Понимаете, — восклицает комиссар, — маленький гарнизон не только держится, но и наносит врагу ощутимые удары! Гитлеровцы выпустили по Орешку тысячи снарядов, сбросили сотни авиабомб, а над крепостью по-прежнему развевается алый флаг. Не раз противнику удавалось повредить орудия. Моряки быстро их восстанавливают и снова ведут огонь. Орешек стоит на возвышенности, и с его стен отлично просматривается захваченный город, каналы. Чуть артиллеристы обнаружат подходящую цель — поражают без промаха.
В тот вечер с военкомом флотилии мы засиделись далеко за полночь. Мне было интересно побольше узнать о героях Ладоги. Федор Тимофеевич к себе не спешил: ждал возвращения контр-адмирала Хорошхина. На сторожевом корабле «Пурга» командующий выходил к западному берегу озера. Там наши корабли подавляли огневые точки противника.
Сторожевой корабль вернулся в базу лишь поздно ночью.
Бориса Владимировича Хорошхина я тоже знал по Балтике. Старый боевой моряк, участник гражданской войны, отважный, энергичный. Был за ним грех — не всегда умел опереться на инициативу подчиненных, излишне опекал их.
Утром я с большим удовольствием выполнил поручение командующего флотом и в присутствии офицеров штаба вручил Борису Владимировичу орден Красного Знамени, которым он был награжден за минные постановки еще в первые дни войны. Хорошхин вспомнил первый месяц войны, растрогался:
— Вот где была настоящая работа!
Чувствовалось, что ему было трудно примириться с тем, что главным для флотилии стало такое не совсем свойственное для военных моряков занятие, как перевозка грузов.
Борис Владимирович не без досады рассказывал, как трудно налаживается дело. 12 сентября, спустя девять дней после решения Военного совета Ленинградского фронта, возложившего на флотилию задачу транспортировки грузов для осажденного города, к Осиновцу подошли две баржи с 800 тоннами зерна. В Осиновце в то время еще не было ни причалов, ни погрузочных команд. Баржи стали на якоря в двухстах метрах от берега. Хорошхин, находившийся в Осиновце, обратился к морякам с призывом разгрузить баржи своими силами. Для перевалки грузов воспользовались корабельными шлюпками. Таким же образом был разгружен сторожевой корабль «Пурга», прибывший с 60 тоннами боеприпасов. Всеобщий аврал длился двое суток.
15 сентября в Осиновец были доставлены еще 3 тысячи тонн зерна.
Так начала действовать жизненно важная для блокадного Ленинграда коммуникация по Ладожскому озеру — Дорога жизни.
Сейчас, как я уже видел, в Осиновце и на восточном берегу имелись специальные погрузочно-разгрузочные команды, выделенные Ленфронтом. Но сооружение портов затягивается, суда из-за мелководья до сих пор загружаются и разгружаются на рейде.
— Горим, — вздохнул Хорошхин. — И пока никакого просвета…
Борис Владимирович убывал в распоряжение Наркома ВМФ, по-видимому на более соответствующую его характеру должность. Но это, как я понял, для него было слабым утешением. Боевому адмиралу тяжело оставлять после себя недостаточно налаженное хозяйство.
13 октября 1941 года я принял Ладожскую военную флотилию, на которой до меня за короткий срок сменилось пять командующих. Как-то сложится здесь моя судьба?
Не успел вступить в свою новую должность, в штабе получили телеграмму: командующий 7-й отдельной армией генерал армии К. А. Мерецков просит командующего флотилией прибыть к нему. Я взглянул на Хорошхина.
— Кому же из нас ехать? Ведь командарм еще не знает о переменах на флотилии…
— Едем вместе, — заявил Борис Владимирович. — Кстати, я доложу о сдаче и представлю тебя.
В сопровождении моего бессменного адъютанта Николая Андреевича Кузьмина, ставшего в годы войны одним из самых близких мне людей, на машине спешим в Лодейное Поле. По пути Хорошхин предложил заглянуть в поселок Свирица. Оба берега устья Свири находились в наших руках. Здесь, на левом фланге армии, оборону держала 3-я отдельная бригада морской пехоты. Командир бригады подполковник Александр Петрович Рослов доложил, что положение на его участке нелегкое, и попросил не отводить поддерживавшие морских пехотинцев корабли, — канонерскую лодку «Лахта» (командир старший лейтенант В. Л. Ротин), бронекатер № 99 лейтенанта И. И. Певнева и катер «МО-205» лейтенанта Б. П. Паромова.
— Здорово выручают нас ваши моряки, — сказал Рослов. — Эх, если бы еще «сотку» сюда!
Про «сотку», бронекатер под номером 100, я уже слышал. Экипаж ее дрался геройски. 23 сентября «сотка» под командованием лейтенанта Г. А. Бровкина поддерживала своим огнем бригаду морской пехоты. Бронекатер получил более двадцати прямых попаданий. Возник пожар» Перебило рулевое управление. Из пробоин хлестала вода. А моряки все вели огонь. Раненые не покидали своих постов, гасили пожары, заделывали пробоины, устраняли повреждения. Сейчас «сотка» ремонтировалась в Новой Ладоге.
Хорошхин рассказал мне, что морские Пехотинцы крепко подружились с экипажами поддерживающих их кораблей. Они воюют плечо к плечу с июля. Корабли в какой-то мере восполняли слабую огневую мощь бригады, что было очень важно при оголенности ее фланга. Особенно помогли корабли 4 сентября, когда враг теснил наши войска вдоль побережья озера. Как заявили морские пехотинцы, поддержка корабельной артиллерии помогла им отстоять Свирицу.
В беседе с нами командир бригады пожаловался: не дает покоя вражеская батарея на мысу Гумбарица.
— Нам ее не достать. Канонерскую лодку послать бы туда…
Хорошхин поднялся, чуть не ударившись головой о низкий потолок землянки.
— Поможем? — спросил он меня.
— Но ведь нас командарм ждет…
— Поезжай к нему один. А я — на канлодку.
В этом был весь Хорошхин. Предстоящий бой притягивал его, как магнит.
Я обещал командиру бригады подумать над его просьбой и оставить здесь корабли, хотя они очень нужны для обеспечения перевозок, к тому же давно не проходили профилактического ремонта, плавают на пределе.
Вместе с Кузьминым возвратились к машине, а Хорошхин чуть не бегом направился к причалу, возле которого дымила канонерская лодка.
После я узнал, что вечером «Лахта» подошла к мысу Гумбарица и произвела по нему несколько залпов. Вражеская батарея молчала. Продолжать стрельбу, не зная точных координат цели, не имело смысла, и Хорошхин приказал лечь на обратный курс.
Вскоре Хорошхин сошел с канлодки, а та получила новое задание — поддержать действия морских пехотинцев. Корабль перешел в указанный район и открыл огонь. Моряки били точно. Под их снарядами вражеская пехота заметалась. По канлодке стали стрелять батареи с мысов Зубец и Гумбарица. Снаряды рвались у борта, пришлось прибегнуть к противоартиллерийскому зигзагу. Рассеяв вражескую пехоту, «Лахта» перенесла огонь на батареи. Орудия на мысу Зубец замолкли. Не теряя времени, командир сделал еще один заход. Координаты батареи на мысу Гумбарица теперь были известны, и моряки били без промаха. Разведка донесла, что вражеский батальон и обе батареи понесли большой урон. Морские пехотинцы горячо благодарили экипаж канонерской лодки.
Этот бой окончательно убедил меня, что нельзя забирать корабли, поддерживающие наши войска на восточном побережье озера. Свое решение я сообщил командиру бригады, а начальнику тыла флотилии приказал направить специалистов, чтобы они на месте произвели профилактический ремонт кораблей, ни на час не ослабляя их боевой готовности.
Командный пункт генерала армии К. А. Мерецкова располагался в лесу в районе Лодейного. Поля. Кирилл Афанасьевич коротко познакомил меня с состоянием войск, посетовал на недостаток оружия, а потом вдруг сказал:
— Выручайте. С секретарем городского комитета партии товарищем Кузнецовым я уже переговорил. Он обещал помочь. Но перевезти оружие можете только вы, моряки.
Да, Ленинград даже в эти тяжелые дни снабжал сражающиеся войска многими видами военной продукции.
С КП командарма связываюсь со штабом флотилии, приказываю выделить корабль и людей. В тот же день вместе с офицерами штаба армии в Ленинград отправились наши представители. Получив на ленинградских заводах минометы и автоматы, они на автомашинах доставили их в Осиновец, а оттуда на сторожевом корабле в Новую Ладогу. Далее «груз генерала Мерецкова» на баржах переправили в Свирицу. Трудно описать радость, с какой армейцы выгружали драгоценные ящики.
С Борисом Владимировичем Хорошхиным мы больше не встретились: не дождавшись моего возвращения от К. А. Мерецкова, он улетел в Москву. Не думал я, что в тот день мы виделись с ним в последний раз. В 1942 году контр-адмирал Б. В. Хорошхин погиб на Волге под Сталинградом.
Плавать до последней возможности
Офицеры нашего небольшого штаба трудились без отдыха и все-таки не успевали управляться с нараставшим потоком разнообразных задач, причем одна другой сложнее. Не хватало всего — кораблей, судов, людей. Грузили медленно и долго. Враг все усиливал бомбежки рейдов, причалов, складов. Особенно рьяно фашистские летчики охотились за нашими канонерскими лодками и сторожевыми кораблями. То и дело в штаб поступали радиограммы: «Отбил три налета от трех до двенадцати самолетов в каждом. Боеприпасы на исходе». Прибыв в Новую Ладогу, корабли спешно выгружали эвакуированных из Ленинграда детей, женщин, раненых и с еще большей поспешностью принимали снаряды, которые сразу же шли в дело, когда над рейдом появлялись вражеские бомбардировщики.
Побывав на канлодке «Бира», я заглянул в вахтенный журнал. В глаза бросились записи об отражении воздушных налетов. Подсчитываю их: 9 октября — шесть налетов авиации, 10 октября — шесть, 11 октября — пять, 12 октября — четыре, 13 октября — пять, 14 октября — четыре, 17 октября — пять; 15 и 16 октября нам повезло, воздушных налетов не было: стояла нелетная погода — низкая облачность, дождь.
Личному составу флотилии не было покоя ни днем, ни ночью. Озеро и его берега полыхали в темноте зарницами орудийных выстрелов и ослепительными вспышками разрывов авиабомб.
А тут еще прибавились осенние штормы. Бывало, сформируем конвой — буксиры и баржи под охраной боевых кораблей, а в рейс отправить не можем — на озере шторм. Со всех сторон звонки, радиограммы: «Почему задерживаете суда?» Отбиваемся, как можем, но стоим на своем. Мы уже накопили горький опыт: некоторые баржи и даже самоходные суда не дошли по назначению, разбитые или выброшенные на берег штормом. И приходится ждать, когда озеро хоть немного утихнет.
Трудности встречаются на каждом шагу. Некоторые буксиры и тральщики, доставив баржи к западному берегу, оказывались без топлива. В Осиновце суда ждут, когда им подадут уголь. Горько слышать об этих простоях, но трижды горше мысль о том, что этот уголь мы получаем из Ленинграда, где остались и без того скудные запасы топлива. Пришлось немало повоевать с планирующими органами, пока нам разрешили в общий объем перевозок включить и уголь для нашего склада в Осиновце.
Ускоренным темпом возводятся новые и ремонтируются старые причалы в Осиновце, Новой Ладоге и в Гостинополье. Балттехфлот под руководством его неутомимого начальника А. С. Гребенщикова под вражескими бомбежками углубляет фарватеры, подходы к причалам.
Катером добираюсь до Осиновца. Авраамов еще больше похудевший, вымотанный, но на усталом лице улыбка:
— Глядите, какой теперь у нас пирс!
Причал протянулся к самому рейду. К его оконечности уже могут подходить груженые баржи. Когда углубят гавань, к причалу смогут швартоваться сразу несколько судов.
Железнодорожники тянут к берегу подъездные пути с широкой и узкой колеями.
Вообще-то, есть чему радоваться. Столько сделано буквально за считанные дни. Но еще столько нерешенного… Разгрузка до сих пор производится вручную, техники — никакой.
Авраамов ведет меня в лес. Среди деревьев — люди. Женщины, дети, старики. Сидят и лежат прямо на земле. Измученные, истощенные, многие очень легко одеты, дрожат от холода. Матери судорожно прижимают к себе детей. Людей тысячи.
— Что они здесь делают?
— Ждут погрузки на суда. Пытались мы убедить городские власти: учитывайте наши возможности. Нет, присылают и присылают людей. А здесь и укрыть их негде, и с питанием такие трудности…
Связываемся с горкомом партии, с горисполкомом. У товарищей один довод: они выполняют план эвакуации. «А перевозка через Ладогу — это уж ваша забота. Делайте так, чтобы люди не задерживались». Кое-как договариваемся упорядочить дело. Впоследствии по решению Ленсовета у поселка Ваганово был развернут эвакопункт — палаточный городок, кухня, столовая, медицинская часть. А мы всеми способами старались ускорить перевозку людей. Этого требовала сама жизнь. В блокадном Ленинграде оставалось более двух с половиной миллионов человек гражданского населения, в том числе четыреста тысяч детей. Эвакуация населения, не имеющего непосредственного отношения к обороне города, оставалась одной из первостепенных задач. Об этом неустанно напоминали партия и правительство.
Экипажи кораблей относились к эвакуировавшимся ленинградцам с сердечной заботливостью, старались их получше разместить, делились с изголодавшимися людьми своим пайком. Капитан 2 ранга Н. Ю. Озаровский рассказал мне трогательную историю. Когда канонерская лодка «Нора», как всегда переполненная людьми, шла из Осиновца, у одной из пассажирок начались роды. Принимать их пришлось корабельному врачу. Родилась девочка. Вместо метрического свидетельства матери девочки торжественно вручили выписку из вахтенного журнала корабля. Моряки позаботились о приданом для новорожденной. Матери преподнесли две скатерти, полдюжины салфеток и серое с зелеными полосами корабельное одеяло. Это был, если можно так сказать, официальный подарок от имени командира и комиссара корабля как представителей Советской власти. Помимо того, матросы сообща собрали «на зубок» чемодан продуктов из своего пайка.
— Нужно было видеть, — сказал Озаровский, — как бережно, заботливо усаживали моряки мать с новорожденной в шлюпку, когда корабль прибыл на рейд Новой Ладоги. Так же бережно, на руках, вынесли ее из шлюпки на твердую землю. Видимо, многие при этом вспомнили своих жен, детей: ведь у нас на «Норе» большинство моряков были из запаса, пожилые, семейные. На прощание моряки положили в одеяло, в которое была завернута девочка, письмо: «Желаем тебе вырасти большой и сильной, быть достойной дочерью Родины. Если останемся в живых, то обязательно разыщем тебя. Экипаж корабля «Нора».
Забегая вперед, скажу, что, к радости нашей, «дочь «Норы» недавно отыскалась. Зовут ее Лариса Михайловна Хотулева. Живет она в Омске, работает на приборостроительном заводе имени Козицкого. Друзья и подруги часто зовут ее Норой, в память о ладожской канонерке, на которой она родилась. Лариса Михайловна на заводе уважаемый человек, ударник коммунистического труда. Здравствуют и родители Ларисы Михайловны — отец, бывший танкист Михаил Семенович Хотулев, девять раз горевший в танке, но дошедший до Берлина, и мать Мария Кузьминична, которая в тяжелые годы войны строила завод, где сейчас работает вместе с дочерью.
Помня указание адмирала И. С. Исакова о помощи флотским связистам, прокладывающим через озеро подводный кабель, еду в бухту Морье, на площадку, где он монтируется. Работа идет полным ходом. А дело оказалось более чем сложным. Вначале через озеро протянули несколько ниток обычного кабеля «ПТГ-19». Сил приложили много, а результаты плачевные — связь действовала всего несколько часов. Проложили новый кабель — речной бронированный. Он проработал с неделю, и то ненадежно, с перебоями — изоляция оказалась недостаточно прочной.
Моряки облазили все склады. В Ленинградском торговом порту разыскали огромные катушки многожильного бронированного гидроакустического кабеля. Его еще до войны закупили за границей для создававшихся морских шумопеленгаторных станций. По приказанию вице-адмирала В. Ф. Трибуца многотонные катушки были доставлены на берег Ладожского озера.
Прокладка кабеля была возложена на особую экспедицию, в которую вошли специалисты фронта и флота, нескольких научно-исследовательских учреждений, завода «Севкабель». Наша флотилия выделила тральщик «УК-4», катер «МО-206», гидрографическое судно «Сатурн», буксиры СЗРП «Морской лев» и «Буй». Здесь же трудились наши гидрографы и водолазы ЭПРОНа. Прокладкой кабеля по дну озера руководил моряк инженер-майор Павел Александрович Анисимов. Работы на берегу возглавлял связист от Ленинградского фронта полковник Н. И. Гладышев. Общее руководство и контроль, а также выделение воинских частей для погрузочно-разгрузочных работ осуществлял начальник войск связи Ленинградского фронта генерал-майор И. Н. Ковалев.