И тут я споткнулся и в прямом смысле слова, и в переносном, так как дорога не была освещена фонарями, а свет из окон домов не достигал того участка, где шёл я, и чуть не упал носом вперёд. Это же была она, дошло до меня, да, безусловно, какой же я болван, как я мог её не узнать?
Хотя, в принципе, и не мог, как-никак, месяцев десять или и того больше прошло, как мы не общаемся. И всё же, может, я ошибся? Может, та особа вовсе не моя… Стоп, она и не моя.
Бр-р, мысли запутываются, хотя я прекрасно понимаю, что хочу сказать… Может, это вовсе не она, одним словом, а очень похожая на неё девушка, мыслящая так же, как и она… А ты сам-то веришь в то, что говоришь? Верю.
А что тебе мешает позвонить ей и спросить? Ага, что, интересно, – говорила ли она сегодня со своей знакомой, или кто она там, обо мне? Конечно, я не об этом, и ты это и сам знаешь. Супер, у меня пошло раздвоение личности.
Я подошёл к той части дороги, где она уже вела к домам и фонарям, было почти десять часов вечера, но на улице ещё был народ, да и ничего удивительного, это ж город как-никак, в нём всегда кипит жизнь.
И всё же, может, стоит позвонить ей, хотя нет, уже десять, она, наверное, спит, лучше эсэмэс кинуть. Не, разбужу ещё, наверняка перепугается, подумает – что-то стряслось. Да и что я ей напишу? И с чего вообще я решил, что она ответит на эсэмэс или звонок?
Разве не я ей говорил, что продолжения общения не будет, потому что все повторится? Она захочет большего, выскочит из вагона и понесётся, а я, естественно, буду злиться на неё и давить ей пятки, вот она наконец меня и послушалась. Ни звука, ни слова, ничего от неё.
А я всё ждал, точнее ожидал, что вот она сорвется и напишет в соцсеть мне, а я такой буду делать вид, что не вижу, отвечать фразами, которые не дадут пищи для продолжения разговора, или вообще односложно. А она оказалась сильнее – или, может, я так сильно её обидел, что она не стала больше унижаться передо мной? А может, и так.
Не я ли хотел её подладить под себя, изменить, чтоб она была мне удобна, но зачем? Для чего? Для дружбы? А мне нужна её дружба? Для общения? А мне нужно её общение? А она мне вообще нужна? И тут я в самом деле впал в ступор. Такой простой вопрос: нужен человек или не нужен? Если нужен, берешь и борешься за него вместе с ним, не нужен – кидаешь и идешь дальше, но тут…
Я добрел до своего дома, поднявшись на этаж и открыв дверь ключом, зашёл в пустую квартиру, где было темно и неуютно, потому что, уходя, я открыл балкон в спальне и форточку на кухне. Я вообще-то любил прохладу и не мёрз, в отличие от неё…
Да, она.… И интересный поворот событий, никак не ожидал от себя такой подставы – чтоб она значила для меня так много. Хотя, с другой стороны, я не так уж плохо живу и без её общения, и без неё в целом, у меня есть знакомые на работе, я слушаю конференции, что проводятся у нас, даже сам иногда участвую в них, моя жизнь не так уж однообразна и скучна, как мне кажется, точнее как ей кажется. Она-то не знает, что у меня в голове, хотя и я не могу с точностью сказать, что у неё в голове. Да не суть важно.
Ну и кому что я тут решил доказать? Она-то меня всё равно не слышит. Вот, я опять сам себя увожу от решения. Может, уже стоит ответить на поставленный вопрос – нужна она тебе или нет? Я самодостаточный человек, и я не нуждаюсь почти ни в ком. Мне что одному, что с кем-то ещё – одинаково, главное, чтоб не мешал, а так…
Тем временем я разулся и снял толстовку, прошёл в ванную вымыть руки, и надо ещё сделать себе чего-нибудь поесть. Мне не нужна она, всё, и точка, мне никто не нужен, я уже это обсуждал и пришёл к выводам, так что не стоит сейчас об этом вновь думать. Притом она не соответствует моим стандартам.
«Да ты хоть слышишь, что ты говоришь?! – возмутился мой двойник внутри меня. – Не подходит стандартам?! Болван! Ты говорил, если человек по-настоящему тебя любит и других вариантов больше нет, ничего подходящего, то можно пробовать приблизить человека к себе.
А вот сейчас, на секундочку, это выглядит так, будто ты выбираешь на рынке или в магазине курицу: вот эта вот хорошая, но несвежая, а эта свежая, но мало мяса, одни кости. Только она или ещё кто-либо – не филе грудки в магазине, а живой человек, и это дар, что тебя любят.
Чего ты хотел от неё – чтоб она была спокойной, холодной, не подгоняла тебя и не выпрыгивала впереди паровоза? Чтоб успокоилась, была как та, что тебе была по сердцу, точнее по характеру, чтб не устраивала конфликтов и не дарила подарки, которые тебе не нужны, но которые ты до сих пор не выкинул, почему это, интересно, она бы ведь не узнала, так ведь, что ты с ними сделал?
Или, может, ты хотел, чтоб она не питала иллюзий, что ты можешь по-настоящему любить? А она ведь не слепая и далеко не так глупа, как кажется, она всё знает, знает, что она для тебя не совсем пустое место, твои знаки внимания, твоя забота о ней, да, ты пытаешься упорно это скрыть, точнее пытался, сейчас-то уже не нужно. Зачем ей шарф подарил? Потому что знал и помнил, что мёрзнет, что горло часто болит. Так что не ври себе, а то я-то тебе всё по полочкам разложу».
Я больно ударился большим пальцем о стул, что стоял около стола, и чуть не уронил сковородку на пол. Ругнувшись не самыми приличными словами, я согласился со своим вторым «я», что да, без неё неплохо, но её присутствие и её внимание мне всё же нужно. Не знаю почему, но именно её глаза заставляют меня отводить от её лица свои глаза, я вообще не люблю смотреть на говорящего или когда я говорю, в лицо, в глаза, это меня отвлекает.
Почему-то всегда, когда мы договаривались погулять или сходить в кино, я пшикался тем одеколоном, что ей так нравился. И ещё я помнил, что из всех моих многочисленных знакомых, среди которых я, увы, не могу назвать хоть одного друга или подругу, она одна любит карамельное мороженое и вообще карамель в целом.
Хотя всё же пару человек друзьями я могу назвать, хоть и не совсем уверен, что дружба может сохраниться в дальнейшем. Вообще дружба такая вещь – то она есть, то её нет, как и люди, одни приходят, другие уходят.
Фишка лишь в том, что одни уходят, и ты не замечаешь этого, они уходят незаметно и безболезненно из твоей жизни, а других не хочешь отпускать ты, третье уходят яростно, в общем, эффектно, а четвёртые уходят тихо или громко, неважно, медленно или быстро, но ты о них всё равно помнишь и почему-то ещё и тоскуешь, и хочешь, чтоб они вернулись. Но твоя гордость или твои мысли не позволяют тебе написать первым, позвонить, просто приехать. Ты будешь убеждать себя, что тебе это не нужно, он тебе, этот человек, не нужен, тебе хорошо и без него… Без неё.
И так ты убеждаешь себя в этом постепенно и забиваешь глупую мысль, червячком сидящую в задней части подсознания, умышленно думаешь о чём-то ещё, потом это становится привычкой. И —о чудо! – ты победил себя, но в то же время и проиграл. Вот так же и с ней. Точнее, с мыслями о ней: я умышленно гнал их от себя, но вот настал тот день, когда они выползли на поверхность и теперь проедают мне мозги.
Поев и помыв посуду, я быстренько принял душ и отправился в кровать, но, конечно, сон ко мне не шёл, я же всё ещё думал. И я решил, что поеду к ней завтра. Никакие разговоры по телефону, по эсэмэс или даже в соцсетях не заменят настоящего человеческого общения. Притом, что ж скрывать, я хотел её увидеть, и я соскучился по её красивым, чистым глазам, таким же карамельным, какое она любит мороженое. Приняв это решение, я заснул, и снилось мне чёрт знает что.
Глава 2
Проснувшись в десять часов утра, я понял, что не поеду к ней. Вернулась моя рациональность, и дело было вовсе не в погоде – 17 марта было серым, с мокрым снегом, переходящим в мелкий дождь, порывами северного ветра и лужами под ногами, – а в том, что я… струсил. Нет, даже не так: я не хотел признаться себе в том, что она мне нужна, что мне нужна эта девушка, хотя, может, она уже женщина… Кто знает, есть у неё кто или нет.
Такие девушки, как она… О, неверно, такая, как она, вряд ли ещё найдётся, и не в плане красоты, а в плане мышления, принципов, поступков, она индивидуальность, и я это признаю.
Разве будет какая другая девушка, будь она на её месте, пытаться столько раз подряд дарить мне подарки, когда ей говорят, что они не нужны мне, что чужды чужие вещи в доме, а она всё равно дарит и ещё так очаровательно смотрит на тебя или обижается, что ты их не берёшь, что нет слов, одни эмоции, и столь разнообразные, что волей-неволей начинаешь сходить с намеченной цели под этим взглядом её глаз…
И ведь я знаю, что делала она это не из упрямства или вредности, а из тех чувств, что испытывала ко мне. И я, зная это, понимал и отвергал её.
Встав с постели, я ощутил ужасное пошатывание в ногах, посмотрев на них, я увидел, что они трясутся, у меня так бывает, когда я слишком сильно нервничаю. Великолепно, даже не общаясь со мной, она умудряется так выводить меня из равновесия. «Это ты сам себя вывел из равновесия своими мыслями», – как всегда, сказал мой второй «я».
И второй «я» был прав. Прибрав постель, я прошёл в ванную. Умывшись, я оделся и приготовил себе завтрак. Жуя и поглядывая в окно, я видел бесконечное серое небо, затянутое тучами, из которых капала вода. А может, не стоит ничего делать? Зачем теребить прошлое? Ведь, может, она уже и забыла меня или встретила нормального, достойного себя мужчину? Ведь она удивительна и уникальна в своей природе, простоте, чувствах, даже в эгоизме. И всё же я тосковал.
Эта тоска была такой, когда расстаёшься с человеком по не собственной воле, хотя в моем случае это я так захотел, а она впервые в жизни не пошла против моей воли и ушла. И поначалу вроде не так много и часто думаешь о человеке, даже забываешь, что он куда-то уехал, но вот проходит месяц-два, и ты понимаешь, что его всё нет и нет, но ты знаешь, что он вернётся, но только не в нашем случае. Она ушла, и я, болван, сам, сам этого хотел, а теперь тоскую.
Но почему, спрашиваю я себя, почему? Тем временем я помыл посуду, почистил зубы, пришёл в спальню и гостиную, что было одним помещением, и, встав посреди комнаты в одних трусах, стал смотреть на своё отражение в большом зеркале, что прикреплено у меня на дверце шкафа.
Почему ни одна из девушек не вызывала у меня таких разных чувств? Она могла меня довести до кипения, если, конечно, предварительно меня ещё кто-нибудь подогреет, как воду в чайнике, и в то же время она меня умиляет своей непосредственностью, она, как маленький ребёнок, когда мы с ней заходили в магазины игрушек, чтоб убить время, например, до сеанса в кино, тыкала в кнопки игрушек и отдергивала руку, когда та начинала работать, при этом её лицо выражало такое внимание и спокойствие.
Ещё она так мило рассуждала о кухонных наборах посуды к чаю, что, мол, надо зимой пить из зимнего набора, то есть там должны быть снежинки или ёлочки с игрушками, саночки и так далее, весной – из весеннего, и прочее, в целом понятно, про что речь.
А иногда от неё шли странные волны, которые дурманили меня немного, и я видел в ней не только то, что она взрослый ребёнок, которому не хватало в детстве всех тех игрушек, что есть у современных детей, да и то не у всех, в не особо обеспеченных семьях детям игрушку за 30 кусков родители не подарят, и даже не это, я видел в ней девушку – с красивой стройной фигурой, губы, что она иногда красила в алый цвет, как мне нравится, с огромными карамельными глазами, ресницами, которые она никогда не красила, с длинными волосами, что она всегда убирала в замысловатые прически, маленькую ладонь с тонкими пальцами, и это меня пугало.
Я боялся видеть в ней девушку, вполне себе привлекательную, не совсем стервозную, да, с изменчивым характером, горячую, подгоняющую меня, но незлобивую, ревнивую – это да, со своими моральными принципами, своим мнением на любой счёт, гордую и в то же время так нуждающуюся в опоре и верном друге.
Конечно, можно было бы обвинить в том, что я вновь вспомнил её, ту юную особу в лисьих ушках, но это наполовину будет неправда, я вправду думал о ней, только всё это запихивал в дальний угол своего подсознания, а эта девушка только была спусковым крючком, чтоб вновь запустить механизм моих воспоминаний о ней.
По сути, что мне мешает жить нормально, весело или по крайней мере радоваться жизни? Разве меня кто-то неволит, или я калека, или неизлечимо болен? Живи себе да радуйся – нет, устрою себе головомойку. Опять же глупо скидывать всю вину на неё, она тут уже ни при чём, а мне всё-таки как-то неспокойно, и я тоскую.
И, как она любила говорить, первым должен начинать мужчина, потому что во все времена мужчины не любили, когда руководят женщины, она давала мне право быть первым, я же отвечал, что кому нужно это общение, пусть тот и старается. И я тогда был абсолютно уверен в своей правоте, что ей надо – пусть меня и переубеждает и доказывает, что и мне надо это общение с ней.
А когда не вышло, потому что у неё характер такой, у меня эдакий, да и не хотел я общения с ней, и вообще ни с кем, тогда, когда всё это происходило, у меня были свои кризисы, ссоры с родителями, да и с самим с собой, мы разошлись, потом я успокоился, восстановился, как говорится, и ждал, что она вот-вот вновь заявит о себе, но ошибся. Она ушла, послушав меня впервые за всё то время общения, что мы вели… а, кажется, я повторяюсь. Не знаю, как это расценивать: её взросление, или обида, или смирение, а может, она решила больше не тратить на меня своё время, силы, слёзы и любовь?
Посмотрев на себя в зеркало, я увидел красивого, молодого, стройного, но не щуплого, невысокого, но и не низкорослого юношу с тёмными, но не чёрными, слегка вьющимися от природы и влажности волосами, с холодными, но не лишёнными ума и не пустыми серыми глазами.
Но, с другой стороны, она права, я мужик, и я должен добиваться девушки, если она нужна мне, конечно… А она нужна мне, потому что ни та, что похожа на меня характером, ни та, которую я когда-то страстно «любил», не похожи на неё, в ней сочетается всё: и взрослая девушка, и капризное дитя, и умная, усердная в работе личность, но и беспомощная и наивная девочка, за которой нужен присмотр и уход.
И я понял, что я хочу ухаживать за ней, оберегать её от тех, кто падок на её красоту – уж я-то как мужчина всё давно оценил и разглядел в ней, – помогать ей, когда она нуждается в помощи, готовить ей завтрак или ужин, покупать ей украшения и красивые наряды, гулять с ней в парке, держать зонт над её головой, если будет идти дождь, в осенний, прохладный день… быть рядом с ней.
Поняв это и перестав отрицать очевидное, я начал одеваться. Надел я, как всегда, джинсы, рубашку в клеточку, которую она так любила, фланелевую, попшикался тем одеколоном, что ей нравился, и, пройдя в прихожую, понял, что надо помыть сапоги. Они были по щиколотку в грязи, и, достав ведро и тряпку, я начал их мыть.
И тут мне вспомнилась её речь: «Ты парень, но ты другой, понимаешь, ты можешь сам приготовить, постирать, зашить, даже квартиру убрать один раз в месяц, но ты уберёшь, а он, – она говорила про своего одноклассника, с которым более-менее поддерживала общение и на которого я ей намекал как на хорошего друга, а может, даже как спутника жизни, – он тоже это может, потому что у него три младшие сестрёнки, а мать наверняка его заставляет делать «немужскую» работу, но ему нужно женское тепло, забота, уход, а я этого не могу ему дать, дать в качестве жены…» А потом она добавила: «Но не тебе, ты можешь всё это сделать сам…» И она права, я могу всё сделать сам, но мне необходимо, как она выразилась, женское тепло, забота, уход – как поздно я это понял. А может, ещё не поздно?
Я всегда считал, что без женщины в доме спокойней, да и мне всегда было хорошо и одинаково, что есть она, что её нет, хотя совсем раньше я жил с родителями, и мать готовила, стирала, конечно, меня заставляла иногда вымыть окна, помыть пол и так далее, но меня это не особо напрягало, а сейчас я наконец понял, что имела в виду она.