На самом деле это был даже не парк и не сквер, а небольшой надежно спрятанный от шумной улицы, дворик. Такие теплые, уютные места есть почти в каждом городе, но здесь, в Лондоне создается впечатление, что этот город в выходные ездит по другим городам с большим блокнотом или фотоаппаратом и фотографирует наиболее пришедшиеся ему по душе дворики и скверы, чтобы потом "проявить" все увиденное у себя дома. А может быть все наоборот и где-нибудь за Холланд-парком, в уютном кафе «Принцесса Анна» старые города собираются за большим кофейником и, угощаясь ароматным кофе, обсуждают и придумывают самые лучшие места для того, чтобы… Просто для того, чтобы.
Дворик находится по дороге вниз по улице Хай Кенсингтон-стрит, в сторону станции метро Эрлс Корт, то довольно легко пропустить неприметный указатель "Церковная улица", он практически спрятан под ветками большого каштана, который рос тут еще в те времена, когда и самой улицы не было. Иногда эту улицу еще называют "Церковным закутком". Несколько небольших старинных церквей, не выше двухэтажного дома, словно сошли с открыток с видами Викторианской Англии, закрутили пространство этой улицы так, чтобы вы попали в лабиринт, состоящий из стен дикого камня покрытого вьющимся плющом, старых деревянных дверей церквей и примыкающих к ним домов. А путеводной нитью в этом царстве изумрудно зеленой травы и аромата свежих бисквитов служат бодрые британские бабушки, которые могут вывести вас куда угодно даже в соседний город, ведь когда вы не знаете куда идти, действительно можешь попасть куда угодно.
И вдруг, когда вам покажется, что эта улица, которая на самом деле совсем небольшая, уже никогда не кончится, вы окажитесь на небольшой площадке, со всех сторон надежно защищенной стенами домов и церкви, увитых розами, где под сенью двух больших платанов прячутся три скамейки. Это он и есть – «Церковный закуток».
И даже в самый пасмурный день создается впечатление, что солнце не просто заглядывает сюда, а присаживается отдохнуть и выпить чая. Правда, этому чаю, по мнению Солнца чего-то не хватает. Но ему и так хорошо. Когда чай выпит солнце разбивается о витражные окна одной из церквей и украшает этот двор тысячью разноцветных солнечных зайчиков.
А непонятно откуда взявшийся в этом дворике ветер гоняет по утоптанной земле осенние листья, кажется, у него в этом деле есть большой опыт и особая цель, конечно же, он хочет, чтобы осенние листья за несколько коротких осенних месяцев увидели как можно больше мест.
На одной из скамеек, этим ранним утром спал Кот, если бы он сейчас открыл глаза, то мы бы увидели, что они удивительного, кофейного цвета. Хотя, на самом деле он всегда спит в этом дворе и на этой скамейке. Даже зимой. Кот так органично вписывался в окружающее пространство, что создавалось впечатление, будто это не он пришел поспать на скамейке во дворе, а это двор, дома и деревья выросли вокруг спящего Кота. Кот спал и лениво дергал ухом во сне, а Город тем временем просыпался, тянулся, зевал, пожимая плечами, у них с Котом был давний, свой разговор. Из лабиринта, в дворик практически прокралась маленькая красная машинка больше похожая на кастрюлю на колесах и, осторожно вздохнув всеми частями своего, местами, металлического тела, начала медленный процесс парковки. Эта сцена повторялась практически каждый будний день ровно в семь утра. Это приезжала на работу Агата, учительница начальной школы. Тот звук, который многие принимают с которым заглушается и выключается двигатель машины, по мнению Кота, был вздохом облегчения старушки машины, что ее работа на сегодняшнее утро закончилась и она может спокойно поспать несколько часов.
Одновременно этот вздох облегчения служил для Кота своеобразным будильником и, услышав, как она подъехала Кот сел на скамейке в позе "копилки" обвив лапы хвостом, и стал ждать дальше. Через полчаса на велосипедах приехали Отец-настоятель церкви и помощница в церковном доме. Брат и сестра – отец Виктор и Агнесса. Каждый из них проходя мимо Кота, потрепал его по голове совершенно одинаковыми движениями. Кот одинаково приветливо кивал и им, и остальным обитателям улицы. А ровно в восемь утра Кот спрыгивал со своей скамейки, перед тем как окончательно убедиться, что утро на его улице наступило. И ровно в восемь утра на Церковной Улице появлялся один из самых необычных обитателей этого района. Продавец молока Эрнесто. Скажите, что же в нем удивительного? Но кто будет покупать молоко в большом городе, сейчас, когда стоит вам зайти в ближайший супермаркет, и там вы найдете сразу несколько видов молока. На выбор. Но молоко Эрнесто всегда было свежим, вкусным и, кажется, приносило удачу.
К тому же он был кем-то вроде живой газеты Лондона. Эрнесто всегда знал все обо всех и обо всем, и самое главное, появлялся именно тогда, когда он был нужен, на это небольшой улице.
Первым делом он, проходя мимо красной «кастрюли» на колесиках погладил страдалицу по боку. Потом, картинно пригладил усы и постучал в дверь здания школы. Конечно же, туда не вовсе не нужно было стучаться, но сейчас учеников там не было, а Агата, видела его в окошко и когда Эрнесто постучал тут же открыла.
– А мне как раз чего-то сильно не хватало к чаю! И про Кота нашего не забыли? – Эрнесто молча, кивнул и показал головой в сторону скамейки, под которой уже стояло блюдечко, наполненное лучшим молоком. При всех своих достоинствах продавец молока был еще и удивительно молчалив.
Агата традиционно пригласила Эрнесто на утренний чай – утренний чай по будням, был, как традиционная летучка в офисах по понедельникам. За двадцать минут Агата успевала пожаловаться на все, на что можно пожаловаться и рассказать обо всем, о чем можно рассказать. Под спокойным взглядом темно-карих, кофейного цветка, бархатных глаз Эрнесто Агате всегда казалось, что все проблемы на самом деле, лишь пустой молочник, куда следует налить молока и выпить с ним кофе в перерыве между классами и тогда мир вокруг обретет совсем другие цвета.
Выпив чая с Агатой, Эрнесто отправлялся в приход, где картина повторялось. Только там, продавец молока не продавал молоко. Он помогал. То подправить покосившийся ряд, то выправить стол или стул, а потом он варил особый, черный кофе, который очень уважали Отец Виктор и Агнесса, но никогда бы в этом никому не признались. А как же чай с молоком? А как же сливочный латте? Ведь именно это положено пить на этой улице. Но отказаться от кофе Эрнесто было просто невозможно. А молоко шло на молочный пудинг, который готовила Агнесса и который же, в свою очередь был любимым лакомством продавца молока. Поэтому «второй завтрак» протекал в атмосфере тишины и всеобщего наслаждения, как и должен начинаться правильный день.
Раскланявшись с друзьями Эрнесто шел дальше. Он разносил молоко по домам на этой улице, и все хватало не только молока, но и тепла его большого сердца.
А потом, днем, на Церковную улицу снов заглядывало солнце. Оно светило сквозь листву деревьев, сидело на скамейках и, в общем-то, было совершенно счастливо, потом что теперь в его утреннем чае было то, чего так не хватало утро. Капелька молока, которую Эрнесто якобы оставлял для Кота.
Сам же Кот возвращался на своем место вечером. Ложился на скамейку и, глядя на пустое блюдечко улыбался в душе, потому что в отличие, от солнца и всех остальных обитателей этой улицы, он совершенно не любил молоко. Но каждый день, рано утром и до середины дня у него на этой улице были свои дела, нужно было пригладить пушистые усы и внимательно слушать …
Хороший день, чтобы не умирать
В одном старом доме, под звук капающих с потолка, в жестяной таз, стоящий на столе, капель, собирался умирать пожилой господин. На самом деле, ему вполне можно было и не торопиться на свидание со Смертью, но в последнее время он решил, что пора уже и честь знать.
Во-первых, он был, по его мнению, нечеловечески стар. И точно так же нечеловечески одинок. Дети уже выросли и разъехались и хоть они звонят ему практически каждый день, он все равно тешил себя надеждой, что одинок.
А что? Все его друзья уже на том свете, машут ему с небес, а он все еще таскает каждое утро в парк и магазин за углом свои стоптанные башмаки. И не важно, что старший сын уже давно купил ему новые, и младший, и средний, все они приносят ему новую обувь и одежду, как будто она ему нужна! Он старик! И с утра у него кололо в боку, и ныла коленка, а еще эта старая кошелка, соседка, пусть она и моложе его на десять лет, но все равно кошелка, постоянно жалуется на жизнь и говорит, что засиделись они уже на этом свете и мешают жить молодым. Вот Старик и решил умереть под эту дурацкую капель. Давно пора уже вызвать мастера, чтобы он починил крышу, но зачем, если он скоро умрет? Вот пусть сыновья и вызывают… А у этой… У нее еще имечко такое – Друззила. Надо же такое выдумать. У нее, кажется, две дочери и камни в почках, вчера она как раз остановила его у подъезда и начала жаловаться на камни. А он что? У него тоже, может камни есть, просто он не знает про них, а так бы тоже жаловался. Да и вообще, что она о себе возомнила? Думает, что ему совсем не на что пожаловаться?
Старик поежился, что-то стало зябко. Может окно закрыть? Или это верный признак того, что подкрадывается смерть? И вообще, что эта Друззила себе позволяет? Утром сегодня говорила, что недолго ей осталось, как она может умереть раньше него, если он старше нее на десять лет? Тоже мне. Старик сел на кровати. Сердито посмотрел на потолок, а потом встал с кровати, заправил ее и вышел из квартиры. Его соседка по площадке, та самая пожилая дама по имени Друззила никогда не запирала входную дверь своей квартиры, чтобы, если она неожиданно умрет ее, не пришлось бы ломать. Старик открыл соседскую дверь и решительно заорал туда во всю мощь своих легких, (Друззила была еще и глуховата), – Бонжур, соседка!
Услышав скрип кресла, он понял, что Друззила, не спит.
– Негоже умирать на трезвую голову, как насчет хорошего коньяку и танцев до утра, под пластинки нашей молодости?
– Ох, ну наконец-то, а то я уже заждалась!!! – провопила в ответ Друззила, которая искренне считала, что если она плохо слышит, то и весь мир вокруг глуховат, поэтому, когда она разговаривала с дочерями по телефону, по всему этажу сыпалась штукатурка с потолка. Царственно выплыв из своей спальни, соседка кокетливо склонила голову
– Приглашаешь?
Пожилой джентльмен подставил ей локоть, и они вышли из квартиры.
Конечно, они не танцевали, они лишь пили коньяк, вкусно щурились, закусывая тонкими ломтиками лимона и глядя, в окно эркера, на засыпающий летний город, думали о том, что это был отличный день и вечер для того, чтобы не умирать.
А завтра будет завтра и нужно будет вызвать мастера и починить, наконец, эту крышу и потом, когда придет зима, можно будет пить наливку и долго спорить кто же из них старше и большее и кто более одинок.
И не умирать.
Ангел с улицы Пикадилли
Все мы время от времени молимся. Не обязательно, что мы молимся кому-то конкретному, скорее мы молимся о чем-то конкретном.
И для каждой молитвы есть свой Храм. Не верите? Приведу вам простой пример – Распродажи в магазинах. Сколько молитв там возносится о том, чтобы был правильный размер, чтобы на все хватило денег, и чтобы эта распродажа не кончалась никогда.
Все мы молимся о чем-то или о ком-то сотни раз на дню и порой даже не замечаем этого.
Я шла по улице Пикадилли, к знаменитому «кругу» и статуе Эроса настолько глубоко погруженная в свои мысли, не самые плохие, кстати сказать, что практически не замечала того, что происходит вокруг. Где я иду, и вообще, какая в данный момент погода? Хотя нет, погоду я отметила, было по-английски привычно, ветрено. Мысли в моей голове шли, как прохожие вокруг, вежливо извиняясь, если вдруг задевали кого-то, и сосредоточенно двигаясь куда-то по своим делам. Две мысли я все-таки выделила: в этом городе я почему-то совершенно не уставала, даже ноги не желали себя прилично вести и гудеть от количества пройденных улиц и километров, и это начинало мне нравиться, и, почему-то, я не хотела кофе. Вернее, я не хотела его, после выпитых пары чашек, конечно же. Но обычно я не ограничивалась пятью чашкам в день, и часто выпивая одну, я уже думала о другой, а тут не хотелось и все. А еще я волновалась об одном человеке, и это тоже занимало немало места в движении потоков по моей «мысленной авеню».
И погруженная во все это, я чуть не споткнулась о сидящего на ступеньках подъезда, человека. Это было стопроцентное порождение большого города – уличный продавец. Из тех, кто ходит из города в город своими, тайными тропами, и продают на улицах поделки и сувениры ручной работы, которые сами же и делают где-то тут, за углом. Правда, этот угол может начинаться в Лондоне и завернуться где-нибудь в Дрездене или Варшаве.
Извинившись не меньше сотни раз, как это было тут положено, я уже собиралась было пойти дальше, когда заметила, что он продавал. Я сделала шаг назад и тут же, загорелась приветливым огоньком лампа похожая на миниатюрный уличный фонарь, стоящая рядом с его лотком.
Наверное, под лотком была кнопка, которую незаметно нажимал ногой продавец, торгующий сделанными из бумаги ангелами.
– Это что, фокус какой-то? – немного сердито сказала я.
– Нет, мэм, что вы. Это просто значит, что вам есть к кому на помощь послать одного из этих малюток. Ангелы всегда приходят на помощь. Всего десять пенсов и я отправлю к этом человеку…, – рука продавца замерла над лотком и после секундного промедления он вытащил из толпы бумажных, крылатых малышей, смешного ангела с нарисованными на его голове темными густыми волосами, – вот этого Ангела.
– А разве Ангелы помогают за плату? А как же безвозмездно творить добро? – усомнилась я.
– Они делают его совершенно бесплатно. Но ведь и им иногда нужны деньги на дорогу и чашечку кофе на обратном пути? – рассмеялся продавец. Его смех был таким заразительным, что улыбнулась и я. В самом деле, десять пенсов, это не такая уж большая плата за хорошее настроение.
– Тогда я беру этого малыша, – сказала я, кладя на прилавок монетку в двадцать пенсов, – А на сдачу отправьте кого-нибудь из них наверх, сказать: «Спасибо».
– Так не за что пока. Тем более, туда, наверх, так далеко добираться… думаю, ему понадобиться двадцать пенсов, ну или, хотя бы пятнадцать. Но он обязательно доберется!
Вот ведь бродяга вымогатель! И так улыбается, что самой хочется рассмеяться, а не сердиться на него. Рыжий продавец бумажных ангелов и хорошего настроения, получил свои тридцать пенсов, а я пошла дальше, осторожно положив бумажного Ангела в карман. И, конечно же, когда я вернулась в номер, и мне пришло известие о том, что все на свете хорошо и те, о ком я волновалась, справились, бумажного Ангела в моем кармане уже не было.
И мне оставалось лишь заварить себе кофе, который снова кофейным завитком, как шарфом, так нужным в Лондоне обвил мою шею и плечи и шепотом помолиться о том, чтобы второму бумажному Ангелу хватило двадцати пенсов и сил, чтобы добраться наверх и передать мое «Спасибо».
Друзья
Это был совершенно потрясающий старик. Его осанкой как книжной закладкой можно было бы закладывать книжки на самых интересных местах. Глаза насыщенного синего цвета притягивали взгляды, а губы, которые он сжал в тонкую, серьезную линию не могли никого обмануть. Потому что такие морщинки вокруг глаз бывают только у очень любящих улыбаться людей. Старик шел по одной из тропинок Холланд-парка и, вместе с огромной черной собакой самой повышенной лохматости, которую только можно себе представить, смотрелся в этом месте очень уместно. Словно не Старик пришел в парк, а парк вырос вокруг Старика, и с традиционной британской вежливостью проложил под сотни разных тропинок, чтобы Старику было, где выгуливать его собаку, больше похожую на клубок теней.