Чувство сострадания к слабым и беспомощным далеко не было чуждо скандинавам. Они были безумно храбры в битвах, беспощадно истребляли врагов, но в сердцах их всегда жила жалость к слабым, к раненым, и им суровые норманны никогда не отказывали в возможной помощи.
Общая опасность, кроме того, ещё более сблизила Рулава со Святогором, и теперь старый норманн ревниво поглядывал на Стемида, когда юноша, грустно улыбаясь, заговаривал с тем.
Но ревность сейчас же проходила, едва только Рулав вспоминал о всём происшедшем на перынском холме.
Раскаты его хохота гулко разносились по пустынным берегам Волхова, когда он представлял себе жалкую фигуру Велемира, с рыданием упавшего к подножию своего униженного кумира.
Старый норманн весело потирал руки, рассказывая уже не в первый раз всем, даже участвовавшим в нападении на Перынь, об этой сцене. Об одном только он жалел: оплошал он, не рассчитал силы, и его секира, до того не знавшая промаха, не прикончила на месте его заклятого врага — жреца.
К сердечному горю Святогора старый Рулав относился вполне спокойно. Для него непонятны были его страдания. Чувство любви было, конечно, знакомо Рулаву, но не с самой нежной стороны...
Святогор же долго не мог прийти в себя.
Когда он несколько оправился, страшную клятву произнёс он, глядя на свою оставленную родину:
— Всего ты меня лишила! — воскликнул он. — Не матерью мне была, а злою мачехой. Самое дорогое, что в жизни у меня было, отняла. Сама прогоняешь ты меня от себя. Сама отнимаешь меня от себя. Так клянусь я вернуться к тебе, если только жив останусь. Клянусь из края в край пройти по тебе с огнём и мечом, и вспомнишь ты некогда отвергнутого сына. Отомщу я тебе, и будут плач и мольбы, да поздно! Пока не натешусь вдоволь, не опущу меча своего. Не изгнанником вернусь к тебе, а господином.
— Мсти! Месть — сладкий дар богов, — поддержал Рулав, — верь, у нас в Скандинавии ты скоро будешь великим витязем.
— Да, отомщу! — произнёс в ответ Святогор и угрюмо замолчал.
Он всё ещё не мог забыть судорожного предсмертного трепета Любуши, умершей у него на руках.
Отъехав порядочно от Новгорода, вся ватага норманнов и выходцев из Приильменья сделала привал. Ладьи были причалены к берегу, люди сошли с них и прежде всего решили выбрать себе предводителя.
Спору и крику было немного. Вождь у славянских выходцев был давно намечен. Почти в один голос все они пожелали, чтобы «верховодил» их общий любимец Святогор.
Юноша долго отказывался от этой чести, но просьбы были так упорны, что, в конце концов, он должен был согласиться.
На самой маленькой ладье идёт он по Волхову во главе небольшой флотилии своих товарищей. Далеко впереди белеют паруса ладей скандинавов. Из них только один Рулав остался со Святогором, решив никогда более не разлучаться с ним. Весел старый норманн. Скоро-скоро увидит он и дорогую родину и милые фиорды — весел так, что даже распелся. Вот его песня:
Весёлость Рулава заразительно действовала на всех его спутников, среди которых преобладали молодые люди, и без того всегда склонные к веселью.
Не было на славянских ладьях грустных задумчивых лиц, несмотря на то, что все они шли в далёкую, чужую им страну искать неведомого счастья.
Даже Святогор, чем ближе подходили к Нево, становился всё менее и менее мрачным.
Он с большой охотой слушал рассказы Рулава о тех местах, мимо которых проходили ладьи.
— А вот тут, в земле славянской, был ученик христианского Бога, — показал Святогору Рулав на покрытую горами местность правого берега Волхова.
— Христианский Бог, — вспомнил свою мольбу юноша. — Он всемогущ! Я забыл о нём... Отчего я не обратился к нему? Он спас бы Любушу...
И снова, как в мощных тисках, сжалось его молодое сердце, и мрачные думы овладели им.
33. Предсказание
Погадай-ка мне, старушка...
Ладьи скандинавов давно уже скрылись из виду, когда ладьи славянских выходцев только подходили к волховским порогам.
Издалека ещё доносился до слуха путников неясный гул; течение становилось всё быстрее и быстрее. Идти по реке становилось опасно.
В то время волховские пороги были совершенно непроходимы. Даже скандинавы, безусловно искусные в мореплавании, не рисковали спускаться через них на своих судах. Славянские же выходцы, все, кроме Рулава, очутившиеся в этих местах впервые, и подавно не решались на такую попытку.
Ладьи пристали к берегу. Скоро составился совет, и на нём решено было пройти пороги волоком, то есть перетаскивая суда берегом в тех местах, где река представляла опасность.
Начинать волок, однако, сразу после остановки не пришлось. Близилась ночь. Волей-неволей нужно было заночевать на берегу.
Запылали костры.
Около одного из них расположился по-прежнему печальный Святогор, безучастно смотревший, как хлопотал над приготовлением ужина его друг Рулав.
Невдалеке от привала шумел лес. Он чернел в сумраке наступавшей ночи мрачною массой. Рулав, занятый хлопотами, нет-нет да и кидал взгляд в сторону этого леса.
Сильно озабочивала старика эта постоянная тоска его молодого любимца, и он всё это время думал, как бы развлечь Святогора.
Между тем отдохнувшие варяги принялись за работу. Они суетились около того места, где пристали ладьи, и уже стали готовиться к трудному путешествию посуху.
— Знаешь что? — сказал Святогору старый Рулав. — Здесь в лесу есть избушка, пойдём туда!
— Зачем?
— Там живёт прорицательница, и никто из проходящих здесь волоком вождей не минует её. Все заходят узнать своё будущее.
Святогор, уступая просьбам Рулава, пошёл.
Идти пришлось не особенно долго. Действительно, как и говорил старик, у опушки леса приютилась ветхая хижина.
— Зачем пожаловали? — встретила их её обитательница. — Или грядущее своё узнать хотите?
Это была дряхлая старуха, и вид она имела такой, что могла бы внушить ужас людям даже не робкого десятка.
— Именно грядущее узнать, матушка! — и за себя, и за Святогора отвечал норманн.
— Многих молодцов я видела здесь и все туда, за Нево, идут. Мало только кто возвращается оттуда, — ответила старуха. — И тебя я видала, — обратилась она к Рулаву. — Что же? Исполнилось то, что я тебе предсказала?
— А ты помнишь, матушка, что предсказала?
— Стара и слаба я стала, да и многим из вас я уже ворожила, где же всё запомнить!
— Так я тебе напомню! Ты, матушка, предсказала мне, что я умру от дружеской руки и хотя и на поле брани, но не в битве. Ты мне говорила, что меня поразит ближайший и любимейший мой друг!
— Так, так, — закивала старуха, — теперь вспоминаю. Ещё отговаривала я тебя ходить в земли славянские.
— Да, отговаривала! Ты предсказала мне, что умру я от руки друга-славянина. А видишь, я живым и невредимым возвращаюсь обратно. Там же, — кивнул в сторону Ильменя Рулав, — друзей-славян не было. Были и остались одни враги только. Видишь, не всегда ты верно гадаешь. Целым и невредимым стою я пред тобою. Не сбылось на мне твоё предсказание!
Старуха взглянула на Рулава и покачала нечёсаной головой.
После минутного молчания в хижине зазвучал её хриплый голос.
— Не сбылось моё предсказание, стало быть, сбудется, и гадать тебе нечего!
— Так вот товарищу моему погадай тогда! — попросил Рулав.
— Хорошо, — согласилась старуха.
Она подошла к Святогору, взяла его за руку и, как бы желая проникнуть в тайники его души, устремила в его глаза свой проницательный взор.
Юноше вдруг сделалось жутко, но в то же время он чувствовал, что какая-то непостижимая сила не позволяет ему опустить глаз.
Наконец старуха отошла от него и, взяв углей, кинула их в костёр, расположенный на земляном полу её хижины.
Костёр разом вспыхнул, яркое пламя озарило хижину. Багровый его сноп взвился к отверстию в потолке, и вслед за тем густой дым окутал на мгновение всё. Святогор и Рулав невольно отшатнулись, так как пламя разгоралось всё сильнее и сильнее и ярко-жёлтые языки его поднимались к небу.
Пламя озаряло фигуру прорицательницы, как бы застывшей над костром. Она, ни разу не моргнув, глядела на пламя, причём лицо её принимало то страдальческое, то радостное выражение.
Наконец дым рассеялся...
— Видела, всё видела! — прошептала она, и вдруг, будто приподнятая какою-то неведомой силой, быстро подошла к Святогору.
Юноша с изумлением смотрел на неё. Он даже и не подумал отшатнуться, когда прорицательница опустила свои костлявые руки ему на плечи, и с вниманием стал прислушиваться к её отрывистому шёпоту.
— Видела я в дыму будущего страну великую. Много городов в ней крепких и сильных. Богата и могуча эта страна, славнее всех она, сильнее всех она между остальными странами мира. И все, населяющие её города и веси, довольны и счастливы!
Старуха замолчала на несколько мгновений, сняла руки с плеч Святогора и, выпрямившись, громко воскликнула:
— Великое будущее у тебя, юноша! Такого никогда ещё ни у кого не было и не будет! Слава, почести, власть ждут тебя. Ты будешь повелителем той огромной страны, которую я видела... Солнце никогда не будет заходить в твоих владениях, и из рода в род будет увеличиваться твоя страна. Сотни лет будут править твои потомки, окружённые вечной славою, а имя твоё перейдёт в память всех народов во веки веков! Приветствую тебя, владыка половины мира!
И она с этими словами низко-низко поклонилась Святогору.
— Когда же это будет, матушка? — спросил юноша, поражённый загадочными словами.
— Когда ты станешь соколом! — ответила прорицательница и смолкла.
Часть II
НА ПУТИ К СЛАВЕ
1. Новая родина
Угрюмый край! Его красам...
Мрачные гранитные скалы тянутся к небесам. Горы кажутся нагромождёнными на горы. Они уходят своими вершинами в облака. У подножия их вечно бурлит такое же мрачное, как и суша, море... Вечно покрыто оно высокими валами, вечно гуляют в его просторе шквалы да ладьи ищущих добычи и приключений викингов, не знающих над собой никакой власти, кроме собственной, никакого права, кроме того, что дают острый меч, сила да отчаянная храбрость.
В этот край стремится Святогор. Второй родиной должны ему стать угрюмые скалы, застланные туманами фиорды Скандинавии. Там он надеется рассеять тоску, подавившую всё его существо, забыть разбитые мечты и набраться сил для выполнения той задачи, которую он поставил целью своей жизни.
Эта задача — месть отринувшей его родине...
Месть, беспощадная месть, на какую только способен человек, чувства которого не сдерживаются культурой.
Суровый, закалённый в постоянной борьбе с природой, с злой мачехой, народ живёт в том краю, куда направлял все свои помыслы молодой изгнанник...
Жизнь этого народа — борьба; удовольствие его — шум битвы. Отрадным в его жизни является одно только сознание, что после славной смерти на ратном поле не умрёт имя храбреца, и он, покончив счёты с жизнью, будет принят в светлую Вальгаллу, где ждут его валькирии, девы неземной красоты, а также беззаботная жизнь среди постоянных битв, чередующихся с шумными пирами.
Знает храбрец, что есть в страстно желаемой им Вальгалле огромный шатёр, весь созданный из копий храбрецов; пол шатра выложен щитами, скамьи покрыты кольчугами и панцирями. За столами сидят доблестные берсерки вместе с асами, отдыхая от шумных битв и наслаждаясь удовольствиями, на земле недоступными.
Удастся ли Святогору совершить берсерке-ранг[14]?
Да. Он надеется на это и верит в свои силы. Не для мирной спокойной жизни идёт он сюда. Прочь домашний уют! Шум сражений влечёт его. Под звон клинков он забудет свои мрачные думы. Он не боится смерти. В первой же битве далеко он отбросит от себя свой щит — на что щит храброму, которого ожидает блаженство в светлом чертоге Вальгаллы!.. И с одним мечом он кинется на врага. Пусть он погибнет в жарком бою. Что до этого? Память о нём не умрёт, и все, видевшие его смерть, все, даже враги, назовут его берсерком.
Ближе и ближе заветный край. Славянские и норманнские ладьи прошли уже бурное Нево и по небольшой, но широкой и быстрой реке плывут к землям вожан, откуда уже и рукой подать до Скандинавии.
Всё веселее лица у норманнских ярлов — у Фарлафа, Руара, Инглота, Стемида. Всё чаще звучит в ладье Святогора громкий, трубному гласу подобный, весёлый голос Рулава.
Желанная родина близка.
Все ладьи прошли залив[15] и вышли в грозное Варяжское море. Близок Готланд. Ладьи оставили его слева от себя. Но как ни короток, сравнительно с пройденным, оставшийся путь, он представляет гораздо больше опасности, чем весь далёкий путь из варяг в греки.
Рыщут по морю викинги. Для них здесь всё равно: свой ли, чужой ли — были бы добыча и возможность отвагой блеснуть... Не задумаются они напасть на ладьи Фарлафа, даже несмотря на то, что ярл этот всем им хорошо знаком; вступят в бой неравный, постараются отнять все богатства, собранные с таким старанием во время далёкого и трудного похода в славянские земли.
Знал это Фарлаф. Очень опасался он встречи с кем-либо из викингов. Поэтому удвоена стража на всех ладьях. Смотрят в оба часовые. И хранит кроткий Ниорд пловцов, посылает им попутный ветер и отводит опасные встречи.
Держит путь небольшая флотилия прямо на Упландию. За Готландом она разделилась. Фарлаф со своими пошёл влево, к Кольмару; славянская ватага, которую повёл Рулав, ни за что не пожелавший расставаться со Святогором, пошла на Росслаген, где она ожидала радушного приёма в Сигтуне от престарелого упсальского конунга Белы, охотно принимавшего к себе пришельцев из славянских земель.
Много живёт на Росслагене славян. Они как будто облюбовали этот полуостров, и редкие из них минуют его, являясь из далёкой своей страны искать счастья в угрюмую Скандинавию.
Как ни много их, но они, поселившись на земле Белы, казалось, совсем отрешились от своего прошлого, позабыли родину и превратились в таких же скандинавов, какими были исконные обитатели этой страны.
Наши предки, отделённые от нас тысячей с лишним лет, очевидно, нисколько не уступали своим потомкам в способности растворяться во всяком народе, среди коего им приходилось селиться.