Если бы речь шла о любом другом предприятии их главка, Северцев послал бы Птицына ко всем чертям. Но проект и смету по Сосновке он, еще будучи там, сам обещал выслать и вот до сих пор не выполнил своего обещания…
Михаил Васильевич созвал совещание.
Собрались инженеры проектного института, начальники отделов, вернее, бывшие или будущие начальники, поскольку назначения в отделы объединенного главка еще не были оформлены приказом министра.
Северцев предоставил слово Парамонову, главному инженеру проекта. Парамонов явно нервничал: тщательно протирал платком очки, затем, поглаживая рукой холеную бородку, рассматривал папку с чертежами. Наконец, слегка заикаясь, начал говорить. Водя указкой по развешанным на стене синькам, он обстоятельно докладывал о мельчайших подробностях:
— Заложенная по первоначальному проекту центральная шахта Сосновского рудника оказалась смещенной вправо от главного рудного тела из-за геологического сброса в месте ее закладки, который проектанты предусмотреть не могли. В результате не предвиденного никем обстоятельства шахта ушла за пределы рудного поля и не смогла подготовить нужных к очистной выемке запасов руды. С первых дней пуска комбинат лихорадит: отстают горноподготовительные работы, за ними — очистные. Из-за нехватки руды работает с недогрузом новая обогатительная фабрика, комбинат все еще не достиг проектной мощности. Положение серьезное. Кто виноват?..
Машинально согнув дугой указку, Парамонов сломал ее. Северцев видел, как покраснел и без того взволнованный докладчик. Заикаясь уже заметнее, Парамонов попросил принести ему стакан воды. Несколько успокоившись, продолжал:
— Виною всему наша спешка. Месторождение полезных ископаемых только обнаружили, детально его не разведали и сразу начинаем проектировать и строить предприятие, хотя о геологической структуре месторождения имеем крайне смутное представление. Природа частенько шутит над нами, и только после досадных просчетов, впустую ухлопав крупные суммы, мы начинаем серьезно разведывать месторождение. К сожалению, сказанное относится и к Сосновке. Дополнительная буровая разведка, проведенная уже после проходки шахты, подтвердила наличие рудной зоны, лежащей на добрую сотню метров глубже, чем указывала начальная разведка. Какой же может быть сейчас выход?.. Проектный институт предлагает углубить центральную шахту на сто метров, пройти дополнительно около трехсот метров горизонтальных откаточных выработок и новую вентиляционную шахту. Другого выхода нет, если мы хотим, чтобы комбинат впредь работал нормально. Нужны добавочные десять миллионов рублей капиталовложений. Новая смета это учитывает. Ее следует быстрее утвердить, потому что Промбанк закрыл финансирование.
На этом докладчик закончил и положил перед Северцевым тоненькую пачку сброшюрованных смет. Снова протирая очки, Парамонов приготовился отвечать на вопросы.
Он боялся вопросов. Они могли быть направлены в сторону серьезных переделок проекта. Но их не последовало. Видимо, сотрудники главка слушали докладчика невнимательно, думая больше об усложнившихся личных делах…
Северцев обвел взглядом всех собравшихся и, не видя желающих обратиться к докладчику, сам задал вопрос:
— Скажите, товарищ Парамонов, а вы прикидывали вариант с проходкой новой шахты?
— Да. Капитальные затраты будут вдвое дороже против углубочных.
— А эксплуатационные расходы считали?
— Они будут меньше и окупят капитальные затраты примерно через шесть лет. Но для проходки нового ствола потребуется лишних минимум два года, а фактор времени немаловажная вещь. За эти два года мы можем потерять куда больше, чем выиграть на эксплуатационных расходах…
Северцев поднял руку и прервал инженера:
— Вот! Фактор времени… Вы доложили, что в нашем случае виновата спешка, — сказал он. — А оказывается, иногда важнее всего выиграть время. И вы это сейчас сами подтвердили своим выводом…
— Я это отлично понимаю, Михаил Васильевич, до проектного института мне пришлось много лет работать на рудниках. Но нужно тогда и ответственность делить, правда? А года два назад, когда шахта пошла по пустоте, товарищ Птицын поспешил обвинить меня во вредительстве… хотя я еще в начало проектирования доказывал ему, что у нас нет исходных данных!
— Товарищ Птицын в принципе был прав, — вмешался начальник производственного отдела Кокосов, большеголовый, короткорукий человек.
— Кончайте, Кокосов, со старой песней… — оборвал его Северцев. И снова повернулся к Парамонову: — А вы знаете, что местные геологи обнаружили рудные тела почти у земной поверхности и сейчас ведут интенсивную их разведку?
— Да, я совсем недавно приехал оттуда. Мне говорила об этом главный геолог Малинина. Надо сказать, я очень высоко ценю ее как геолога, она нашла много весьма полезных вещей, на разведке одного месторождения даже защитила кандидатскую диссертацию… Да, простите! Пока, к сожалению, новых запасов на Сосновке нет. Существуют геологические прогнозы. Проектный институт лишен, как вы понимаете, возможности что-либо проектировать без оформленных геологических материалов. Ваша мысль крайне оригинальна… Вообще отказаться от проходки шахты и перейти на открытый разрез? Я правильно вас понял?..
Северцев утвердительно кивнул головой.
Пока Парамонов развивал для присутствующих очень понравившуюся ему мысль о переводе Сосновского рудника с подземных на открытые работы, Михаил Васильевич надолго задумался. Неожиданная похвала в адрес геолога Малининой заставила его сразу вспомнить с такой обостренной четкостью, с какой видятся нам иногда люди и предметы во сне, — минуты ожидания на маленькой станции, усыпанный желтыми листьями перрон, пригнувшуюся фигурку дежурного по станции, спешащего с фонарем в руке, и записку, которую передала неизвестная девушка… Внезапно пришла мысль: если все же придется уехать на Сосновку, то они с Валерией опять встретятся. И он испугался этой мысли…
Его раздумья прервал Парамонов, громко обратившийся ко всем: нет ли еще вопросов? Северцев поднял голову, сдвинул брови, стараясь сосредоточиться. Спросил:
— Технологическую схему на фабрике вы собираетесь менять? Вам известно, что мы извлекаем вольфрам и молибден, а медь, цинк, свинец выбрасываем?
— Известно. Но запасы по компонентам не были разведаны раньше, не оформлены они и сейчас. Знаем, что они есть, но раз их нет на бумаге — для нас они не существуют. Парадокс? Да. Но мы действуем строго по инструкции, — пожав плечами, ответил Парамонов.
— Ух и чешутся у меня иногда руки на все эти ваши инструкции! Шагу не ступить без них! — Северцев сердито стал перелистывать сметные документы.
— Не мы их составляли…
Северцев посмотрел заключение специалистов главка: они предлагали утвердить проект и смету с незначительными замечаниями. Он снова перелистал бумаги и, не найдя в смете нужного параграфа, спросил Парамонова:
— А почему не ввели в смету строительство автомобильной дороги от станции до комбината?
— Начальник главка товарищ Птицын при первом просмотре сметы дорогу исключил. Предложил уложиться в десять миллионов. Они все пойдут на шахту, — пояснил докладчик, в подтверждение показав Северцеву листок первого варианта сметы, где действительно числилось еще десять миллионов рублей, предназначенных на дорожное строительство.
Северцева взорвало: Птицын глупо вмешивается в незнакомые ему дела, а ответственность за решение ловко перекладывает на другого! Без дороги проект и смету утверждать нельзя. Комбинат ежегодно теряет на бездорожье несколько миллионов рублей… Затраты на строительство дороги будут через три года полностью возмещены, а сметой, которая представлена, главк оставляет новый комбинат в условиях прежнего, бездорожья…
Парамонов соглашался с этими доводами. Но деньгами он не распоряжается. Если они есть, смету можно немедленно переделать.
Северцев закрыл совещание, объявив, что окончательное решение примет после консультации с финансистами.
Он тут же поднялся к начальнику финансового отдела министерства. Начфин выглядел грозно. Густые седые волосы торчали в разные стороны, как у дикобраза, темные очки мрачно глядели на посетителя. Выслушав Северцева, он только пожал плечами. Какой дурак пойдет в Госплан просить об изменении министерского плана капитального строительства ради какого-то рудника? Нужно было об этом думать раньше, когда были возможности внести изменения, но Птицын не хотел давать денег на дорогу, поэтому и вычеркнул ее из титула, хотя она там была. Теперь же все планы 1955 года уже сверстаны, и до будущего года с дорогой не следует вылезать: жили без нее, поживут еще! Убытки? Они планируются в статье транспортных расходов, и шуметь о них нет никаких оснований. Инженера Северцева удивляет безразличие к тому, что тратятся народные средства? Это только красивые слова, не больше. Раз Госплан планирует убытки, значит, они законны. Нужно скорее утверждать смету по шахте, если главк хочет, чтобы Сосновский комбинат выполнил годовой план капитального строительства…
Больше всего злило Северцева сознание собственной беспомощности: он не сдержал слова, данного сосновцам.
Чтобы выиграть время, Михаил Васильевич решил все же утвердить куцые проект и смету — в надежде, что позже удастся их исправить. Сделал он это нехотя, будучи убежден, что подписывает никчемные бумаги…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Аня Северцева не находила себе места. Даже уютная, теперь хорошо обставленная квартирка, которой вчера еще она так гордилась, сегодня не радовала, более того — раздражала! В ней Анна видела главную причину разлада с мужем.
Как Михаил не хочет понять? Все, что она делает, делается не для нее самой, а для него и Виктора, для семьи, о которой она, как женщина, должна заботиться куда больше, чем может заботиться даже самый внимательный к дому, к своему семейному очагу мужчина. У Михаила работа, у нее теперь только дом. И она должна — обязана! — сохранить этот дом, чтобы после новых скитаний, если в будущем Михаилу их все-таки не избежать, скиталец мог вернуться под родной кров! Что он нашел обидного в ее словах? Обиделся, что впервые ослушалась его? И не понял, во имя чего ослушалась…
Так говорил разум, а сердце не допускало новой разлуки неизвестно на какой срок! Не может она надолго оставить Михаила одного! Она должна быть рядом. Всегда ведь были вместе… И сына не бросишь: совсем мальчишка, возраст самый опасный, потом будешь жалеть всю жизнь!..
Голова шла кругом. Нужно было что-то предпринять, пойти к кому-то, просить, бороться за Михаила…
Аня долго не могла ничего придумать. С чего начать?..
В конце концов она решила пробиваться на прием к министру. Если он не примет, надо идти к секретарю парткома. Наконец, к Шахову: он-то поймет, поможет…
На другой день, не говоря мужу ни слова, Аня отправилась в министерство. В приемной она узнала, что министр вчера уехал в командировку. Он в Казахстане, будет здесь только недели через три… Такое же известие ожидало Аню в парткоме: секретарь парткома уехал с министром. Шахов все еще тяжело болел, и секретарша не могла сказать, когда он выйдет на работу.
Расстроенная Аня, выходя из приемной Шахова, столкнулась с Птицыным.
Какой все-таки это замечательный человек! Как он обрадовался встрече с Аней! Стал расспрашивать о квартире. Поинтересовался, какая причина привела ее сюда.
Аня растерялась и, покраснев, попросила Птицына не говорить мужу о ее появлении в министерстве: это ее тайна.
Птицын живо смекнул, в чем дело.
— Не могу ли я быть вам полезен? — любезно осведомился он.
Аня колебалась. Зная, что Птицын институтский товарищ Михаила, и не подозревая об их теперешних отношениях, решила посоветоваться…
Чтобы Аня ненароком не встретилась с мужем, Птицын не пригласил ее в свой кабинет, а повел в пустующий кабинет Шахова. Здесь она и рассказала о своих тревогах, просила помочь советом… Птицын отвечал уклончиво. Времена изменились, он сам висит между небом и землей, всего лишь бывший начальник главка. Он просто лишен возможности… А может быть, Михаилу есть резон поехать на периферию? Конечно, ненадолго!.. Друзья не забудут его, еще раз вытащат в Москву при первом удобном случае. Зачем сейчас ломать копья, идти на осложнения с министром: ведь он сам хочет послать Северцева на Сосновку…
— Периферия — это патриотично. — В голосе Птицына появилась торжественность. — Мне, например, следует только поздравить Михаила и пожалеть себя, что по состоянию здоровья не могу быть вместе с ним. В интересах Северцева… — Тут торжественные нотки в голосе исчезли, уступив место доверительным: словно смолк оркестр и зазвучал проникновенный речитатив, — …лучше не упрямиться. Вы, Анна Петровна, должны правильно повлиять на него…
Аня не сдержалась. Почти крича, она выложила Птицыну все, что о нем теперь думала:
— Я очень хорошо поняла вас, Александр Иванович! Целитесь на замовское кресло? На интригах вылезли, на них и держитесь? А другого у вас за душонкой ничего и нет?.. Вспомнили: «патриотизм»… А вот вы возьмите да проявите его сами… Поезжайте в Сибирь, в тайгу! Тогда и я поеду. Но только… но только следом за вами! Без вас дело не пойдет, Александр Иванович!.. — Не помня себя, она наступала на опешившего, забившегося в угол кабинета Птицына. — Я сама половину Сибири за двадцать лет пешком исходила. В снегу замерзала, в болотах тонула. Не счесть ночей, что коротала я у костра. Сына под пихтой родила… Понимаете вы все это? Ваша Серафима об этом даже в книжках не читала, а вы меня агитировать взялись, «патриот»!.. Ну, так как? Поехали вместе?..
Птицын хватал ртом воздух и отмахивался от Ани руками:
— Успокойтесь, Анна Петровна… Успокойтесь… Что с вами такое?..
Аня с силой хлопнула дверью и выбежала, изрядно перепугав шаховскую секретаршу.
Выскочив на морозную улицу и поостыв от возбуждения, Аня раскаялась в своем поведении, ей стало стыдно перед мужем, которого она ни словом не предупредила. Зачем она пошла к Птицыну? Что теперь наделала? Начнутся кривотолки… Михаилу будет еще труднее…
Чтобы успокоить свою совесть, она собралась немедленно покаяться перед Михаилом. Она не умела что-нибудь долго скрывать от него.
Войдя в первую попавшуюся на глаза автоматную будку, Аня дрожащей рукой набрала номер. Северцев ответил сразу, и она, сдерживая слезы, одним духом выпалила все. Северцев немного помолчал. «Только этого мне недоставало», — устало сказал он.
Анна долго стояла, прижав к уху холодную трубку, в которой попискивали частые гудки.
Северцев поднялся из метро и пошел пешком. Мартовское солнышко выживало зиму с московских улиц. Асфальт очистился от снега и, нагретый весенними лучами, чуть дымился. На снегу, уцелевшем в затененных двориках, на старых, пока еще голых деревьях без умолку чирикали хлопотливые воробьи.
Михаил Васильевич с недавнего времени пристрастился к пешему способу передвижения. Он с тревогой замечал, что за последний год располнел, в мускулах появилась дряблость. Уж конечно теперь ему бы не взобраться по вертикальной выработке на сотню метров, что свободно, без всякой одышки, делал он всего год назад…
Проходя мимо парка, Северцев услышал грачиный гам и остановился. Меж стволов рослых лип блестели лужи. Парк был прозрачен, и деревья казались ниже. Вспомнилось, что в Москве он, можно сказать, не замечал смены времен года: за окнами кабинета или стеклами машины они не слишком отличались друг от друга, — бывало немножко холоднее или теплее, побольше солнца или дождя… В тайге совсем другое дело. И тут же мысли перешли на иное. Когда же, собственно говоря, кончится эта неопределенность с работой? Министр задержался в командировке. У Шахова оказался инфаркт, бедный старик надолго выбыл из строя. Разговаривать не с кем. Тягостно по-прежнему и дома. Отношения с Анной все еще натянуты. Даже не хочется идти домой. Там воцарилось какое-то тяжелое для всех молчание. Уже более двух недель приходится перебрасываться маловыразительными словами: «да», «нет», «спасибо»… Не меньше, чем родители, переживает их ссору сын, он замкнулся, стал по-взрослому сдержан.
Нужно самому сделать первый шаг к примирению: Анна не хотела дурного. С таким решением Северцев позвонил у дверей.
Открыл сын. Отец попробовал было потрепать его за вихры, но Виктор уклонился от ласки, видимо давая понять, что хочет держаться строгого нейтралитета.
Северцев прошел в спальню переодеться. Вошла Анна и, прижав спиной дверь, взволнованно заговорила:
— Миша, ты долго будешь молчать? Я знаю, что из-за меня только неприятности, что я навредила тебе, но пойми меня: я боролась за тебя, по-бабьи глупо, но боролась за тебя, Мишенька! Нервы мои не выдерживают больше этой пытки, отругай меня, если заслужила, побей, только не молчи!..
Северцев улыбнулся, но ответить не успел: раздался звонок. Анна вышла в прихожую. «Миша, к тебе», — позвала она.