У него появился свой актив, и раз в две недели он сидел в президиуме в актовом зале заводоуправления, рисовал на бумажке голых теток, слушал «доклады с мест» от «лидеров звеньев», а потом подолгу и с наслаждением читал нотации нижестоящим товарищам. Заставлял переписывать протоколы. Поручал проводить в цехах и отделах анкетирование на предмет отношения к патриотизму. И так далее.
Папашины ресурсы помогли ему взять шефство над районным отделением милиции. Проще говоря, когда парочка его активистов по пьяни попала в обезьянник, Славка выкупил их телячьим окороком. Тогда же ему намекнули, что такому энергичному пацану неплохо бы заняться созданием ДМД – Добровольной Молодежной Дружины. А то район отстает от плана.
Сла-авик взял под козырек и всем скопом записал своих активистов в добровольные дружинники. На дежурства они не ходили, но ставили свои подписи в качестве понятых и свидетелей. За что Славку стали приглашать на планерки в ОблУВД.
На одной из таких планерок ему и пришла в голову идея, сделавшая бы честь Остапу Бендеру. Он зарегистрировал управляющую компанию и взял на аутсорсинг заводское общежитие. И преспокойно поднял цены на свет, газ, воду и квадратные метры.
В день этого судьбоносного события напротив дверей общежития дежурил воронок. На непуганых идиотов, потащившихся в районную администрацию искать правды, завели уголовные дела: кто пьяный ругался матом на улице и оказывал сопротивление, кто воровал цветмет. Славка на пару дней почувствовал себя королем.
Но ему не повезло. Буквально через месяц завод по мановению пальца неведомых акционеров был преобразован в холдинг. То бишь, в ангар по «отверточной сборке» чего-то, еще более неведомого, чем акционеры. Из Китая привозили ящики, их распаковывали, переклеивали ценники, и увозили. «Лишние рты» были сокращены; Славкина общага опустела; осталась лишь дюжина старух, всю жизнь отпахавших на родном заводе и навечно прописанных в этом общежитии.
Так невинная хитрость с аутсорсингом поставила Славку на грань финансовой пропасти; даже если отбирать у общежитских старух всю пенсию, на содержание трехэтажки с канализацией и водопроводом денег бы все равно не хватило.
Как раз в этот момент Рякин и подцепил гр-ку Семихатько. Которая к тому времени оказалась жертвой, не более, не менее как политических репрессий.
– Понимаешь, человек, который помог мне после универа устроиться на работу, – деликатно обрисовала ситуацию падла-Ленка, стряхивая очередную порцию пепла в ухо Викторыча, –двинул в губернаторы. На него тут же накатали заяву, будто он еще при ваучерах принуждал рабочих за бесценок продавать ему акции. И отправили до конца выборов в ДОПР, –ленкина начальница, которой незадачливый кандидат в губернаторы самой в свое время помог «устроиться с работой», всей душой ненавидела молодых специалисток и сразу же уволила Ленку и заодно ее подругу Людку – ту самую бесцветную девицу в юбке короче трусиков, на которую неудобно было смотреть даже во время пьянки.
Ленкина мать, которая проживала в то время на Кипре, мыслила в европейских масштабах и велела дочери зарегистрировать экспортно-импортную фирму: мамкин кипрский сожитель будет подгонять из Турции товар, «а лейблы мы и сами умеем переклеивать».
Ленка поверила. Чтобы зарегистрировать ООО «Seven Huts ImpEx» пришлось заложить квартиру. Мамкин сожитель пригнал первую партию товара и бесследно исчез с мамкиными деньгами на бескрайних турецких просторах. Чтобы хоть как-то закрыть долги, Ленка с Людкой в две смены торговали из ларька на базаре вонючими дубленками:
– Понимаешь, на этой работе не пить нельзя, – доверительно объясняла она Венедиктине. – Холодно и никто ничего не покупает, – выборы миновали, ленкиного благодетеля выпустили из ДОПРа, но какие-то суки уже настучали ему, что «девок из комка» попеременно «ставили на хор» то братки, то охранники рынка. Когда пришел срок отъёма квартиры, Ленка-таки кинулась к всеобщему трудоустроителю.
Благодетель в деньгах не отказал, но благожелательнейшим тоном порекомендовал пройти сначала анализы в вендиспансере. Вылетев из высокого кабинета, Ленка у самых дверей напоролась на Рякина, который шел подписывать очередную аутсорсинговую цидулину. Лена вспомнила, что этот мужиковатый «гимор» когда-то не ровно к ней дышал и даже авансировал титулом председателя Комиссии по юридической защите прав молодых специалистов. Растрепала губенки, смазала тушь в уголках глаз, и в ответ на сакраментальное:
– Как дела? – простонала:
– Да ничего… Все нормально…
В тот же день микрофинансовую организацию, нацелившуюся на ленкину квартиру, посетили товарищи из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Параллельно зашел и Славка с предложением реструктуризировать долги гражданки Семихатько. В ходе беседы с управляющим МФО в его мозгу родилась еще более увлекательная комбинация:
безнадежные должники переселяются в славкину общагу;
их квартиры поступают в распоряжение рякинской управляющей компании;
управляющая компания сдает квартиры «гостям» с Кавказа и из Средней Азии;
полученные деньги идут на погашение долгов страдальцев перед МФО;
страдальцам дается клятвенное обещание, что после погашения долгов квартиры им вернут.
Так Ленка Семихатька оказалась в общаге у Рякина. Заодно с ней – Людка, которая успела на пару дней устроиться коммерческим директором в частный пенсионный фонд и вдруг оказалась лицом к лицу с внешним управляющим и под уголовным делом.
Затем список жильцов пополнился ветераном горячих точек Ханом, пожертвовавшим все свое достояние «братиям и сёстриям», епископом какой-то секты Викторычем, полудюжиной заурядных алкашей и примерно таким же количеством жертв ипотечного кредитования и долевого строительства.
Заяву на Венедикта Ленка накатала под рякинскую диктовку после того, как тот пригрозил отобрать за долги квартиру и продать. В связи с чем благовоспитанный юноша заподозрил, что так просто она заявление из ментовки не заберёт.
Флоп
Потянулись дни – нудные и тоскливые. С утра Венедикт шел на работу – доставал из чулана деревянную лопату и под бдительным присмотром Глисты-секьюрити «с хреном изо лба» скреб наледь перед крыльцом. Удалившись за угол, он зарывал лопату в снег, переваливал через изгородку и валил «по делам». В катран ему путь был заказан, но интернет-трейдинг относился к другой отрасли обмишуливания лохов, и Венедикту даже разрешали поиграть на бирже «по маленькой» за счет заведения.
До ломоты в глазах он следил за котировками, искал «свечки» и пытался угадать «пункт», когда надо продавать. Но ему не везло, и бумаги, на которые он ставил, падали, едва только он их покупал. Менеджер с печальным вздохом записывал за Венедиктом очередной должок, и он шел в общагу поедать лагерную похлебку из гнилой капусты с чаем на мешковине на запивку.
После обеда темнело рано; Венедикт откапывал лопату и сдавал ее обратно в чулан. Убить время иначе, кроме как отправиться в курилку на третий этаж к обездоленным ипотекой или застройщиками мужикам, не хватало фантазии.
Мужики курили жесточайший самосад, которым снабжал общежитие Славка с огорода своего папеньки-мироеда. Зарплату за хозяйственные работы внутри общежития Рякин платил талонами, которые отоваривались в столовой либо в общежитском ларьке, которым заведовал Билли.
Едучий дым выбивал слезу и кашель. Мужики, по преимуществу, нигде не работали или отсиживали часы за грошовую зарплату в забытых богом ООО-шках или разоренных очередным кризисом «флагманах индустрии». В курилке начинали кучковаться с обеда. Степенно гомонили, какие цены будут с первого числа, о том, что скоро надо ехать к родителям картошку сажать, и в какой бане «дешевше» мыться. Если Венедикт отпускал ерническое замечание, замолкали и выжидали минуты полторы – будто произнесение слова сразу вслед за венедиктовой филиппикой автоматически причисляло человека к сонму нелояльных.
Однажды Венедикт попал в курилке на коллективную читку медийного опуса – мужики регулярно покупали местную прессу на самокрутки. Опус был посвящен Славке Рякину:
«Я встретился с ним в его рабочем кабинете, – бодро вещал корреспондент уездного издания. – Простое русское, славянское лицо, широкие, крепкие плечи. Смекалистые глаза крестьянского сына. С первого момента знакомства с Вячеславом Рякиным возникает ощущение простой и уверенной силы, народного духа. Невольно на ум приходят слова: "Самородок земли русской»!
– Времена ныне такие, – уверенно интервьюировался «самородок», – что в одиночку не выстоять. Сейчас со всех сторон идет массированная атака на святые, вошедшие в плоть и кровь каждого российского человека понятия коллективизма, общинности, соборности. Мы знаем, кому это и зачем надо. И не пойдем на поводу у пособников враждебных России сил. Российский народ всегда в трудную минуту черпал силы в единении, в крестьянском миру. И именно опошление этих идей привело к развалу, к подрыву всех устоев и самих основ нашей жизни.
Но реально здоровые силы не могут мириться с таким «новым порядком». Я верю: сейчас задача задач – возрождение коренного российского уклада, обретение вновь тех корней, которые от века питали могучий народ и великую державу.
И средства для этого есть. Главное средство – это мы – простые российские люди, собирающиеся под стяг соборности, исконного устройства жизни, – опущенные жизнью мужики в общежитской курилке на этих словах переглянулись. Мол, это мы и есть «средство» для возрождения этого самого «уклада»? – Община – вот то ядро, в котором наиболее полно сочетается воля вождя, руководителя, Отца, и интерес Сына – исполнителя, работника. Это тело, связанные одной кровеносной системой –голова и руки, процесс, овеществленный в едином векторе общих достижений, –на слове «достижений» чтец слегка запнулся и перешел непосредственно к финальной реплике провинциального журки: –И в наше трудное время Вячеслав Рякин, этот труженик на фронте созидания, делами поверяет свои идеи. Сейчас, когда директора предприятий не стесняются избавляться от так называемого балласта – а в «балласт» они зачисляют и молодых матерей-вчерашних декретниц, и трудоспособных работников предпенсионного возраста – золотой фонд нашей индустрии! – Вячеслав Петрович организовал при созданной им общине мастерскую по пошивке обуви – товара, необычайно нужного населению. Здесь трудятся и говорят ему от всей души «Спасибо!» и молодые матери, и полные сил пенсионеры, получившие возможность продолжать свою трудовую деятельность…
«Вячеслав Петрович», – уважительно именуют его в общине. «Вячеслав Петрович!» А ведь он еще молод! Возраст Иисуса Христа! И он действительно мечтает о спасении если не всего человечества, то, по меньшей мере, российского народа. Думает о развитии своего опыта, о покрытии всей страны сетью народных общин. Ради этого он готов бороться, вступить в политическую борьбу.
Вячеслав Петрович признался: есть у него сокровенная мысль – на будущих выборах выдвинуть свою кандидатуру в областное Законодательное Собрание. И, может, когда такие люди придут во власть, у нас начнет меняться положение», –вот Славка! Вот обормот! В депутаты надумал пролезть! – удивление Венедикта было тем больше, что не далее как позавчера он самолично наблюдал рякинскую мастерскую по пошивке обуви.
– Эй, инженёр твою мать! – крикнул Славка с общежитского крыльца чистившему снег Венедикту. – Ну-ко, иды сюды! Покажи, чего ты стоишь! – обувная мастерская располагалась в подвале. Возле самого входа хмурая тетка из числа обездоленных ипотекой выбивала на штампе с ножным приводом из дерматинового рулона заготовки. Дальше, в глубине подвала, еще полдюжины страдалиц из числа оставленного руководителями индустрии без работы «балласта» грубыми нитками сшивали из этих заготовок некоторое подобие тапочек, которые в прежние времена назывались «чешками». Вся эта благодать освещалась тремя лампочками по 60 ватт – так, чтобы не тревожить крыс в дальних углах подвала. Впрочем, даже крысам, надо полагать, тяжко было переносить царящий здесь густой запах лежалого материала, клея, пота и еще чего-то особо отвратительного.
– Откуда дермантинчик-то? – поинтересовался Венедикт у Славки. – Папаня прислал из фондов прихватизированного совхоза? В свете всепобеждающих идей наконец-то ликвидировано такое наследие мирового империализма, как эдипов комплекс?
– Ну, ты! – буркнул на эту тираду Славка. – Нехрен зубы скалить! Штамп вон сломался! Починить надо!
Венедикты ни уха, ни рыла не смыслил в штампах и их починке. Но «noblesse oblige» –он подошел к устройству, открыл и захлопнул крышку, скрывавшую электромотор, пнул станину, потом вручную провернул шкив. Штамп неожиданно бодро зачавкал пуансоном, а Венедикт, прикинув, что хмурая обездоленная тетка сама застопорила механизм какой-нибудь щепкой, наклонился к ней и с ловеласской ухмылкой произнес:
– Смазывать чаще надо! У вас как со смазкой, же-е-енщина-а? – хмурая бездольщица в ответ слегка скривила в улыбке губки и колыхнула под фартуком бюстом. Но тут подскочил Рякин:
– Венедикт, кончай фиглярничать! Тут тебе трудовая российская община, а не ваши фигли-мигли. Сделал дело – вали смело! – «самородок земли русской» едва не взашей выставил «инженёра» из мастерской.
… К вечеру с базара приходили, слегка пьяненькие, Ленка с Людкой. Они никак не могли распродать остатки дублёнок. Тащились в комнату к Венедикту, бухались на его кровать, упирались коленками в стоящую через узкий проход викторычеву койку, начинали доставить застенчивого проповедника:
– Викторыч, ты боди-артом занимаешься?
– Что это?
– Яйца на Пасху красишь? Слышь, Викторыч, у тебя девочка когда-нить была?
– Неужели это для вас самое главное? По сравнению со всем тем чудом мироздания, свидетелями которого мы все являемся? – в ответ обе дамы ржали, как лошади, и дразнились еще пуще.
– А то! Слышь, Викторыч! Ступай сёдня ночевать к Людке! А то ты больно стремаешься, когда мы с Венедиктиной тут по ночам чудо мироздания оформляем! – Ленка пьяненько лезла лапаться к «ami du coeur»; Викторыч ошалелым взглядом упирался в людкины ляжки, туго затянутые в темно-синие колготки; диоптрии на его носу взблёскивали зарницами безумия. Он рывком хватал с полки фолиант с растущим из лотоса распятием на обложке, что-то шептал, суматошно листая страницы. – Заодно разговеешься маленько! – продолжала подначивать Ленка.
– Но это же грех смертный! – стонал Викторыч.
– Не согрешишь – не покаешься! Глянь, какие у Людки сиськи! – Елена задирала на подруге футболку; Людка покатывалась от хохота; вскидывала коленки, заслоняя мослами подростковые «стоячковые» грудки с острыми, как морковки, сосками. Несчастный Викторыч бросал на пол фолиант с крестом на обложке и опрометью выскакивал в коридор. Ночевал он после таких аттракционов в кладовке с метлами, оставляя 12-метровку в безраздельное пользование шаловливой парочке.
Впрочем, Людка частенько приходила с базара одна. Венедикт принимал такие происшествия как неизбежное: чем быстрее Ленка «насосет у «благодетеля» денег на выкуп квартиры, тем быстрее избавится от зависимости от Славки. Остальное – дело техники: Ленка заберет заяву из ментовки, и можно будет валить на все четыре стороны из опостылевшего славкиного курятника. И вообще из города. В котором нечего терять, кроме собственных кредиторов. Он таки и видел себя садящимся в сочинский поезд – туда, в игорную зону Red Meadow!В Мекку исповедников холдема и омахи!
Можно даже прихватить с собой Ленку. Если честно, то планы на будущее Венедикт связывал с тем приданным, который пообещал Рякин за ней во время их пьяного пари. Его должно хватить и на билеты до Сочи, и на первые «бай-ины».
Да и многого стоит появиться в игорном зале под руку с такой телкой! Они ввалятся прямо с поезда: он – в костюме с бабочкой, и она – словно Афродита, выныривающая шоколадными плечами и припухлой грудью из белоснежной кипени невестиного платья! И пусть все местные дрочат под столом! С такой женщиной ему непременно будет пруха! Не может не быть прухи!
А вдруг там, на зоне (игорной, разумеется) дают какой-нибудь бонус парам just married? Халявные фишки на игру? И у него будет, с чем разогнаться?