Проворнов усмехнулся:
— Объяснение прямо-таки из сказки о Красной Шапочке…
Бастид развел руками:
— О ля-ля! Неужели я похож на волка, месье Проворнов?!
Проворнов достал из портфеля свою книгу «Геология», на первом листе сделал дарственную надпись: «Французскому коллеге дружески от автора» — и вручил Бастиду. Тот рассыпался в благодарностях.
Проворнов обвел глазами переднюю и скрылся за невысокой дверью.
— Я завтра улетаю домой, — сказал Бастид Птицыну, — но в скором времени Москву посетит представитель нашей фирмы. Не могли бы вы дать мне ваш телефон, чтобы при необходимости он мог с вами связаться?
Птицын вырвал листочек из записной книжки, написал на нем номер своего телефона и передал листочек Бастиду. Тот вручил взамен свою визитную карточку.
Возвратился Проворнов. Стали прощаться.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Вертолет-стрекоза плавно опустился на бревенчатый настил. С железной лесенки Северцев спрыгнул на землю. От еще крутившегося винта несло прохладой, Михаил Васильевич поежился и огляделся: стена кедровой тайги окружала маленькую посадочную полянку, где одиноко стоял рубленый барак — материальный склад геологоразведчиков. Вслед за Северцевым из вертолета спустился московский профессор-геолог Проворнов, с трудом удерживая на ветру мягкую шляпу.
— Здравствуйте, Михаил Васильевич, — услышал Северцев девичий голос и, обернувшись, увидел голубоглазую Светлану Степанову.
Она была все в том же спортивном костюме, с брезентовым рюкзаком за плечами. В руках держала геологический молоток. Северцев познакомил девушку с профессором и спросил:
— Виталий Петрович и Филин здесь? Я вызвал их в экспедицию.
— Отец здесь, но занят, все воюет с вашим ревизором, потому встречаю вас я. Филина ждут со следующим рейсом.
Светлана пошла вперед по торной тропе, ведущей в глубь тайги, за нею гуськом направились гости. Их обступили со всех сторон высоченные деревья, в таежном лесу было сумеречно. Кое-где голубели влажные стволы осин, выше них, словно колонны, поднимались медные стволы кедра, пикообразные пихты. Под легким ветром лес умиротворенно шумел.
«Посмотрим, посмотрим, что за новое золото открыл Степанов», — думал Северцев, шагая по мшистой тропке. Правда, эта россыпь открыта, как утверждает Степанов, еще несколько лет назад Пихтачевым и сейчас ее только усиленно доразведуют, но запасы ее увеличены в несколько раз и драга сама просится на эту речку.
Важно знать и мнение профессора о дальнейших перспективах этого района на рудное золото, его консультация будет весьма кстати.
Собственно говоря, приезд профессора и помог наконец Северцеву выбраться в геологоразведочную партию Кварцевого комбината, о делах которой он много слышал от Степанова. Партия работала в труднодоступной, болотистой части тайги, дорог к ней не было, связь с внешним миром пока поддерживалась вертолетами. Степанов торопился с разведкой нового золоторудного месторождения, оно могло удвоить сырьевую базу рудника, после чего, как он утверждал, можно расширить и обогатительную фабрику. Оптимистические расчеты местных геологов были встречены с недоверием в Геологическом комитете, куда они были направлены на апробацию, и вот профессор Проворнов вылетел в совнархоз знакомиться с геологическими материалами.
Северцев решил лететь вместе с профессором в партию, рассчитывая одновременно выяснить все о строительстве прямой дороги на дражный полигон, — он не сомневался, что Степанов так или иначе драгу построит. Северцев усмехнулся, вспомнив о вынужденной авантюре, которую они задумали с Виталием Петровичем Степановым: матренинская драга будет списана, как пришедшая в негодность, на металлолом. Северцев на законном основании утвердит акт о ее списании, Степанов же сдаст на базу Втормета старый металл, а драгу перевезет к себе на прииск. Судить их за подобное бескорыстное нарушение закона никто не будет, а выговора драга, конечно, стоит. Дорогу должен помочь строить Филин, для этого Северцев и вызвал его сюда.
Светлана была легка на ногу. Северцев и Проворнов давно взмокли и сняли пиджаки, а она шагала все так же быстро, всматриваясь по привычке в камни, что лежали на их дороге. Северцеву видна была за ветвями то справа, то слева от него пестрая косынка девушки.
— Куда ты ведешь нас, Светлана? Не видно ни зги… — тяжело дыша, спросил Северцев.
Светлана внезапно остановилась и, приложив палец к губам, показала рукой вправо.
Северцев тоже остановился, но ничего, кроме ручья со взбаламученной водой, не приметил. Светлана продолжала стоять на месте, не опуская руки. Наконец Михаил Васильевич увидел: метрах в двадцати от них выше по течению стоял лось. Животное было крупное, темно-серого цвета, с раскидистыми рогами, на высоких ногах. Оно стояло по колени в ручье, к которому пришло на водопой. Напившись, лось поднял голову, с губ его стекали серебряные капли. Почуяв людей, он потянул раздувшимися ноздрями воздух, потом прыжком очутился на берегу ручья и тотчас же исчез в таежной чаще.
Никто из спутников не сказал ни слова, любые слова могли только испортить впечатление от сказочной встречи.
— Веду я вас прямо на новое золотое месторождение, — ответила девушка. — Еще километра три пройти придется. Есть тракторная дорога — возить грузы от вертолетной площадки до стана разведчиков, — но она плохая, пешком скорее дойдем… Вы не устали?
Северцев поглядел на профессора, еле передвигавшего ноги, и предложил немного передохнуть.
Присели на трухлявую валежину. Светлана достала из рюкзака армейскую флягу, направилась к большому замшелому валуну, из-под которого бил сильный, весь в хрустальных пузырьках, ключик. Припала к струйке, с наслаждением глотая ключевую воду. Потом набрала полную флягу, принесла Проворнову. Северцев последовал примеру Светланы, напился прямо из ключика, умыл лицо, смочил волосы. Девушка приложила руку ко лбу козырьком и, задрав голову, внимательно вгляделась в потемневшее небо. Где-то погромыхивало. Проворнов отдышался и, растянувшись на ковре из пихтовых и кедровых иголок, наслаждался лесной тишиной. Может быть, от этого блаженного ощущения, а может, желая оттянуть минуту подъема с привала, он разговорился. Не заботясь о том, интересна или неинтересна другим его импровизированная лекция, он, словно любуясь течением своей мысли, своей прекрасно отработанной дикцией, все больше настраивался на философский лад:
— Вот, друзья мои… столетия, тысячелетия, десятки тысяч лет назад, как и сейчас, вершины гор золотило солнце, шел дождь, пенились ручьи и реки в глубине мрачных ущелий, и так же, как мы сейчас с вами, медленно шли по каменистым осыпям и крутым обрывам отважные исследователи — рудознатцы… Они, наверно, как и наша Светлана, присматривались к обломкам горных пород, искали взглядом красные, желтые и зеленые выцветы на скалах, задумывались над незнакомым минералом, пытались разгадать его тайну… Поиски полезных ископаемых породили геологию как науку. Но на это ушли тысячелетия. Первые металлы пришли в жизнь человека в самородном виде — я имею в виду золото, серебро, медь, железо. Занимаясь их добычей, человек замечал, что медь под воздействием воды покрывается зеленью, а железо — буроватой ржавчиной. Так окраска послужила первым поисковым признаком… Кстати, этот признак сохранен геологами до наших дней! Я часто думаю: какая же долгая и напряженная работа мысли потребовалась человеку, чтобы научиться извлекать из руд металлы! Он подвергал их действию самой страшной силы, какой только обладал в то время, — силы огня. Но камень прежде, чем огонь, вошел в жизнь человека. Из камня человек и научился добывать огонь… а потом уж использовал он этот огонь для добычи из камня металлов…
Тут застучал по листьям и веткам деревьев дождь — сначала небольшой, потом сплошной. Разразилась гроза. Путники укрылись под огромной, густой пихтой, куда дождь почти не проникал. Лекция, разумеется, сама собой прекратилась.
Но и дождь был недолгим. Тут же проглянуло солнце, в глаза ударил ясный свет, особенно ослепительный в белых стволах березовой рощицы, куда привела путников таежная стежка. Пестрая косынка Светланы то пропадала в логу, заросшем высоченной осокой, то вновь появлялась на пригорке.
Северцев думал: какая милая выросла дочурка у Виталия Петровича! И геолог из нее, видать, будет хороший…
Вспомнились свои молодые годы, вспомнилась встреча с Валерией… Разве забудутся когда-нибудь первые дни на проходке сверхударной штольни, куда он прибыл уже инженером! Только на восьмые сутки ранним утром поднялся он на дневную поверхность. И, сделав несколько шагов, упал в стог свежего сена. И заснул, как богатырь в сказке. Проснулся, когда солнце уже пряталось за лесом и облачное небо было алым. В красноватых лучах стояла незнакомая высокая девушка. Она что-то говорила ему. Северцев зажмурил глаза, потом снова открыл их. Видение не исчезло. Он вскочил, одернул смятую куртку.
— Кто вы? — спросил он.
— Геолог. Валерия, — улыбнувшись, ответило видение.
Так и остались на всю жизнь в его памяти большие карие глаза, ямочка на подбородке, маленькая родинка на горбинке носа и красная косынка, которая, казалось, готова была вспыхнуть, облитая алыми лучами…
…— Стан уже виден! — раздался впереди голос Светланы, и пестрая косынка опять нырнула в ложок.
Нудно мельтешила перед глазами мошкара. Казалось, что все вокруг дергается и болтается. Но совсем близко, на солнечной опушке леса, стояли, как подружки, три молоденькие пихты, протянув друг другу руки-ветви. Рядом с ними Северцев насчитал с десяток брезентовых палаток. Навстречу по узкой стежке быстро шел, почти бежал, кругленький человечек с огромной лысиной, обрамленной светлым пушком, он размахивал почти детскими ручками. Северцев сразу узнал ревизора из производственного отдела совнархоза. Ревизор чуть не налетел на Северцева. А увидев, кто перед ним, с возмущением закричал:
— Представляете себе? Вы только представьте себе!.. Этот сумасшедший выгнал меня. Выгнал! Сорвал окончание ревизии. Уж этого я так не оставлю! Придется ему ответить сразу за все его художества!..
Северцев сказал:
— Успокойтесь! Пойдемте к Степанову и разберемся во всем.
— Не пойду я к этому медведю! Нечего мне у него делать…
— Идемте, идемте.
По дороге ревизор жужжал и жужжал, как шмель, перечисляя все факты отмеченных им в акте нарушений финансовой дисциплины.
У трех молоденьких пихт-подружек встретил пришедших Виталий Петрович. Крепко, и вправду по-медвежьи, пожал руку Северцеву, профессора своим рукопожатием заставил зажмуриться от боли. Пригласил гостей в палатку. На ревизора даже не взглянул, будто того и не было с ними.
— Отдыхайте, небось уходились, — отдергивая полог, предложил Степанов.
В палатке две кровати-раскладушки, между ними канцелярский стол, заваленный листами ватмана с продольными и поперечными профилями разведываемого месторождения. У входа — ящики с пыльными образцами пород. В углу — двухкурковая централка.
Гости положили пиджаки на раскладушки. Северцев закурил, а Проворнов принялся перебирать в ящике обломки молочного кварца.
— Профессор, извините нас, но мы несколько минут будем заняты с ревизором! — выдыхая табачный дым, сказал Михаил Васильевич.
— Сделайте одолжение. А я пройдусь по стану, — ответил Проворнов и, низко нагнувшись, вышел через треугольное отверстие палатки.
Северцев внимательно посмотрел на директора. Тот с вызовом спросил:
— Что уставился? Не узнаешь, что ли?
— Ревизора выгнал? Правда? — Михаил Васильевич глубоко затянулся дымом и не спешил его выдохнуть.
— Правда. Выгнал, — с тем же вызовом ответил Степанов, потирая потные ладони.
— Все резвишься, старина… Пригласи сюда ревизора! — с трудом сдерживаясь, попросил Михаил Васильевич.
— Мне за вас стыдно… когда вы… подобными актами собираетесь поучать предприятия!.. руководить ими!.. — вскипел Степанов. — Что же дальше-то будет, я тебя спрашиваю?.. Молчишь?.. Это проще всего, дружище… — Степанов подошел к отогнутому пологу палатки, крикнул: — Товарищ ревизор, вас просит зампред!
Ревизор тотчас появился. Северцев указал ему на табуретку. Человечек достал из кармана пиджака сложенные вдвое листы бумаги, развернул их и заново стал перечислять все в них записанное.
— Согласен? — спросил директора Северцев.
Тот утвердительно кивнул головой.
— Тогда с чем же ты не согласен?
Степанов усмехнулся, глаза у него весело заблестели.
— С технологическими замечаниями, если их так можно назвать.
Ревизор, чувствуя поддержку начальства, решил прижать директора:
— На обогатительной фабрике тоже неполадки. Процент извлечения золота из руд крайне низок, всего девяносто четыре процента, о чем мною записано в акте ревизии. Я думаю, что вы, Михаил Васильевич, предложите директору поднять процент извлечения к празднику Октябрьской революции минимум до ста пяти — ста десяти процентов. Это же не технология, а политика! — подняв кверху палец, назидательно закончил ревизор.
Наступило неловкое молчание.
— Вы кто, простите, по специальности? — переглянувшись со Степановым, спросил своего подопечного Северцев.
— Деревообработчик, — последовал ответ. Ревизор как-то съежился, его почти не стало видно, только лысина возвышалась над столом.
— Да, шутка горькая, — задумчиво проговорил Северцев. — Как бы это вам пояснить? У меня в кармане рубль, и я могу истратить девяносто четыре копейки, девяносто четыре процента наличности. Но, имея тот же рубль, я не смогу, при всем моем энтузиазме, истратить рубль пять или рубль десять копеек. Понимаете?
Ревизор молчал, и у Северцева было время подумать, что и он сам, наверное, несет подобную чушь при разговоре, например, с текстильщиками… Но что поделаешь, долг есть долг. Поэтому Северцев поспешно прочел Степанову никому не нужную нотацию на тему, что может и чего не может директор, и наконец, теперь уже с чувством исполненного долга, отпустил ревизора.
— Извини, Виталий Петрович! Но я был обязан «отреагировать», как говорят. Поработать над тобой, — усмехаясь, оправдывался Северцев. — Поверь, что я бюрократ поневоле…
— Знавал я в прежнем министерстве одного деятеля… сундук с клопами, иначе не назовешь его… но и он не идет в сравнение с этим пещерным человеком! — сказал Степанов, мотнув головой вслед ушедшему ревизору.
— Разве в нем дело? — возразил Северцев. — Дело куда страшнее: нарушена отраслевая специализация. А это неминуемо ведет к техническому параличу, застою.
Степанов согласно кивнул и добавил:
— А помнишь, Михаил Васильевич, наш спор в пятьдесят седьмом году в Госплане? Я тогда тебе доказывал, что в совнархозах потеряется специализация отраслей, а ты в ответ говорил о наступлении экономического ренессанса. Или забыл?
Северцев смущенно улыбнулся и, вздохнув утвердительно, кивнул.
Степанов сердито закончил:
— Вроде как дальше ехать некуда! Перманентная реорганизация нашего дела доведена до абсурда: отрасли разорваны на клочки… Что из Москвы слышно?
— После октябрьского Пленума ЦК работает большая правительственная комиссия. Говорят о двух вариантах — о расширении ВСНХ и превращении госкомитетов в его главки, говорят и о воссоздании министерств. Конечно, речь не будет идти о простом возврате к прежним министерствам — времена другие, условия другие, новые министерства не могут походить на старые. Началась дискуссия в печати по этому вопросу. Экономисты оживились… — Северцев вспомнил притчу Шахова о трех старцах и улыбнулся.
— А как будет называться новый хозяйственный центр? — спросил Виталий Петрович.
— Разве дело в названии — совет народного хозяйства или министерство? Назвать можно и так и этак. Дело пойдет на лад, когда предприятия получат настоящую самостоятельность в решении хозяйственных вопросов на базе хозрасчета… Вот каким образом! И еще на базе личной заинтересованности всех членов коллектива… Убежден, просто убежден, что половина вопросов, ныне так долго и трудно решаемых, отпадет сама по себе. Ну, что сказать? Поживем — увидим.