– Как же мне уже осточертели каждодневные вопли всяких придурков! А тебе, Камешек? Тоже? – поинтересовался Марк у серого булыжника, стоявшего на книжной полке и как бы заменявшего собаку или кошку. Отличный гранитный собеседник, никогда не перебивающий, не возражающий и со всем молча соглашающийся, согласился со своим хозяином и на сей раз.
Крики с улицы тем временем все продолжали доноситься, и никто из кричавших не желал уступить. Тогда тот, что побогаче, достал из багажника бейсбольную биту, а тот, что поопытнее – совковую лопату. Они, как первобытные дикари, приняв поистине воинственные позы, уставились друг на друга, после чего, медленно переставляя ноги, пошли по кругу, и каждый из них не сводил глаз с соперника. Смешное, забавное, глупое и бессмысленное зрелище! Два неандертальца, окруженные каменными высотками, ходили кругами, побрякивая оружием в руках.
– Скопище тупиц! – плюнув из окна, Марк оглядел соседние дома, обступившие плотным кольцом его собственную панельку.
Сотни пыльных стекол в ответ поглядели на него. Сотни стекол, за которыми скрывались квартиры-клетки, квартиры-гробы. Квартиры, в которых говорили о пустом, делали пустое и думали о пустом. Квартиры, в которых жили пустые люди. Вот на балкон дома напротив выползла хрычовка, облаченная в глубокий неглиже. Она закурила и уставилась на Марка. Она пожирала его глазами, изрыгивая густой дым изо рта. Старая уродливая женщина, насквозь пропитавшаяся табаком и спиртом. От ее пристального взора Марку стало как-то не по себе, и он перевел взгляд вниз на тех, что барагозили по поводу стоянки. К ним присоединились еще четверо новеньких: трое тоже кричали, а четвертый снимал происходящее на камеру. Открытое безумие! В какой-то момент один из споривших пообещал проткнуть колеса чужой машины, на что незамедлительно получил ответную угрозу, которой Марк, к сожалению, не смог расслышать, поскольку в соседнем дворе заревели большие бульдозеры. Там с утра до вечера шла непрекращающаяся стройка очередного торгового центра. Перепалка мужчин закончилась так же стремительно, как и началась ранее. Марк еще раз плюнул и, чтобы не слышать панельных шумов, закрыл окно. Затем он прошел вглубь комнаты, разминая затекшую за ночь шею, пододвинул к столу стул и сел на него.
«Пора браться за дело».
Он достал блокнот, открыл первую страницу и принялся писать: «Толстяк. Цель номер один. Я отомщу за отца! Отомщу за всех отцов и матерей, сгнивших на твоем чертовом заводе. Ты, толстосум, ответишь за каждую буханку хлеба, отнятую у бедняка. Ты будешь лежать в луже собственной крови и захлебываться, а я буду стрелять, стрелять, стрелять, не переставая».
Дописав предложение, Марк остановился. Мысль вдруг просто перестала идти. В голове установилась тревожная тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Это как затишье перед бурей, и он, зная об этом, напряг все свои внутренние силы в ожидании худшего. Худшее не заставило себя долго ждать, и спустя миг раздался удар по батарее. Сердце Марка тотчас забилось с удвоенной скоростью, а внезапно ожившие мысли залаяли одна громче другой. Ситуацию срочно следовало брать под свой контроль, пока дело не стало совсем худо, и тогда он снял с книжной полки Камень, положил его на стол рядом с собой и принялся легонько постукивать по нему письменной ручкой. Это ему хоть как-то помогало в борьбе с мерзкой Девчонкой. Так тревога скорее отступала, и мысли скорее очищались от мрачной скверны. Очень скоро батарея замолкла, и тогда Марк, отстоявший свою психическую свободу в непростой и невидимой глазу обычного человека битве, принялся рассуждать вслух.
– Толстяк – директор металлургического завода. Завод расположен в Бедняцком Квартале, но сам Толстяк там, я уверен, практически никогда не бывает. Он наверняка все время сидит в офисе в центре города, откуда и ведет все свои дела. Там я его и застану. Надо будет к нему…
Дальнейшие размышления прервал внезапно зазвонивший телефон. Марк вздрогнул, затем захлопнул блокнот и поспешил в коридор, чтобы ответить на звонок.
«Вдруг это Макс по поводу оружия», – подумал он, поднимая трубку.
– Алло.
– Привет. Это Генри.
– Привет, Генри. Я тебя узнал. Как ты поживаешь, братишка? – радостно поприветствовал брата Марк.
– Хорошо… да, хорошо… у меня все хорошо…
– Рад слышать, что у тебя все в порядке. А у твоих друзей как?
– Хорошо… у них тоже, как и у меня, хорошо…
– Славно.
– Ты завтра навестишь меня? Врачи разрешили тебе приехать.
– Конечно! Обязательно!
– Хорошо… это очень хорошо… я буду тебя ждать, Марк. Пока.
– До завтра, Генри. Я обязательно к тебе заеду!
6
Марк приближался к дому скорби, в котором содержался его брат и другие вылущенные люди, затерявшиеся в пространстве и времени. Палая листва шумела под ногами, ветви черных деревьев качались на ветру, моросил мелкий дождь. Здание психлечебницы, издали кажущееся зловещим и мрачным, нагоняло тоску. Скорее всего, такое настроение отчасти складывалось из-за отвратительной осенней погоды, которая, в принципе, на что угодно может наложить свой скорбный отпечаток и превратить желтое в серое, красное в серое, голубое в серое. Одним словом обесцветить и лишить жизни даже самый прекрасный пейзаж. Марк остановился перед воротами и еще раз осмотрел здание. Три этажа, красный кирпич, решетки на окнах – скорбный дом. Тут обитали самые разные люди. Несчастные и очень несчастные. Какие-то из них о своем несчастье даже не догадывались, и это в некотором роде было их спасением. Они не понимали, что чего-то лишены. Они не понимали, что должны пребывать в вечном отчаянии. Например, как пациентка по фамилии Куз., пятнадцать лет назад потерявшая мужа и годовалую дочку в результате несчастного случая, после чего утратившая всю память. Помимо того, что она потеряла все воспоминания, ее мозг перестал еще и фиксировать любую новую информацию, поступающую извне, так что каждый день она рождалась заново, даже не догадываясь о том, что число подобных рождений давно уж перевалило за тысячу. Она всегда пробуждалась с улыбкой на лице просто потому, что не могла запомнить, что по «долгу службы» обязана просыпаться с тоскливой мрачной физиономией. Она ничего не могла запомнить. Она не узнавала медсестер, заходивших к ней утром в палату, не узнавала врача, не признавала собственное отражение в зеркале, свою постель, в которой себя обнаруживала, свои тапочки под кроватью. Стертая память являлась ее спасительным кругом, так что кровавым призракам из прошлого было никак до нее не добраться.
«Память о прошлом – проклятие», – подумал тогда Марк, перешагивая порог лечебницы. – «Если бы мой брат подобно другим пациентам тоже мог позабыть тот злополучный день».
Зайдя внутрь, он сразу направился к стойке регистрации, где в белом халате и чепчике сидела пергидрольная девушка.
– Здравствуйте, – поздоровался с ней Марк. – Я пришел к брату…
– О, это вы! Здравствуйте. Давненько вы нас не навещали.
– Дела…
– Понимаю…
– Я пройду?
– Минутку… – зазвонил телефон, и медсестра подняла трубку, произнеся дежурную фразу, которой отвечала на все входящие звонки. Она выслушала вопрос, уточнила какой-то момент, после чего перевела звонок на другую линию. Затем положила трубку и вновь обратилась к Марку. – У вашего брата теперь новый врач.
– Вот как?
– Да, Орлов Георгий Петрович. Он просил, что если придет кто-нибудь из родственников Генри, чтобы зашли к нему. Он бы хотел побеседовать.
– Без проблем.
– Его кабинет на втором этаже в конце коридора. Я ему сейчас наберу, предупрежу, что вы поднимаетесь.
– Георгий Петрович? – переспросил Марк.
– Да, – подтвердили губы, открытые улыбкой.
– Спасибо.
– Да не за что.
Марк прошел через коридор мимо приоткрытых дверей, из-за которых доносился телевизионный шум – некоторым пациентам разрешалось смотреть телевизор. По клочкам фраз, долетевшим до его слуха, он понял, что психически больные смотрят утреннюю программу новостей. Пациенты громко смеялись и что-то бурно обсуждали между собой, при этом совершенно не споря и, похоже, во всем соглашаясь друг с другом. В оценке утреннего «шоу» они были единодушны и единогласны – это смешно. Смешно до слез. Смешно до коликов в животе.
«Интересно, что конкретно их так рассмешило», – подумал Марк, подходя к лестнице.
У лестницы он встретил женщину в инвалидной коляске, похожую на одержимую демоном. Ее глаза вылезали из орбит, она щелкала языком и делала странные жесты, словно пыталась призвать сатану. Марк посторонился и пропустил ее, чтобы она, не дай Бог, не наслала на него какое страшное проклятие.
– Прошу, проходите… то есть проезжайте…
Он поднялся на второй этаж и лицом к лицу столкнулся с пареньком, которого уже неплохо знал. Тот все время проговаривал вслух разные считалки. Без них он не мог существовать. У него имелась определенная считалка для завтрака, для обеда, для ужина, для чистки зубов, а также для прогулки по больничному коридору. Вот он без остановки и считал, ударяя себя по носу указательным пальцем на каждый слог считалки. Марк поздоровался с ним, на что парень только кивнул и, чтобы не сбиться со счета, посильнее ударил себя по носу. Они благополучно разошлись в узком коридорчике и, пройдя несколько метров, Марк наконец-таки отыскал дверь с нужной ему табличкой: «Орлов Г.П.».
«Георгий Петрович вроде бы», – напомнил он себе, постучавшись в дверь. – «Хотя какая разница».
– Да-да, войдите, – донеслось из кабинета.
Марк вошел и сразу поздоровался.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь. Вы Марк – брат Генри, верно?
– Да, это я.
– Приятно с вами познакомиться. Я Орлов Георгий Петрович. Новый лечащий врач Генри.
– Мне уже сообщили внизу.
– Замечательно. Тогда давайте сразу начнем с самого главного. Ваш брат… у него имеются еще какие-нибудь родственники в городе кроме вас?
– Бабушка. Но она не выходит из дома.
– Болеет?
– Вроде того.
– Она приходится бабушкой Генри по материнской линии?
– А это важно?
– В нашем деле любая мелочь важна.
– По материнской.
– Хорошо, – произнес врач, сделав записи в карте пациента. – Больше никого из родни?
– Никого.
– Простите… а мама ваша погибла в автомобильной аварии, так ведь?
– Да…
– И все стряслось прямо на глазах Генри?
– Да… его смогли вытащить из покореженного автомобиля, а мама осталась зажатой внутри салона. Она сгорела заживо.
– Так, значит, это после смерти мамы у Генри начались проблемы с психическим здоровьем?
– Да, после случившегося он замолчал на полгода… полностью ушел в себя.
– А можете, пожалуйста, рассказать про вашего отца? – приготовившись записывать, поинтересовался Георгий Петрович.
– Папа трудился на металлургическом заводе, что находится в Бедняцком Квартале… работу в городе он найти не мог. Чтобы прокормить нас с Генри он работал в двойную смену, и даже не смотря на это денег нам все равно не доставало. Кроме того ему постоянно задерживали зарплату и лишали премий и надбавок без всяких на то причин. Отец попросту сгорал на работе, теряя здоровье… теряя вес. В какой-то момент он весил меньше пятидесяти килограммов. А в одно утро он просто не проснулся.
– И вы с Генри оказались в интернате?
– Да.
– Почему вас не забрала бабушка?
– Не знаю. Об этом лучше у нее спросить. Хотя меня в принципе это как-то никогда не интересовало, – признался Марк.
– У вас с ней плохие отношения?
– Я бы не сказал, что эти отношения вообще есть.
– Ясно. Что случилось дальше?
– У вас ведь наверняка написано об этом?
– Записи лишены всяких подробностей, которые порою могут пролить свет на многие вещи. К тому же записанное часто отличается от действительного, – с сожалением заметил врач.
– Ладно, – уступил Марк. – Спустя полгода Генри попытался покончить с собой, но у него ничего не вышло… а затем он еще напал на воспитательницу с ножом и едва ее не прирезал. После нападения его определили сюда.
– Про попытку самоубийства я не знал. Видимо, он пребывал в крайнем отчаянии, – и в карте пациента была сделана какая-то запись. – А насколько сложно вы перенесли потерю родителей?
– Я бы не хотел об этом говорить. У вас еще имеются какие-нибудь вопросы касаемо брата? – поглядев на стенные часы, спросил Марк.
– Нет, но… подождите минутку… не уходите еще… – Георгий Петрович достал из стола лист бумаги. – Поставьте внизу, пожалуйста, свою подпись и инициалы.
– А что это?
– Там говорится о том, что вы даете согласие на то, чтобы Генри начал прием нового лекарства… экспериментального, так сказать.
– Оно ему поможет?
– Не можем знать наверняка, – честно ответил врач, – но должно. Будем на то надеяться.
– Ладно, – произнес Марк, быстро разобравшись с документом.
– Кстати, – припомнил Георгий Петрович. – Генри опять начал писать письма для мамы. Похоже, что текущее лечение ему не особо помогает, так что новое лекарство сейчас будет очень даже к месту.
– Вам виднее. Надеюсь, он в конце концов поправится.
– Обязательно. Вы сейчас к нему?
– Да.
– Хорошо. И насчет его писем… не пытайтесь открыть ему глаза на истинное положение дел, здесь необходим аккуратный подход.
– Я это и сам понимаю.
– Вот и славно. Ну, всего доброго.
– До свидания, – Марк выбрался из глубокого кресла и оставил кабинет.
***
– Привет, Марк, – радостно закричал Генри, завидев в дверях брата.
– Привет, братишка.
– А ты надолго?
– Пока не выгонят.
– Ха-ха-ха, – звонко рассмеялся Генри. – Хорошо ты шутишь… хорошо.
– Рассказывай, как у тебя дела.
– У меня все хорошо. И врачи говорят, что у меня все хорошо. Здесь у всех все хорошо. А еще меня пригласили на свадьбу.
– Правда? – присаживаясь на стул, искренне удивился Марк. – И кто же?
– Лиза из соседней палаты. Она выходит замуж за парня из двести седьмой.
– А персонал в курсе?
– Кто?
– Врачи в курсе?
– Нет, их решили не приглашать, иначе они испортят нам весь праздник. И не выйдет у нас никакого веселья.
– Это уж точно.
– У нас будут торты, сладости и вкусные напитки. Жаль, что тебя не пригласили на свадьбу.
– Ничего страшного. Главное, ты повеселись, – хлопнув брата по плечу, улыбнулся Марк. Уж лучше мир иллюзий, нежели мир суровой реальности, подумал он, вспомнив слова врача про аккуратный подход к обнажению истинного положения дел.
– А ты там у себя веселишься? – поинтересовался Генри.
– Стараюсь.
– А бабулю навещаешь?
– Нет.
– Почему?
– Не хочу выслушивать ее глупости.
– Какие?
– Да самые разные… преимущественно те, которые она услышала по телевизору.
– Нехорошо.
– Что именно?
– Что бабулю не навещаешь. Как я ей «привет» тогда передам, если ты к ней не заходишь? – огорчился Генри, и улыбка с его лица исчезла.
– Ладно, как-нибудь на днях я к ней обязательно загляну и передам твой «привет», – успокоил брата Марк.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Точно?
– Точно-точно.
– Хорошо… очень хорошо, – и сразу повеселев, Генри вдруг сполз на пол, встал на четвереньки и с головой залез в тумбочку, стоявшую у кровати, откуда очень скоро выбрался с целой охапкой мятых бумажных листов. – Хочешь посмотреть мои рисунки?
– Конечно! – откликнулся Марк.
– Вот, – и Генри протянул первый рисунок, на котором он изобразил большой ровный прямоугольник, закрашенный красным цветом. – Это машина горит.
– Машина? – неуверенно переспросил Марк.
– Ага, мне она во сне приснилась… вот еще, – и перед лицом Марка оказался второй бумажный лист, на котором был начертан овал, перечеркнутый множеством тонкий линий.
– И что означает рисунок?
– Овал – это я. А лини – черви, и они меня едят, потому что я умер.
– Такое лучше не рисовать.
– Почему?
– Плохой рисунок… то есть ты его хорошо исполнил, но в нем заключена негативная энергетика. Понимаешь?
– Не очень…
– Ну, вот почему ты решил нарисовать себя мертвым?
– Мне это тоже приснилось… что я лежу в земле, и по мне ползают черви. Много червей. И так щекотно от них стало, что я даже проснулся.