Всею душой любил новгородский посадник своего племянника, но было ещё нечто другое, что для него являлось, пожалуй, самым дорогим на свете.
Это «нечто» была власть.
Не для себя он берег её, не для себя её жаждал. Нет, мудрый Гостомысл готовил будущее для своего любимого внука Избора. Ради него он и дорожил этой достигнутой властью и не задумался бы, чтобы только сохранить её в своих руках, пожертвовать всем на свете, даже Святогором.
Но всё-таки родственное чувство заставляло его искать средства для спасения племянника. Гостомысл изощрял свой ум, чтобы отыскать такое средство, и наконец ему показалось, что он нашёл его.
«И чего лучше! Норманны скоро уходят. Старый Бела всегда был моим другом. Он не откажется приютить Святогора! — мелькнуло в голове Гостомысла. — А там будет видно!»
Мгновенно составился план, и Гостомысл сейчас же приступил к его исполнению.
Прежде всего он сообщил свою мысль Стемиду, и тот пришёл в восторг, когда услыхал предложение Гостомысла взять Святогора с собой в далёкую Скандинавию.
— Только не пойдёт он! — с грустью покачал головой ярл.
— Почему?
— Сам знаешь, не раз мы звали его... Всегда он отказывался.
— Это прежде было. А теперь Святогор поймёт, что оставаться на Ильмене ему нельзя.
— Хорошо, если бы так!
— Об этом не беспокойся, я сам уговорю его.
Норманнам, почти уже приготовившимся к отправлению в далёкий путь, снова пришлось отложить отъезд. Рана Святогора не была смертельна, но кровотечение весьма ослабило его, и силы юноши восстанавливались медленно.
— Ты должен уйти с Фарлафом, — объявил Святогору дядя, когда юноша оправился настолько, что потрясение не могло вредно подействовать на него. — Ты сам понимаешь, что здесь тебе не сносить головы.
— Уйти? Нет! — упрямо отвечал Святогор. — Я не оставлю Любушу.
— Забудь о ней! — настаивал Гостомысл. — Разве не исполняется предсказание?
— Предсказание? Какое?
— О том горе, какое она принесёт тебе. Она уже принесла его.
— Горе? Но вместе...
— Вместе! — усмехнулся Гостомысл. — Это вряд ли! Пока ты лежал здесь, борясь со смертью, твоя Любуша стала невестой Вадима.
Сказал это Гостомысл и сам тут же понял, что в данном случае ему лучше было бы помолчать.
Юноша побледнел, как полотно, и, забыв о своей слабости, вскочил с ложа.
— Не может быть! Она моя! — не своим голосом вскричал он.
Перепуганный Гостомысл попробовал было успокоить племянника. Не удалось ему это. Волнение охватило всё существо Святогора. Даже Стемид и Рулав, призванные Гостомыслом, не могли убедить юношу успокоиться хоть немного.
Новгородский посадник был сильно встревожен. Вспышка негодования, овладевшая Святогором, могла привести к весьма печальным последствиям. Обезумевший от горя Святогор мог натворить много неприятностей своему дяде.
Так оно и вышло на самом деле.
Несмотря на все меры предосторожности, предпринятые Гостомыслом, Святогор в туже ночь исчез из посаднических палат и явился в род Володислава как раз в то время, когда Любуша готовилась стать женой другого.
28. Соперники
вадебное шествие было нарушено...С громким криком радости кинулась Любуша к Святогору. Побледневший от злости, волнения, неожиданности, Вадим схватил было её за руку, но она с несвойственной женщине силой вырвалась.
Толпы расступились, давая Любуше дорогу.
— Ты жив! Ты вернулся! — повторяла Любуша, плача теперь уже от радости на груди у Святогора.
— А ты?..
— Меня заставили... Сказали, ты умер... воля Перуна...
— Кто этот дерзкий, осмелившийся нарушить обряд? — раздался голос Велемира.
Старый жрец, конечно, узнал Святогора, но не хотел подавать виду.
— Отец, что же это! — кинулся к нему растерявшийся Вадим. — Ведь ты обещал мне!
— Знаю я, — ответил ему старец и снова возвысил голос: — Кто этот дерзкий?
— Это Святогор-солевар, — ответили из толпы.
— Святогор? Но ведь он умер! Вы знаете, за хулу, возводимую на Перуна, он был растерзан перынским волхвом.
— Нет, не им я был растерзан! — выступил вперёд Святогор, крепко обнимая одной рукой Любушу. — А ты, отец, спроси: чей след остался у меня на груди?..
Он распахнул рубаху и показал подживавшую рану.
Велемир вопросительно взглянул на Вадима, до крови кусавшего себе губы.
— А если не знаете, его спросите. Только скажет ли он? — гремел Святогор, указывая пальцем на старейшинского сына. — В бурю по Ильменю плыл я с ним вместе. Страшная была буря... Наш челнок опрокинулся. Он на дно пошёл... так, о себе не заботясь, я нырнул за ним и вместе с ним на берег был вынесен валом. Без меня он погиб бы... А что же он в награду за это сделал? На меня коварно напал и поразил ножом.
— Правда это, Вадим? — строго обратился старец.
— Да, правда! — ответил тот, успев совладать со своим волнением. — Но у меня на это были причины.
— Какие? Ты должен назвать их!
Толпа, собравшаяся на лугу, смолкла, ожидая ответа. Святогор, не знавший за собой никакой вины, спокойно и с презрением смотрел на своего соперника. Любуша отвернулась от Вадима. А старый Володислав угрюмо нахмурил седые брови.
— Он стал поносить великого Перуна! Из уст его сыпались хулы нашему грозному богу, — уверенно заговорил Вадим. — Тогда я не стерпел и вступился за честь божества... Кто бы из всех, здесь собравшихся, поступил иначе?
— Так ли это, Святогор? — обратился к солевару жрец.
— Нет, нет, клянусь Перуном, ничего этого не было! — воскликнул тот. — Я сказал ему, что Любуша любит меня, и тогда он бросился на меня с ножом.
— А перынский волхв?
— В заповедной роще не было волхва... тог, кого он принял за него, был простой человек.
— Простой человек? — вскричал Велемир. — Ты лжёшь! Ничья нога не ступает в Перынской роще. Только мы, посвящённые в тайны божества, имеем право входить в неё... Никто из всех родов приильменских не осмелится нарушить священную волю богов.
— Это был не славянин, — возразил Святогор.
— Но кто же?
— Норманн Рулав!
— Рулав? Наш раб, обречённый в жертву богам! Не может этого быть! Ты лжёшь нам...
— Не лгу. Рулав жив и может подтвердить всё то, что я говорю теперь...
— И ты говорил с ним? Ты не схватил его и не привёл к нам, как должен был это сделать?
— Он спас мне жизнь, и иначе я не мог поступить.
Велемир, услыхав ответ, скрестил на груди руки и погрузился в думы.
— Отец, — прошептал ему на ухо Вадим. — Я скорее убью её, чем отдам солевару... Не моя, так и ничья...
— Погоди, — ответил жрец и повернулся к жертвеннику.
Прошло некоторое время в напряжённом молчании. Все ждали решения жреца. Даже Святогор, всё ещё державший Любушу в своих объятиях, смутился, не зная, что будет с ним дальше.
Наконец Велемир обратился к народу:
— Слушайте вы все! Слушай, Святогор! Через меня сам Перун говорит с вами... Решение его неизменно. Святогор, не иди против воли наших богов, покорись им и исполни то, что тебе сейчас возвещу я... Оставь Любушу. Пусть брачный обряд её будет совершён с Вадимом!
— Никогда! — пылко воскликнул Святогор.
— Лучше умру, чем, когда он жив, стану женой другого! — поклялась девушка.
— Слышите вы, что он говорит? Разве не ясно теперь, что прав Вадим? Перед нами отступник от Перуна, дерзающий ослушиваться его велений...
— Смерть ему! — воскликнули в толпе приятели Вадима.
— Постойте! — остановил их жрец. — Любуша, ты знаешь волю бога. Не противься ей, оставь Святогора, стань женой Вадима...
— Нет, нет, не будет этого! Святогора одного люблю, и ничьей женой, кроме его, не буду.
— Если ты не согласишься, Перун требует тебя в жертву, и ты умрёшь...
— Лучше умру! — воскликнула Любуша.
— Вместе умрём, — прошептал ей Святогор. — Только не бойся, я сумею спасти тебя...
— Тогда возьмите же их, служители Перуна, — приказал Велемир. — В цепи их закуйте, как отступников и ослушников, оба они будут принесены в жертву.
Несколько младших жрецов кинулись к влюблённым.
— Нет, этого никогда не будет! — вскричал Святогор. — Прощай пока, Любуша! Не бойся ничего, я спасу тебя!..
И с страшной силой оттолкнув от себя нескольких подбежавших к нему жрецов, молодой солевар отскочил назад.
Сочувствовавшая ему толпа плотно сомкнулась и скрыла его в своих рядах.
— Держите его! — закричал Велемир.
Но было уже поздно: Святогор скрылся в лесу.
29. В тишине ночи
лужители Перуна тесным кольцом окружили Любушу в то время, как другая их часть погналась за Святогором.Собравшийся народ не принимал в этой несправедливости никакого участия. Действовали только жрецы да охранявшая Велемира стража. Все остальные не желали помогать служителям Перуна.
Любуша, гордая и смелая, стояла в кругу жрецов. Она теперь уже не плакала. Напротив, глаза её светились неподдельной радостью. Девушка знала, что возлюбленный её жив, и была вполне счастлива.
К ней подошёл Велемир, сопровождаемый толпой жрецов и приближённых. Среди них, в числе первых, был неудачливый жених Любуши — Вадим.
— Любуша! — обратился верховный жрец. — Оставь гордыню! Покорись воле богов, возвещённой через меня, и стань женой Вадима!
— Женой Вадима? Вероломного убийцы? Нет, отец, никогда... Его руки — вот эти — обагрены кровью.
— Если Вадим поступил так, то он был прав... Мы верим ему и говорим, что всякий поклоняющийся Перуну должен поступить точно так же. Отступники всегда наказывались смертью.
— Он сам бежал, как последний трус, испугавшись обыкновенного человека... Какой же он муж, глава семьи? Святогор не убежал бы...
— Перестань говорить о Вадиме, подумай лучше о себе. Ты так молода, у тебя впереди вся жизнь, все наслаждения. Говорю тебе, не отказывайся от этого. Пойдём, я принесу за вас брачные жертвы.
Тут вмешался Простен:
— Дочь, я тебе приказываю! Слышишь? Не смей ослушиваться воли Перуна! Не наполняй скорбью моё старое сердце... Не для того я растил тебя и лелеял, чтобы сейчас лишиться... Великий Велемир не уступит. Он обязан исполнить волю божества и исполнит её. Согласись...
— Никогда, отец!.. Подумай, что скажут обо мне женщины в славянских родах! — с пылом заговорила Любуша. — Никогда ещё не бывало, чтобы славянская девушка изменяла своему жениху... Имя моё будет покрыто позором. Девушкам славянским перестанут верить их возлюбленные. Будут говорить: изменишь, как изменила Святогору Любуша. И поселится в семьях славянских недоверие... Нет, отец, нет. Пусть лучше умру я, и тогда добрая память обо мне сохранится на веки вечные!
В толпе, окружавшей их, раздался одобрительный гул. Похоже, пылкие, полные убеждённости речи Любуши произвели немалое впечатление. Всех тронула её верность Святогору.
Это заметил Вадим.
— Как же так! — воскликнул он с нескрываемой обидой. — Твой Святогор, оставив тебя, бежал отсюда... Разве ты не видишь, что он не думает любить тебя? Если бы он действительно любил, как ты думаешь, ушёл бы он сейчас от тебя?
— И ты смеешь говорить это, подлый убийца?! — смело глядя ему в глаза, сказала Любуша. — Ты, поразив его, беззащитного, в страхе бежал сам при виде обыкновенного человека, не имея смелости постоять за себя... А ещё славянин! Ещё сын уважаемого старейшины могучего рода!.. Нет, не достоин ты славянского имени.
Снова по толпе пробежал гул одобрения. Вадим весь вспыхнул и с тревогой взглянул на отца, сумрачного, поникшего и, видимо, весьма подавленного этим происшествием. Только Богумила по-прежнему с любовью смотрела на своё преступное чадо.
— Не надейся более на Святогора, — хмуро заметил Велемир. — Он не избежит своей участи... Не можем мы допустить, чтобы безнаказанно оскорблялся наш великий Перун. Пойдите вы и объявите всем славянским старейшинам, чтобы явились они к нам на Перынь для суда над ослушниками. А эту упрямицу возьмите и стерегите, пока она не смирится или пока все мы не пребудем перед ликом нашего божества.
Отдав приказания, Велемир, окружённый жрецами, чинно удалился из селения.
Оставшаяся стража жреца схватила Любушу и увела её в пустую хижину. Здесь бедная девушка была оставлена одна со своими невесёлыми думами.
Ночь — светлая летняя ночь, — какие только бывают на севере, спустилась уже над засыпавшим селением. Мало-помалу успокаивались все поволновавшиеся за день его обитатели. Даже измучившийся за день старик Простен заснул. Дремала у хижины, в которой заключили Любушу, и стража.
Только Любуша и не спала, полная дум и надежд.
Но что это за странный шорох раздался на крыше убогой хижины? Зверь какой-то, что ли, забрался на кровлю и царапается? Нет, это не зверь!.. Это человек... Любуша приподняла голову и стала вслушиваться. Шорох был всё отчётливее. Кто-то раскидывал солому на крыше. Как этого не слышала стража?.. Кто это только мог быть?
Девушка приподнялась, и вдруг её слух уловил знакомый, хорошо знакомый шёпот, по которому она узнала Святогора.
— Любуша, милая! Здесь ли ты? — слышалось сверху.
— Здесь, здесь! — ликовало сердечко у девушки.
— Подожди немного... Сейчас я проберусь через кровлю и убежим... Все спят, и мы скоро будем в безопасности у моих товарищей.
— Скорей, скорей, Святогор! Я знала, что ты придёшь за мной, что мы убежим... убежим с тобой.
— Сейчас, ещё мгновение... Ты ничего не бойся... Я жив и сумею освободить тебя. Вот только уберу эту доску...
Здесь резкий свист прорезал воздух.
— Эй, стража! Держи его! Там — на крыше! — раздался громкий крик.
— Проклятье! Это Вадим! — воскликнул юноша.
— Беги, Святогор! Беги, спасайся...
— С тобой вместе, Любуша! Давай руку!..
Но крик Святогора оборвался, до Любуши донёсся шум отчаянной борьбы.
— Они убьют его, убьют!.. — в ужасе шептала девушка.
Из-за стены хижины ясно слышались звуки шагов, какая-то возня и крики. Все в деревне попросыпались.
Вот распахнулась дверь, и в хижину вбежал Вадим. Позади него в свете пылающих головней Любуша ясно различила Святогора, крепко связанного. Его держали несколько жрецов.
— Попался твой сокол! — злорадно бросил Вадим, тяжело дыша. — Не уйдёт он теперь. Сейчас его отведут к верховному жрецу... Видишь, Любуша! Суждено тебе стать моей!
— Никогда! — и девушка, выхватив у него из ножен меч, хотела поразить им себя.
— Ну нет, моя радость! Я не дам тебе умереть! — Вадим отнял у неё смертельное оружие.
30. Две просьбы
а Перыни у Велемира сошлись Володислав и Гостомысл. Каждый из них явился туда со своим делом, у каждого была нужда до верховного жреца Перуна.Старый Велемир оказался в большом затруднении. Оба старейшины были люди важные, и принять одного раньше значило бы обидеть другого.
А это в любом случае было опасно. Однако старик нашёл-таки выход из этого положения, разрешив Гостомыслу повидаться с узником Святогором.
Этого, главным образом, и добивался умный Гостомысл. Он нарочно выбрал такое время, когда к Велемиру прибыл ильменский родовой старейшина, понимая отлично, что в другом случае Велемир откажет ему в свидании с любимым племянником.
Свидание родичей было трогательное.
С криком радости кинулся на грудь к Гостомыслу юный Святогор. Дядя нежно прижал его к себе.
— Наделал же ты беды! — покачал головой Гостомысл, когда схлынули первые проявления радости.
— Дядя, не упрекай меня! Я не помню и сам, что было со мной...
— И не думаю упрекать. В молодости я и сам поступил бы так же! — улыбнулся новгородский посадник. — Это я к тому говорю, чтобы ты подумал, как из нынешних бед выпутаться.