, народ мимо идёт, снег сыплет и сыплет, шерсть вся намокла, дрожу весть. Тут мужик выходит, Слава богу. Хотел я в дверь проскользнуть, а он, гад, меня ногой под зад. На следующий день вот такой синячище под глазом. Меня Тимофеевна впустила из 43-ей квартиры – она мусор выносила. Дополз я до своей квартиры, поскрёб дверь лапой, жена меня впустила, обогрела, обсушила, спать уложила. Она собак любит. Даже не лаяла на меня в этот раз. А этого, алкаша, что меня пихнул, я вычислил: он к Надежке из сорок девятой заруливает, когда её законный Петруха на смене. Достал я его. Через неделю в кота перевоплотился и с козырька подъезда на него спрыгнул. Всю харю ему изорвал, правда, лодыжку сломал себе. Так, что нормалёк, командир, нормалёк. Жизнь насыщенная, не то, что у некоторых. Вот директора нашей станции техобслуживания Егор Петровича, положим, жаба говорящая посещает. Страх! Сама, значит, жаба, голова у ней петушиная с гребнем, лапы с когтями кривыми, а кличут её Василиской. Она ночью на грудь к нему садится, взглядом его поедает и требует «Спрайта». Не дай, говорит, мине засохнуть. У Егора Петровича полный холодильник этого «Спрайта» на всякий пожарный. Ко мне такие «дамы», хе-хе, не наведываются. Недавно только было… голос вкрадчивый такой, как у цыганки, что привязывается погадать. Я всё контакт с ним пытался наладить, разговаривал – не выходило. А тут, в среду, подхожу к зеркалу личность свою осмотреть. Глянул – тошно стало! То правым глазом посмотрю, то левым, то двумя. Морда у меня, как сургучная оплывшая печать на посылке. Вдруг голос из зеркала: « Вы, Федор Никитич – это зовут меня так, зеркалу не верьте – это обман действительности. Плюньте вы на это зеркало». Я согласился и плюнул себе в морду, в зеркало, в смысле. Тут голос и говорит: «Вот и чудесно. А теперь, примите стакашечку, Фёдор Никитич, ― это зовут меня так, и всё образуется». Послушался я умного человека, принял. И так мне хорошо стало! Хороший человек плохого не пожелает. Я ему и говорю, выйди, говорю, поговорим за жизнь. Ты мне радость сделал, говорю. Ты меня от погибели спас. Хороший ты человек, говорю, уважительный: по отчеств меня кличешь». А голос грустно так отвечает: «Никогда меня об этом не просите, Фёдор Никитич, – это зовут меня так. Не могу я вам показаться. Мы с вами до последнего смертного часа рука об руку идти будем. Я – ваше второе «Я»! И люблю вас крепко, как болт любит гайку с шайбой. Люблю, говорит, потому что вы меня поите, кормите, женщин своих любить дозволяете. Ты командир налево-то заруливаешь? Нет? А, что это ты так? Водка на грецких орехах от этого дела хорошо помогает. Когда успеваю? Когда, когда… кручусь, стал быть, как белка в колесе. Но после голос пропал. И вот уже неделю его нет. Я теперь в зеркало боюсь смотреть и скучаю очень по голосу этому. Ничего, скоро уже Ильюшка ко мне заскочит. Какой, какой – Муромец. Я в погранвойсках служил. А ты? Не служил? То-то бледненький такой. Ильюша на каждый день пограничника ко мне приходит. На прошлый праздник через окно ко мне влез. Сам в кольчуге, под кольчугой тельняшка, на голове фуражка пограничная. Мы с ним тогда пять бутылок оприходовали. Сигарами меня угощал кубинскими, он на Кубе сейчас обретается, Фиделя от америкосов оберегает. Сигары термоядерные, здоровые такие, как сардельки. Ты куришь? Не куришь, не пьёшь, до баб не охоч, смотри, долго так не протянешь. Илья хотя мужик и здоровый, а окосел здорово. Я, – говорит, – первый русский пограничник я, – говорит, – Русь от татаро-монгольских диверсантов оборонял. Берёт палицу свою. Пойдём, – говорит, – на рынок лиц кавказкой национальности погоняем. Насилу уговорил его угомониться. Потом через окно ушёл. Наверное, пограничников поздравлять двинул. Диван мне продавил. Хороший был диван Краснодарской фабрики, со знаком качества. Что ты там все пишешь, ты жену мою успокой, скажи, ей так и так, мол, всё у вашего супруга нормалёк, для блезиру лекарства какого мне выпиши. Нервы, мол, скажи у него. Возраст? Чей? Мой? Я это, как его… сейчас… значит так: родился я на улице Герцена, в гастрономе № 2. По призванию бухгалтер, по профессии гинеколог, в народе колхозник. Лампочка Ильича горит от ста двадцати кирпичей, а Илья Муромец работает дворником на стадионе «Динамо». Берем, положим, черный хлеб и начинаем наматывать на Кольский полуостров. Наматываем, наматываем, наматываем. А телевизора не получается. Покупайте товары фирмы «Самсунг»! Улица Герцена пересекает гастроном №2 через подсобку, в которой фунциклирует подпольный дом терпимости. Ты зачем вызвал сюда экологов в зелёных халатах? Санитары? Щас левым глазом посмотрю. Ты жену мою, командир, успокой, ей горемычной диагноз положительный нужен.