– Здравствуй, Никита, – отозвалась девушка и кивнула ему на кресло в углу. – Присаживайся. Мы уже заканчиваем. Глянь пока – завтрашний прайс. – И протянула ему несколько листков.
В менеджерской царила суета, сопутствующая окончанию рабочего дня. Но Натали в самом деле была занята. Клиентов было двое: оба, вполоборота, нога на ногу, развалились в креслах напротив неё и полистывали, почти не глядя, рекламные каталоги. Они явно никуда не торопились.
Никита занял указанное место в углу в ожидании своей очереди.
– Вы платите нам за то, что мы продвигаем на рынок ваш товар, – говорил один. – И главное, без посредников. У вас остаётся как оптовая, так и розничная наценки. Иными словами, вся маржа оседает в вашем кармане, но нам вы оплачиваете услугу по продаже своего товара на наших торговых площадях. Ну, доставка ещё ваша, и больше никаких затрат. Я не понимаю, что вас может не устраивать? Взаимовыгодная схема…
– Политика нашей компании, разумеется, не исключает комиссионных, но только от объёмов продаж, а не размера торговых площадей. Это называется бонус.
– Наш торговый центр весьма популярен, и у нас уже открываются филиалы в разных районах. С нами очень выгодно сотрудничать, и многие стремятся, но мы хотели бы работать именно с вами.
– Я и не сомневаюсь. Мы солидная оптовая компания, и сами в розницу не торгуем. Это не наш бизнес. Всё, что могу предложить вам, так это беспроцентный товарный кредит под залог.
Достаточно было послушать их с пару минут, чтобы тут же заскучать, приуныв. Но на случай, если вдруг прозвучит здесь что умное и полезное, Никита вполуха прислушивался к их разговору, при этом отмечая в прайсе для накладной ассортимент и количество.
Рабочее время истекло.
– Кстати, реклама бесплатна. Только себестоимость работ и материалов.
– Наша компания не нуждается в рекламе. Производитель рекламирует свою торговую марку, а мы предлагаем рекламируемые им товары своим клиентам…
Трудно было понять, как только Натали не теряет хладнокровия, выслушивая весь этот бред. Один вёл беседу, а другой помалкивал и разглядывал её, совершенно без стеснения и не тая заинтересованного взгляда. Когда она наклонялась за какой-либо очередной бумажкой, он выпрямлялся в кресле, даже шею вытягивал, чтобы заглянуть ей за глубокий вырез блузки, а однажды непроизвольно уронил бумажки, а поднимая их с пола, бросил взгляд под стол.
– Если политика нашей компании изменится, – объясняла Натали, уже бросая взгляд в сторону, на Никиту, – то мы обязательно подумаем над вашим предложением и возьмём у вас в аренду торговые площади, если ставки удовлетворят.
– Вряд ли. Мы не сдаём в аренду торговых площадей. На своих торговых площадях мы торгуем сами, а вы просто оплачиваете услугу по продвижению вашего товара. Ведь это выгодно вам и выгодно нам.
Будучи видной девушкой, Натали смотрелась эффектно – не столько лицом, главным украшением которого были волосы и искусная косметика, сколько абрисом в целом. Худенькая, стройная, длинноногая, и при этом формы как если бы очерчены твёрдым карандашом. Туалет подчёркивал грудь, бёдра и талию – соответственно положению менеджера по продажам модной одежды: короткая фирменная юбчонка и приталенная блузка на выпуск, с глубоким вырезом и стоячим воротничком. Кулон голубого камушка на золотой цепочке болтался как раз в начале расщелины меж приоткрытой груди.
Натали посмотрела с выражением на настенные часы: терпение, дескать, лопнуло, и говорит наконец:
– Мы обсудим с руководством ваше предложение. И непременно свяжемся. А сейчас прошу меня извинить: дела.
И посмотрела на золотые часики на руке, столь крохотные, что вряд ли что можно было разглядеть там, на их циферблате, ну разве обладая орлиным взором, и перевела взгляд на ждущего своей очереди клиента – на Никиту.
– Ну, что ж. Я думаю, это тоже вариант, – вдруг открыл рот тот, что всё это время помалкивал, разглядывая её то сверху, то снизу. – Когда вам позвонить?
– Я сама свяжусь с вами.
– Не сомневаемся даже. Но лучше, Натали, давайте всё-таки я позвоню… Завтра, после обеда?
– Директор в отъезде. До конца недели. Поэтому…
– Ну, так я позвоню всё-таки, – сказал ей на прощание с многозначительной ухмылкой и положил на стол визитную карточку: – Всегда буду рад.
Поблагодарив, Натали взяла карточку и, не глядя, бросила в верхний ящик стола.
Когда эти двое – невольно подумалось: хамоватые – наконец откланялись, Никита пересел к столу. Он подсунул Натали заявку на товар, а сам, пока она бежала глазами по строкам, при этом с сомнением покачивая головой, облокотился о край стола, придвинувшись вместе с креслом вплотную, и, упокоив голову подбородком меж рук, придав им форму двурогой чаши, следил глазами за её движениями. Ещё и пальчиками барабанил по щекам.
– Да, и цены, Наталочка, прошу, пожалуйста, обратить внимание, – в его фривольном тоне проскальзывали нарочитые нотки, но оттого, что голос не громок и бархатистый шепоток источался, а в глазах мелькали весёлые искорки, его слова звучали – двусмысленно. – Накопительные скидочки пора включать – по второй колонке. А что тут шла за речь о бонусах?
Она оторвала взгляд от накладной, откинулась в кресле и молчит, покачивая головой. Глаза тёмные, большие, поблёскивают загадкой.
– Что-то не так? – спрашивает Никита.
– Как там, кстати, у тебя с балансом?
Он подал ей квитанцию от приходного кассового ордера и говорит:
– Нормально. Я закрылся по деньгам.
Натали чуть склонила голову на бок. Лёгкой усмешки кривизна тронула губы, в глазах у неё затеплился плутоватый огонёк, и лицо исказилось милой недоверчивой гримасой.
– Ну, почти, – поправил себя Никита, совершенно не смущаясь. – На руках всякое барахло осталось. Могу вернуть по первому же требованию или предъявить. Но один – два воскресных торговых дня, и вообще всё тип-топ будет. По деньгам я даже в плюсе.
– Как это ты так лихо?! Умудрился-то выкрутиться, а? Даже не верится.
– Потом расскажу. Нужен ходовой товар, чтоб красиво закрыться.
– Да вот и гляжу, что ты тут понаотмечал мне. Завтра, как положено, рассмотрим твою заявку, сверим взаиморасчёты…
– Во как нужно!
Никита провёл рукой по горлу, не отрывая глаз от её лица.
– Завтра, ну пускай хоть после обеда, но чтоб в пятницу товар с самого утра уже лёг на прилавок – иначе… сама понимаешь, опять всё зависнет на целую неделю. Бодяга сплошная. Надо рвать волокно.
Она усмехнулась его словам – каким-то чудным, необычным, совершенно не таким, какие привыкла слышать в своём кругу.
– Обещать не буду, но постараюсь сделать всё, что от меня зависит. – Натали бросила взгляд ему за спину: – Пока… До завтра… Между прочим, о бонусе. Бонусы предусмотрены для тех, кто работает по предоплате… До свидания…
И послала кому-то на прощание с улыбкой воздушный поцелуй, подчёркнуто чмокнув в пустоту.
Никита оглянулся, провожая взглядом уходящих, и, когда они, наконец, остались вдвоём, наедине в опустевшей менеджерской, вздохнул с облегчением, при этом осмелев настолько, чтобы зашептать, напуская на себя многозначительный вид:
– А этот так тебя разглядывал – просто кошмар! То сверху пялится, то снизу подсматривает.
– Я не слепая. Он мог разглядеть только то, что видят все. А ты что, ревнуешь?
Никита хотел сказать, что вовсе нет, не ревнует, и это было бы почти правдой. Ему даже было приятно осознавать, что многие с завистью кладут неравнодушный взгляд на предмет, который не долее, как три дня тому назад, он тискал в тёмном подъезде, – и знает не только на глазок, но и на ощупь, даже на вкус и запах.
– Ну, не то чтобы совсем так уж и ревную…
Правда без прикрас очень часто звучит невежливо, и, как знать, порой так и вовсе бывает обидно прочесть чужие мысли, особенно когда твой собеседник в этот момент думает о тебе. И он ответил, поворачивая эту свою откровенность другой, приятной ей во всех отношениях стороной, что, после лёгкого замешательства, и в самом деле стала похожей на правду:
– Намёки… – И после заминки, как бы пропуская через себя: – Есть чуточку – занозливое. Так бы и треснул по голове!
– Кого, меня, что ли?!
– Нет, тебя я просто задушил бы – в объятиях!
Натали по нраву пришёлся искренний комплимент, и она залилась кокетливым хохотком, возведя к потолку глаза и часто-часто заморгав, чтобы тушь не потекла, при этом слабо, безвольно махнув рукой в воздухе: ой, ну и уморил, дескать.
Ну а для чего ещё такой прикид, подумал Никита, как ни для того, чтобы залучать недвусмысленные взгляды, едва прикрывая те прелести, которые воображение само дорисует и приукрасит. Но что если и беспокоило его всерьёз, так это подъезд её дома – тёмный, грязный, проходной. Один раз, по случаю, терпимо: за поцелуями и не заметишь, насколько неприютный уголок выбрали, а вот потом – надо что-то думать и как-то говорить об этом. Он не знал, что и как. И она сама – чёрт её знает, что подумала, и куда её вдруг понесёт, случись, ляпнет что он своим неловким языком. Боялся подпустить к себе очень близко, и оттолкнуть было жалко.
– Ладно. Поговорим позже, – молвит Натали, принимая серьёзный, если не сказать – суетливо-деловой вид. – Мне в самом деле некогда.
– Ты что, занята? – Никита вдруг почувствовал укол беспокойства. – А я хотел проводить тебя после работы. Может, зашли бы куда посидеть?
– Увы, не сегодня. Как-нибудь, может, в другой раз.
– Ты извини меня, если чем обидел. Я должен был позвонить, но у меня нет твоего телефона. Я не пропал. Я все эти дни, как проклятый…
– Перестань! Я не обиделась. Я просто опаздываю.
– Куда?
– В кабак.
– С кем?
– Ты что – ревнуешь?
– А как ты думаешь?! Не то слово!
– Успокойся. Я с шефом иду.
– Чем, интересно, успокоиться? Ещё хуже, что с шефом.
– Почему?
– Не пошлёшь… Да он же, ты говорила, в командировке?
– Ой, ты слушай побольше! Я соврала: эти двое просто достали меня. По полной программе. Не знала, как и отделаться. А с шефом – это так, деловое предприятие. Нас там всякой твари будет по паре. И куча нудных клиентов.
– А-а, ну что ж… – Никита развёл руки в стороны, не скрывая своего разочарования. – Ну, раз такое дело, давай хоть до ресторана провожу. Это где, далеко?
– Нет-нет, вот только этого, пожалуйста, не надо…
Задержала на нём задумчивый сочувственный взгляд и как будто смилостивилась, подсластив его горькую кручинушку:
– А впрочем, если хочешь, можешь встретить меня после. Только не у ресторана. Подождёшь у подъезда.
– Да-да, конечно же. Да хоть до утра! – ему не пришлось прикидываться, будто обрадовался, потому как он и вправду был рад…
И неожиданно смутился, удивившись чувству занозистому и нарывающему, что обнаружил нечаянно в себе, с утра ещё на пустом, казалось бы, месте, – как сладкая дёргающая боль. Опомнился – и запоздало притушил вспыхнувшую в глазах искорку тенью хмурой тучки, что заботой омрачила его дотоле безоблачное чело. Дошло, что опять сплоховал, – и разгладил озабоченную складку меж бровей, прояснившись белозубым оскалом глупой улыбки.
– Ну, до утра, надеюсь, дело не дойдёт, – задумчиво проговорила Натали, успев заметить нечто неладное в выражении его глаз, и потупила свой взгляд, чтобы скрыть, как тронула её эта его судорога на лице, что улыбкой, должно быть, зовётся, но тут же, совладав с кокетства невольными позывами, исправилась на серьёзный лад: – Где-нибудь, думаю, после одиннадцати. Пока то да сё, пока доеду… Сам понимаешь, мероприятие протокольное. Не слиняешь.
И подпустила ещё больше холодку во взгляд, отчего глаза приняли будничное и отчуждённое выражение, утратив глубину и загадку.
Хотел спросить Никита, при себе ли у неё зонтик, да отчего-то вдруг передумал.
Так и расстались, распрощавшись до вечера, отстранёнными, и каждый на свой деловой лад – задумчивым.
С некоторых пор Никита стал очень чувствительным к погоде и ко времени. Часы за ненадобностью он вовсе не носил на руке. По каким-то своим особенным признакам определял он, который час, где должны быть солнце и луна и будет ли дождь, когда начнётся и как долго продлится. Ошибался он редко. Минуты не проходило, чтоб не глянул на небо. Он помнил, какой был накануне закат, и какой сегодня рассвет. Давление нутром чуял. Он точно знал, откуда дует ветер, и легко осязал влажность и температуру воздуха. Смешно сказать, и потому он никому не признавался: однажды, роясь в старых вещах в чулане, наткнулся там на свои школьные географические дневники и с тех пор завёл толстую канцелярскую тетрадь, куда записывал не только свои наблюдения над погодой, но и разные приметы, предчувствия, жалобы знакомых на недомогание и прочее. Всё это, разумеется, пока вне строгой системы и время от времени, в часы скуки и интереса ради. И тем не менее, результат был налицо: он никогда не сворачивал напрасно торговлю при виде тучки и зря не выкладывал на прилавок товар – как если бы ветерок спешил по-дружески нашептать ему на ушко тайное знание, упредив любые капризы природы.
С природой, таким образом, он был на дружеской ноге. Поэтому, если кто подглядывал сейчас за ним со стороны, то мог бы заметить, что он встал с детских качелей и вошёл в подъезд ровно за несколько мгновений до того, как дождь буквально обрушился с небес. Ни одна нечаянная капля не упала ему на плечи.
Натали повезло меньше. Она подъехала как раз в самый разгар ливня, и Никита промок до нитки, извлекая её из такси. Она тоже вымокла, хоть выжимай. Не отрезвил её апрельский душ, – наоборот, казалось, ей стало много хуже: из машины вышла на своих двоих, а в подъезде уже просто повисла у него на руках.
Дождь испортил им вечер: мокрый, на сквозняке долго миловаться не будешь, – ни от поцелуев не просохнешь, ни объятиями не согреешься. Ну разве что чуть-чуть, минуток с пять отдаться на прощание во власть легкомысленной ласки – не дольше.
Он обнял её, напрасно пытаясь согреть телом, и она обмякла, безвольная и покорная.
– Нет, так не пойдёт, – сказал он ей, почувствовав дрожь в теле. – Ты простудишься.
– Что? – спрашивает Натали.
– Простудишься, говорю. Заболеешь. И кто тогда мне, бедному, выпишет товару, а?
Он, конечно же, подтрунивал, хотя во всякой шутке, знает каждый, есть толика правды.
– А кто? – спросила Натали и, откинув голову назад, уставилась на него непонимающим, бессмысленным взглядом.
Какие, однако ж, глаза у неё – большие и тёмные!
Она начинала вздрагивать на сквозняке. Апрель оправдывал свой коварный и подленький характерец. Дрянной месячишко: вот так вот подставить в самый неподходящий момент. Впрочем, грядущая неделя, представлялось ему, обещала тепло и много солнца. Особенно ближе к майским. Завтра он непременно должен заполучить ходовой товар. Торговые дни будут что надо, так что он надеялся быть первым на рынке, чтобы собрать все самые густые и жирные сливки, пока цены не упали, и дачники сметут все остатки, которые перепадут им после утреннего поезда с оптовиками. Привередничать начнут чуток погодя. Летний сезон облагородит себя определением модный только к июню, когда нерасторопные челноки, ввиду серьёзности и основательности своих намерений, на машинах повалят на рынок как на базар, устраивая гонку вниз по ценам. Главное, успеть обернуться до того, как летний бум ни накроет с головой.
– Пошли, – говорит Никита, – я провожу тебя до двери дома и сдам с рук на руки. А то, и правда, заболеешь, не дай бог. Вон, гляжу, вся озябла, продрогла.
– А ты?
– А я никогда не болею, – ответил Никита и, приняв на себя роль подпорки, повёл её по ступеням наверх. – А вот ты простудишься, если тебя не переодеть.
– И никто тебе, голуб мой, не подаст товару, – бормочет невесть что. – И будешь на бобах сидеть, слёзно вымаливая подаяние.
Он только посмеивался, поднимая её по ступеням на четвёртый этаж хрущёвки – без лифтов.
Остановились у двери. Никита крепко держал её за талию, чтоб не споткнулась. Напустил на себя степенный и вместе с тем скромный вид и свободной рукой нажал на звонок. Раз. Потом другой. Наконец третий.